ходе которой предоставил им некоторую информацию, однако прибывший и понятия не имел о том, что он якобы предложил свои услуги американскому правительству и отрекомендовался при этом личным секретарем атамана Семенова. В послании содержалась также ссылка на некоего Гортинского, также проживающего в японской столице. Иноуэ попался в ловушку и запросил Токио по сути меморандума. Получив ответ, 26 февраля он проинформировал американцев, что Филопеи-Филофи и в самом деле находился в контролируемых японцами частях Семенова, но всего лишь военным священником. Комбинация Ярдли вполне удалась, в радиоперехвате появился не один, а сразу шесть ключей для дешифровки, представлявших собой все перечисленные имена и фамилии. Впрочем, она несколько запоздала и оказалась не столь полезной, как планировалось, поскольку криптоаналитики уже подошли к вскрытию японской шифрсистемы математическим путем.
По сравнению с Японией, Германия занимала в планах США значительно более скромное место, и Бюро шифров прилагало соответственно меньшие усилия по вскрытию немецкой переписки. Послевоенные дешифровки базировались на полученных в Нидерландах в 1919 году ключах, которые предложил американским представителям инициативник, известный под агентурным псевдонимом “Дачмэн”. Личность этого человека осталась неустановленной, известно лишь, что его английский язык был весьма совершенен, но акцент напоминал русский, а почерк не соответствовал принятой в Западной Европе системе каллиграфии. Вероятнее всего, он являлся подданным бывшей Российской империи, служащим ее криптографического ведомства. Как часто случается в подобных случаях, “Дачмэна” обманули: когда он оставил кодовые таблицы для изучения, их сфотографировали и вернули, якобы по причине ненадобности. На основании его данных американцы сумели вскрыть германские коды с обозначениями 2500, затем 2970, 9700, 5300 и 1219. Всего Бюро шифров читало 20 германских кодов и шифров, однако на послевоенный период из них приходилось лишь 9, фактически представлявших собой вариации двух базовых систем.
Главную проблему для дешифровальщиков составляло все же не прочтение переписки, а получение исходных текстов, а с этим положение являлось весьма сложным, если не критическим. Во время недавней войны копии всех перехваченных телеграмм в обязательном порядке предоставлялись в распоряжение военного ведомства, а представители МИ-8 отбирали представляющие интерес сообщения. Зато в мирное время частные телеграфные компании немедленно вспомнили о существовании “Закона о радиокоммуникациях”, ратифицированного конгрессом США 13 августа 1912 года на основании Международной радиотелеграфной конвенции от 5 июля 1912 года. Этот нормативный акт гарантировал тайну корреспонденции, не предусматривая никаких исключений для любого правительственного органа: “Лицо или лица, вовлеченные в процесс или осведомленные об операциях любой станции или станций, не должны распространять или публиковать содержание любых сообщений, переданных или полученных такой станцией, исключая лицо или лиц, которым таковые адресуются, или их уполномоченных агентов, или другую станцию, занятую передачей такого сообщения по его назначению, если только это не будет официально предписано судом надлежащей юрисдикции или иным компетентным органом”[425]. Криптоанализ немыслим без перехватов, но упомянутая правовая норма не допускала послаблений даже для периода военных действий. Незаконность перехватов подтвердил и “Закон о радио” 1927 года, делавший изъятие лишь для информации, специально распространяемой для всеобщего сведения. Очевидно, что под эти послабления не попадали ни телеграммы иностранных дипломатических представительств, ни их радиограммы, конкретно адресуемые своим правительствам в лице министерств иностранных дел, однако последние хотя бы можно было перехватывать из эфира, не прибегая к услугам частных телеграфных компаний.
Соединенные Штаты являются совершенно особенным, во многих отношениях непостижимым для европейцев государством. Их правовая система вполне позволяет, например, похитить, судить и отправить в тюрьму президента независимой страны или же по собственному усмотрению осуществить вооруженное вторжение в крохотное соседнее государство, однако нередко ограничивает, казалось бы, элементарно необходимые действия собственного правительства. Поразительным являлось не само по себе наличие категорического запрета на подслушивание переговоров и перехват переписки иностранных миссий, содержавшегося в законах о радиокоммуникациях 1912 года и о федеральных средствах связи. Подобные ограничения существовали и в других странах, но только на бумаге. Проблема заключалась в том, что в США эти положения неукоснительно соблюдались, и частные телеграфные компании, как правило, отказывались содействовать властям в их нарушении. Опасения связистов были совершенно обоснованы, ибо в случае утечки информации о таком их содействии существовала вполне реальная опасность не просто потерять лицензию на право деятельности, но и отправиться в тюрьму — и это за помощь собственному правительству в разведывательных и контрразведывательных операциях! Указанная ситуация почти исключила легальные возможности получения текстов зашифрованных телеграмм иностранных представительств. Радиограммы технически можно было перехватывать из эфира без всякого специального разрешения, однако в начале 1920-х годов передатчики были еще весьма несовершенны, и основной массив переписки шел по телеграфным каналам, отныне наглухо закрытым для дешифровальщиков. Безусловно, принимавшие подобный нормативный документ американские законодатели менее всего собирались ущемлять специфические интересы криптоаналитиков. Судя по всему, окончательным толчком к принятию этого закона послужила публикация в газете “Лос-Анджелес Экспресс”, в июле 1911 года напечатавшей перехваченную радиограмму, адресованную редактору конкурирующей газеты “Лос-Анджелес Геральд”. Редактора “Экспресса” Эдвина Эрла арестовали по обвинению в краже, но судья немедленно оправдал его, заявив, что использование чужих “аэрограмм” не запрещается законами штата Калифорния и поэтому не влечет за собой уголовную ответственность. Хотя в результате принятия “Закона о радиокоммуникациях” конгрессмены имели в виду лишь подобные ситуации, в результате самый сильный удар пришелся по криптоаналитикам. Однако законодателей невозможно упрекнуть в близорукости, поскольку в 1912 году никакого “Черного кабинета” еще не существовало, а позднее его наличие являлось одним из самых тщательно скрываемых государственных секретов и до 1931 года просто-напросто не было известно практически никому.
Трудности с перехватами начали сказываться на работе Бюро шифров с апреля 1921 года и вскоре стали его основной проблемой. Войска связи не смогли наладить регулярное получение текстов иностранных радиограмм, в это же время потерпела неудачу и попытка установить пост перехвата в Китае, в непосредственной близости к радиостанциям наиболее вероятного противника — Японии. Ярдли буквально метался в поисках путей решения проблемы, однако не находил их. В 1922 году он узнал о существовании устройства для автоматического перехвата сигналов азбуки Морзе из эфира и записи их на бумажную ленту и добился проведения его испытания. К сожалению, попытка использовать подобное изделие для чтения переписки генерального консульства Японии в Сан-Франциско показала его полную непригодность. Следовало искать иное решение проблемы. Первые перехваты радиограмм начали поступать лишь с 1923 года, причем в весьма незначительном количестве. Например, за весь 1926 год Бюро шифров получило от войск связи всего 11 исходных текстов, и хотя в следующем году их количество выросло до 428, этого также было крайне мало. Ввиду явного недостатка материалов для обработки
