Перечитав текст несколько раз, вдоль и поперек, Толемей-хан пришел к выводу, что, во-первых, это не мистификация, которую мог устроить дворцовый библиотекарь Евсей, во-вторых, все, что написано, действительно, имело место быть. И, в-третьих, все, что написано, имело самое непосредственное отношение к человеку, которого он искренне любил и уважал, то есть к их высочеству Тезей-хану. Вначале Толемей-хан обрадовался, и уже начал было строить планы возвращения Урсулы и Тибула в Летний дворец на мысе Принцессы Грез и восстановления Прибайкальской империи, но, по мере того, как он себе представлял последствия провозглашения Тибула воскресшим Тезей-ханом, ему становилось все более грустно и уныло. После нескольких бессонных ночей, проведенных в раздумьях о судьбе Тезей-хана, принцессы Роксаны и ее детей (Арона и Мелиссы), Клементины и Урхана, он принял решение: больше ни в какие заговоры не ввязываться самому и не вовлекать в них других людей. И для того, чтобы в дальнейшем не забивать себе голову несбыточными мечтами и надеждами, он написал и отправил с гонцом в Сиракузы письмо следующего содержания:
«Королю парсов Уильяму от Толемей-хана — гражданина Альхона и бывшего советника при дворе покойной правительницы Клементины. Ваше величество! Настоящим довожу до Вашего сведения, что среди дикарей, называемых тунгусами, которые со стадами оленей кочуют по реке Елене, появился самозванец, называющий себя их высочеством Тезей-ханом. На самом деле, это — мой беглый раб по прозвищу Тибул. В детстве его обучили грамоте и счету, и приставили в помощники библиотекаря. Начитавшись героических поэм и древних сказаний, он вообразил себя потомком легендарного иллинойского правителя Деметриса Мореплавателя, бронзовый памятник которому установлен в Сиракузах на площади перед ратушей.
В настоящее время, по моим сведениям, этот Тибул рассылает по провинциям письма, в которых прельщает граждан независимых государств объединиться и восстановить в Прибайкалье легитимную имперскую власть. Его приметы: рост выше среднего, худой, смуглый, волосы темные, вьющиеся, малозаметные усы и борода. Особая примета: большая родинка между лопатками, похожая на звездочку. Выражаю надежду на то, что мое письмо не останется без внимания, и опасный самозванец будет вовремя обезврежен: пойман и обезглавлен».
ГЛАВА 12
КАПСУЛА № 2XX + XY
Без четверти три на мобильный телефон Геннадия Галыгина позвонил г-н Терехов, и, извинившись за опоздание, сообщил, что находится в кафе по указанному им адресу и ждет его секундантов. Антон Шлыков и Александр Андреев разговор слышали, и, не дожидаясь, когда он их попросит проследовать к месту встречи, стали собираться на выход.
— Ты, главное, береги свои нервы, и не раскисай прежде времени! — напутствовал его Александр Андреев.
— Разберемся! — попытался поднять ему настроение Антон Шлыков. Едва его друзья-коллеги вышли из кабинета, как на рабочем столе Антона Шлыкова зазвенел телефон. Галыгин перехватил входящий вызов.
Звонил бывший одноклассник Антона, ставший православным священником, то есть отец Андрей. Поздоровавшись, священник сказал, что у него какие-то непонятные проблемы с ноутбуком: появляется синий экран, — и просил у него, как у специалиста, совета. Галыгин дружелюбно ответил, что появляющийся синий экран, — это, вероятнее всего, предупреждение о том, что операционная система, установленная на компьютере, работает нестабильно, вот-вот рухнет, и рекомендовал отцу Андрею ее переустановить.
— Может ли это быть как-то связано с «проблемой 2000»? — переживал священник.
— Причин может быть несколько: от отказа одного из мостов материнской платы до банального вируса. «Проблема-2000» тут не причем — объяснил Галыгин и предложил в случае, если переустановка OS не даст результата, привезти ноутбук в Вычислительный центр, где его протестирует специалист по «железу». Отец Андрей рассыпался в благодарностях, но прежде, чем разговор закончился, Галыгин успел сказать, что у него есть встречный вопрос профессионального характера.
