Смотри: журавль – весенний атташе —
земле шальное счастие пророчит.
«Капли падают малиново…»
Капли падают малиново.
Лужи плачутся вишнёво.
Все дороги пахнут глиною.
В небе сумрачно, но клёво.
Разбужу подругу-тучу —
что молчишь? Греми громами!
Небо зонтом нахлобучу
над промокшими домами.
Что-то боги перепутали —
октябри теперь в июне:
дождь серебряными путами,
ветер по небу на шхуне.
Вновь берёзы ветви свесили,
все вокруг дождями пьяны.
На душе светло и весело,
сладко, розово, piano[3].
«Сияют, словно бок блесны…»
Сияют, словно бок блесны,
в лучах немеркнущего света
осколки прожитой весны,
наброски будущего лета.
Жасминовое облако
И солнечно, и день уже в разгаре.
Заманчиво сияет небосвод.
Над городом в изящном белом сари
жасминовое облако плывёт.
Ветра-менестрели
Мне ветры буйные стелили
к ногам седые ковыли.
Они кочевниками слыли,
а были просто бобыли.
Вот и сегодня нежным звоном,
небрежной дудочки игрой
они пройдут по тихим склонам
над мира чёрною дырой.
На флейте радужного неба
сыграют с ними облака.
Земля – кусок ржаного хлеба,
кувшин парного молока.
Я знаю: им, конечно, глянутся
лучей дрожащие персты.
Колосья дружно к солнцу тянутся,
как золочёные кресты.
Ветра-бродяги менестрелями
давно блуждают по земле.
Уходят звонкими апрелями,
чтобы вернуться в сентябре.
«Сменился ночью вечер жаркий…»
Сменился ночью вечер жаркий —
и небо звёздами рябит,
а месяц безрассудно яркий
как будто гвоздиком прибит.
Едва заметная прохлада
прокралась мне за воротник,
а силуэт ночного сада
к окну потухшему приник.
Он караулит наши мысли,
наш кратковременный покой.
И млечный путь, как коромысло,
Висит над дремлющей рекой.
Фрегат
Над заливом облака —
словно сахарная вата.
Как заманчиво легка
поступь быстрого фрегата!
В парусах стесняя дух,
он волну морскую режет,
и канатов крепкий скрежет
завораживает слух.
«Солнце село за Кара-Даг…»
Солнце село за Кара-Даг.
Розов цвет резного утёса.
И луны бледно-белый флаг.
И полынный дурман откоса.
Луч ползёт по седой гряде.
Сердцем слушаю шум рапана.
В предзакатной вечерней мгле
строгий профиль Максимильяна.
Безграничен души полёт,
парапланы парят безмолвно.
И уже ничего не в счёт:
ни «как будто», ни «вдруг», ни «словно».
Коктебель, 2012«Я замираю от восторга…»
Светлый мир наш смел и светел…
М. Цветаева
Я замираю от восторга,
когда божественно с утра
сияет лучик милой сторге
нежней богемского стекла.
И всё внутри внезапно тает,
всё, что не выразить строкой,
и неизменно воскресают
невозмутимость и покой.
И я бегу под птичьи марши
к зелёной ласковой волне,
чтобы уплыть как можно дальше,
и чтобы солнце в вышине
сияло загорелым боком,
как будто ягода в вине,
и чтобы нега сладким соком
переполняла душу мне.
«Иероглифы чаек на ровной поверхности моря…»
Иероглифы чаек на ровной поверхности моря.
Белокрылые знаки, что пишут послания Бога.
Обессилела стая, с порывами воздуха споря,
и у берега волны замешкались, как у порога.
Я бесстрашно ступаю в солёную моря пучину.
Обнимает вода мои плечи и гладит ладони.
И плывут облака, словно белые добрые пони.
Солнца медный пятак – утра грешного Первопричина.
«Я уеду рано поутру…»
Я уеду рано поутру
к морю, ветру, солнышку и птицам.
Силы все и волю соберу
и оставлю душную столицу.
Все заботы, книги и друзей,
всё оставлю – подождите, братья! —
чтоб услышать шум волны скорей
и упасть лицом в её объятья.
«Летний вечер быстро минул…»
Летний вечер быстро минул.
Опустилась ночи шаль —
словно крылья серафима,
улетающего вдаль.
И не радость, и не горе —
просто тихая печаль.
Безграничный берег моря —
нескончаемая даль.
До звезды доставший тополь
и волны солёной плеск.
Древний дремлющий Акрополь.
Несказанный лунный блеск…
Отъезд из Алупки
Сада правильный ранжир.
