из самых крупных и болезненных провалов в истории советской разведки. Их тяжесть усугблялась изначально непродуманным с точки зрения конспирации построением нелегального аппарата в Соединенных Штатах, при котором широко практиковалось переплетение связей, совместная работа сетей внешней и военной разведок и негласного аппарата Коминтерна, а также “бригадный” метод деятельности резидентур.
Однако все перечисленные недостатки сказались существенно позднее, а пока за период 1939–1940 годов Центр получил из Нью-Йорка 163 образца технических новинок и более 450 информационных документов, среди которых особого внимания заслуживали материалы по атомной тематике. Овакимян первым из советских разведчиков обратил внимание на эту проблему и начал ее разрабатывать, хотя первоначально Москва и не поощряла подобную абсолютно безрезультатную, по ее мнению, деятельность. Но после получения аналогичных сигналов из Лондона скептически относившийся к этой линии НКГБ СССР занялся ей всерьез, что в дальнейшем позволило разведке внести весьма значительный вклад в создание советского атомного оружия.
Овакимян занял должность резидента в сложных условиях. В день он проводил до десяти встреч с агентурой и работал в крайнем напряжении, в итоге притупившем его бдительность и приведшим к упущению в руководстве источником “Октан” (доктор Кук). Агент самостоятельно, без санкции резидентуры решил “втемную” добыть данные о компании “Кэллог”, однако сделал это непрофессионально и насторожил своего собеседника, доложившего руководству о проявлении подозрительного интереса к его деятельности. По заявлению директора фирмы ФБР взяло “Октана” в разработку и установило факт разведывательной активности представителя Наркомхимпрома Овакимяна. Резидент уже собирался уезжать в Советский Союз и даже успел купить билет на пароход, но перед этим 5 мая 1941 года все же решил провести еще одну, последнюю встречу с агентом. Она закончилась его задержанием сотрудниками ФБР с поличным в момент получения материалов от источника “Октан”. Овакимян не пользовался дипломатическим иммунитетом и был заключен в американскую тюрьму, а вся эта история вызвала значительный резонанс в прессе. Разведчик вышел на свободу и смог покинуть США только после 22 июня 1941 года, когда правительство в Вашингтоне стало относиться к СССР как к потенциальному союзнику в весьма вероятной будущей войне с нацистской Германией. До этого в целях конспирации число активных источников резидентуры было резко уменьшено, 21 из них перевели на консервацию и оставили лишь 14 наиболее ценных. Эта мера практически не сократила объем добываемой информации, зато существенно повысила безопасность операций.
3. КРИПТОАНАЛИЗ
Лучшие страницы в историю национальных спецслужб Соединенных Штатах вписали дешифровальщики. Начало этому в 1917 году положил ведущий американский криптоаналитик Герберт Осборн Ярдли, возглавивший основанный тогда же так называемый “Черный кабинет” — существовавшее по 1929 год Бюро шифров. Иначе оно называлось 8-й секцией разведки (МИ-8). В первые же послевоенные годы это подразделение достигло весьма существенных успехов, в особенности во вскрытии японских кодов и шифров, причем в условиях постепенного сокращения штатов и финансирования. Если в ноябре 1918 года Бюро насчитывало 18 офицеров, 24 гражданских криптографа и 109 машинисток и стенографисток, то уже к маю следующего года его штатная численность сократилась до 15 офицеров, 7 гражданских криптографов и 55 технических служащих[423]. После участия Ярдли в 1919 году в Парижской мирной конференции в качестве главного криптографа американской делегации руководство разведки объявило о предстоящем свертывании дешифровальной работы ввиду утраты ее актуальности. Ярдли категорически возражал и подготовил доклад под названием “Изучение и раскрытие кодов и шифров”, в котором указывал, что Соединенные Штаты имеют достаточно врагов во всем мире, и вскрытие их шифрсистем позволит правительству заблаговременно получить информацию о возможных угрозах национальной безопасности. Ярдли предлагал не прекращать эту работу, а реорганизовать МИ-8 в криптографическую службу мирного времени с двойным подчинением государственному департаменту и штабу армии. Эта аргументация настолько впечатлила начальника разведки генерала Мальборо Черчилля, что он уговорил государственного секретаря сохранить Бюро шифров и финансировать его работу из секретного фонда. Первоначальный бюджет Бюро составил 45 тысяч долларов вместо запрошенных 96 тысяч, а к 1929 году снизился до 19630 долларов[424]. В целях маскировки в августе 1919 года Бюро переместили из Вашингтона в Нью-Йорк. Для его прикрытия использовалось наименование “Компания по составлению кодов”, почти полностью совпадавшее с названием частной компании Ярдли “Компания по составлению кодов, Инк”. Ведущий американский криптограф постоянно совмещал свою работу на правительство с бизнесом и, наряду с владением упомянутой компанией, разработавшей и продававшей “Универсальный торговый код”, являлся также консультантом одной из фирм и брокером по торговле недвижимостью.
За первое послевоенное десятилетие самым результативным делом возглавляемого Ярдли ведомства явилось вскрытие японского дипломатического кода, позволившее американцам читать инструкции, получаемые из Токио делегацией на Вашингтонской конференции 1921 года по ограничению морских вооружений. Позиция США предусматривала установление соотношения тоннажа военных флотов Соединенных Штатов и Японии в пропорции 10:6, японцы же настаивали на его увеличении до 10:7. Криптоаналитики Бюро шифров вскрыли инструкцию японской делегации о допустимом размере уступок, что позволило американцам занять жесткую позицию и настоять на своем, не опасаясь сорвать конференцию.
Конечным продуктом криптографической службы являлся рассылаемый в Отдел военной разведки и государственный департамент бюллетень, в который включались все заслуживающие внимания факты, естественно, без ссылок на подлинное происхождение информации. Все сообщения начинались стереотипно: “Из заслуживающих доверия источников установлено, что…”. При этом никакого информационно-аналитического подразделения в Бюро шифров не существовало, материалы отбирал лично его руководитель, часто по субъективным признакам.
В 1920 году Ярдли доложил о раскрытии четырех японских кодов, но это утверждение было не вполне корректным, поскольку вскрытые системы являлись не кодами, а шифрами, причем довольно невысокого уровня стойкости. Однако вскоре после этого Бюро шифров действительно достигло впечатляющих успехов. Всего с 1917 по 1929 годы американцы сумели скомпрометировать 31 японскую шифрсистему (условные обозначения от JA до JZ и от JAA до JEE) и прочесть 10000 текстов, из них 1600 относившихся к Вашингтонской конференции. Это было очень высоким показателем, особенно с учетом острой нехватки сотрудников со знанием языка. На раннем этапе работы Ярдли спланировал и совместно с Бюро военно-морской разведки осуществил операцию по получению опорных слов в закрытом тексте японской шифровки, способных служить отправными точками для ее прочтения. По его предложению заместитель директора ОНИ подполковник Р. Мак-Кенни 29 января 1920 года направил меморандум японскому военному атташе в Вашингтоне генерал-майору К. Иноуэ, в котором попросил того проверить данные на недавно прибывшего в США из Токио русского по происхождению Владислава Филопеи, или Венцеслава Филофи. Этот человек и в самом деле появился в Соединенных Штатах и прошел на границе стандартную процедуру опроса иммиграционными властями, в