— Богословский, философский, риторический? — попросил уточнить отец Андрей.
— Полагаю, что это вопрос исторический. Кто такой Бафомет? — спросил Галыгин, что называется, в лоб.
— Бафомет?! — удивился отец Андрей, и в трубке послышались безапелляционные гудки. Галыгин недоуменно хмыкнул и через опцию KUHEN попытался проследить, о чем думает «ЭП-Мастер». Программа, хоть и медленно, сочиняла очередной сюжет повествовательного произведения о путешествии во времени. Прочитав отдельные заготовки, Галыгин забеспокоился. К предыдущим новеллам и эпизодам они имели весьма опосредствованное отношение. Из этого, по его мнению, следовало, что потеря AS/400, возможно, привела к рассогласованию алгоритмов описания ситуаций кризиса, кульминации и развязки. Жизнь и судьба главного героя кардинально изменилась.
Читатель может убедиться в этом сам.Если время — сущее в себе,То его нельзя искупить…Несбывшееся и сбывшеесяПриводят всегда к настоящему.
Т. Элиот I
Просыпаясь, Павлов сразу понял: что-то не так, как надо.
Простыни сбились и сформировали под телом что-то вроде камней. И дождь слегка моросил и капал на голову. Какой дождь в квартире?! Он открыл глаза, ощущая в висках и затылке тупую боль. Понаблюдав за исчезающей на полу, выложенном старинным дубовым паркетом, лунной дорожкой бледно-серебристого цвета, он приподнялся, осмотрелся и с удовлетворением отметил, что находится не в гостях и не в медицинском учреждении для заблудившихся в пространстве и времени поклонников Бахуса, а на съемной квартире. «Так, так. Все понятно.
Я, наверное, вчера перебрал. Прибыл на ночлег на автопилоте. Меня заклинило. И я никак не могу выйти из сна в реальность», — подумал он и решил с подъемом не торопиться, а вспомнить обстоятельства вчерашнего дня. Вчерашний день начался, как обычно: с тяжелого похмелья и страстного желания напиться до самозабвения. На работу в Министерство геологии СССР он не ходил уже две недели именно из-за этого состояния (просто не мог работать), пил сутки напролет и никак не мог остановиться. Он поссорился с отцом и старшим братом, которые хотели отправить его на принудительное лечение в наркологический диспансер, и поселился у своего приятеля Леонида Чупеева в его уютной комнате в коммунальной квартире в «сталинском» доме на Лесной улице. Сам хозяин комнаты в это время находился в длительной служебной командировке на границе китайской Гоби с монгольским Алтаем. Какие-то смутные воспоминания не давали привычного утреннего умиротворения Согласно сухому протоколу событий, отложившихся в его памяти, вчера было 14 мая 1990 года, понедельник. Проснувшись и опохмелившись фужером «Советского» полусладкого, он отправился на Белорусский вокзал, прикупил у знакомого бутлегера пол-литра самогона, сел в электричку и через полчаса уже был в Лобне — чудесном подмосковном городке рядом с Шереметьево. В Лобне в частном доме на улице Геологов проживала Катерина — его новая пассия, которой он обещал построить на огороде теплицу. Катерине было уже за сорок, но выглядела она под тридцать, имела осиную талию, два высших образования и воспитывала несовершеннолетнюю дочь Нику. Теплица была уже наполовину готова, поэтому особенно ему напрягаться не пришлось, то есть, конечно, пришлось, но уже не в качестве строителя, а темпераментного любовника. Потом Катерина пригласила его отобедать, и они засиделись. Около шести часов вечера к Катерине заглянула ее подруга Елена Владимировна — одинокая и разведенная «бальзашка», и дамы пошли его провожать на железнодорожный вокзал. По дороге они зашли к Елене Владимировне в гости, чтобы полюбоваться на новенький мебельный гарнитур не то румынского, не то финского производства. По просьбе Елены Владимировны он с помощью молотка и отвертки устранил небольшой огрех, допущенный сборщиком мебели, и после этого хозяйка предложила отметить покупку. Они попробовали настойку на клюкве, настойку на малине, настойку на смородине и настойку на плодах рябины. О том, что было потом, он помнил очень смутно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