Аромат струится редкий.
Спеет лакомый инжир
на согнувших спину ветках.
Улыбаюсь, хохочу.
Что мне душу-то печалить!
Даже думать не хочу,
что давно пора отчалить.
Чемодан уже готов,
утрамбованный до точки.
Для прощанья нету слов,
нету ни единой строчки.
Жаром напоён песок,
страшно даже прикасаться.
Ну а мне б ещё разок
с морем ласковым обняться.
Чтобы тёплая волна
мне весь год ночами снилась.
Чтоб сверкала и искрилась
чашей сладкого вина.
Осени кларнет
Деревьев роскошных оранжево-рыжие чёлки
вдруг выстрижет август. То осени скорой знаменье.
В зелёном останутся только лишь сосны да ёлки.
Нам жалко листвы, а у августа – пик настроенья.
И пафосно ветер отринет дурные приметы,
и дождь приготовит заботливо сети и снасти.
Щемящие звуки из самого сердца кларнета
помогут природе принять вековое причастье.
«Исчезли лета миражи…»
Исчезли лета миражи,
и словно суть земных законов —
осенних парков витражи
и барельефы ярких клёнов.
«Мне жалко зелени, не скрою…»
Мне жалко зелени, не скрою:
не медлит осени фагот,
и лето с гордой головою
уже идёт на эшафот.
«Листьев опавших первый пасьянс…»
Листьев опавших первый пасьянс
выложен августом на тротуаре.
Солнца и времени дружный альянс
чертит узор на зелёном муаре.
Хвалится лето нещадной жарой,
жжёт без оглядки, без слёз и без страха.
Жаль, поистреплет скоро с лихвой
осень роскошного клёна папаху.
Ветер подует – седой господин.
Солнце не будет зловещим и ярким.
Листьев шуршащих сухих палантин
станет земле драгоценным подарком.
На зиму снова заклею окно,
плотно запру деревянные створки.
В серое небо, как в полотно,
сосен высоких вонзятся иголки.
Смоют дожди акварели дорог,
сумерки лет продиктуют ответы…
Сяду на пахнущий тёсом порог —
Ждать разноцветное гулкое лето.
«Отгремели оркестры печали…»
В. Алейникову
Отгремели оркестры печали
уходящего тёплого лета.
Жёлтых листьев сияют медали,
клумба в яркое платье одета.
И мелькают в душе, как когда-то,
чередою очерченных линий
нереальные краски заката,
силуэты изнеженных лилий.
Несказанная тихая благость
растворяется в склянке тумана,
безвозвратная светлая радость
опустевшего птичьего стана.
Неокрепшая сила бузуки
вновь солирует голосом ветра,
а деревья, поправшие скуку, —
в модных шляпах из рыжего фетра.
Вновь в душе, отрезвлённой прохладой,
поселились и грусть, и усталость,
и заботы – сквозной анфиладой…
Ну, а отдыха – самая малость…
И у выцветшей улицы голос
приглушён, как мелодия сакса.
Бьет фонтана сияющий колос.
Солнце в небе – как жёлтая клякса.
И скитальцами вечными птицы
снова ринулись в тёплые страны.
дотянувшись до жизненной праны.
И моё беспокойное сердце,
как журавлик, всё рвётся в дорогу.
Пусть навстречу – сентябрьское скерцо
и природа, сменившая тогу.
И не важно, что время – бродяга,
и не страшно, что канули лета.
Я не вор, не разбойник, не скряга —
всё согласно судьбе и билету.
Но, отрезок пройдя по спирали,
возвратится нежданно и вскоре
ощущенье сияющей дали
в неусыпно бушующем море.
Каштановый дождь
Пусть осени призрак крадётся иудой
и прячется в каждом дворе.
Сегодня, как самое яркое чудо, —
каштановый дождь в сентябре.
Последнею негою солнце искрится,
беззвучен полуденный вздох.
Я улиц знакомых листаю страницы,
любуюсь на карий «горох».
Морщинятся листья, шуршат свои сказы.
Трамваи твердят о былом.
И лёгкого ветра негромкие фразы
слагаются в вечный псалом.
Пусть всё-таки осень – как времени веха,
как пёстрый ликующий пир.
Но жажду продленья, как жаждут успеха
и гласа божественных лир.
«Вновь сумрак осени нежданной…»
Вновь сумрак осени нежданной
переступил тепла порог,
и заключили нас в острог
туманов вязких караваны.
И это мне не по нутру.
У сентября свои забавы,
ведь с понижением октавы
щебечут птицы поутру.
