– Ну, а по-вашему, в чем там все-таки дело?
– В чем угодно, только не в друге, сын которого имеет неприятности любовного характера. Я специально запросил крупную сумму, чтобы посмотреть на его реакцию. Что б он там ни говорил, этот шахер-махер имеет связь с его профессией. Ювелир по бриллиантам, не забывайте этого. Бриллианты – дело серьезное. Он и его китаец связаны бриллиантовой аферой.
– Допустим, а что это вам дает?
– Мне? Ничего.
– Тогда бросьте. Нам хватит на харчи и без этих двух кусков от месье Гольди.
– Харчи? А интеллектуальный аспект, как вы к этому относитесь?
– Какой аспект? Ах да, интеллект, манящая тайна...
– А почему бы и нет?
– А удар по голове?
– Хватит морочить мне голову ударами по голове, ведь речь идет не о вашей. Если такое предстоит, то для этого имеется моя голова. У меня приоритет в этом плане.
Она пожимает плечами:
– Ох, в конце концов, вы сами сказали: это ваша голова, а не моя. Может быть, вам это нравится в плане необычных ощущений.
II
Немного погодя Элен успокаивается. Ее гнев капризной девочки никогда не длится по-настоящему долго. А я трачу это время на ряд телефонных звонков, чтобы узнать насчет Национальной лотереи, в частности, сколько надо выждать, прежде чем получить наши два миллиона, а заодно и начать мое расследование о Чанг Пу и его русских связях. Если я довольно легко удовлетворил свое любопытство по поводу Национальной лотереи, то остальные звонки дали только пшик.
– Пойдем поглядим на этот ресторанчик вплотную, – говорю я Элен.
Она ничего не имеет против, и мы выходим из дома. От улицы Пти-Шамп до улицы Гранж-Бательер не так далеко. Мы преодолеваем эту дистанцию пешком, поскольку парижская весна – самая прекрасная на всей земле – отлично подходит для такой разминки. Многие оглядываются на пару, которую мы составляем. Я надеюсь, что объектом является Элен, и только Элен, хотя в первые погожие дни, да еще вот в этом уголке, никогда и ни в чем нельзя быть уверенным.
Ресторан, о котором идет речь, действительно стоит на том месте, о котором говорил Омер Гольди: улица Гранж-Бательер, между предместьем Монмартр и проездом Жоффруа. Заведение называется "Международная концессия", над большим тентом между вторым и третьим этажом вертикально висит красная с золотом вывеска, покрытая иероглифами, сделанная не то из бумаги, имитирующей ткань, не то из ткани, имитирующей бумагу.
Ресторан как ресторан, только с той разницей, что он китайский, очень чистый, в меру роскошный, с оригинальной витриной, где неизвестные под нашим небом растения окружают аквариум, в мутной воде которого плавают экзотические рыбки.
Возле двери вывешено меню в медной рамке, блестящей как золото. Я подхожу ближе и читаю, что хозяина заведения действительно зовут Чанг Пу.
Пока это все. Мы вернемся вечером, чтобы отведать ласточкиных гнезд. Сегодня или никогда.
Вечером мы прибываем на место.
Смакуя курицу с миндалем, проращенные бобы сои, особый соус и другие необычные блюда, я наблюдаю за тем, что происходит вокруг. В китайских ресторанах всегда найдется над чем посмеяться. Я хочу сказать о тех придурках белой расы, которые ради экзотики упорно пытаются есть палочками, не зная как ими пользоваться. Они расшвыривают рис направо и налево, видимо, не замечая этого. Их ближайших соседей можно только пожалеть. И запивают они все это красным вином! Что уж совсем не соответствует местному колориту. Я же пользуюсь вилкой, не будучи обученным орудовать за столом спицами, и хлебаю чай, много чая, чтобы залить пожар революции, полыхающий на нёбе в результате съеденного перца. Помимо придурков, о которых я сказал, в ресторане сидят туристы, студенты азиатского типа и пара парней, явно с площади Пигаль. По всей видимости, это беженцы, жертвы международных событий, торговцы, которые держали лавки в предместье Сайгона и которых разорило прекращение военных действий в Индокитае. Но я за них не беспокоюсь. Они не похожи на бродяг.
Из-за занавеси доносится нестройная музыка. Хотя электрофон играет тихо, она все же вызывает зубовный скрежет. Не знаю, помогает ли это пищеварению.
Все гарсоны – китайцы, безукоризненные в своих белых куртках, снуют по залу с суповыми мисками, полными риса, и чайниками. Молодая китаянка в широких шелковых шароварах, с крохотными ножками в деревянных сандалиях, переходит от стола к столу и предлагает разноцветные бумажные цветы, которые принимают разную форму, как только их встряхнешь.
Чанг Пу восседает за кассой. Я знаю, что это Чанг Пу, потому что один клиент, явно завсегдатай, бросил ему: "Здравствуйте, месье Чанг Пу". Господин Чанг Пу – китаец очень западного типа. Не первой молодости, но на его круглом невозмутимом и загадочном лице, похожем на Луну цвета шафрана, не видно ни морщинки. На нем костюм превосходного покроя, а в петлице пиджака цветок – настоящий. У него задумчивый вид. Не похоже, что он сидит тут, в двух шагах от Фоли-Бержер и Больших Бульваров. Можно поклясться, что он парит за Третьими Небесными Вратами, где-то в Перламутровой Империи Сладкого Блаженства. Но может быть, не стоит доверять его виду.
Я спрашиваю себя: кроме кухни его ресторана, где он еще кухарит. Опиум? Торговля девушками желтой расы? И тут же одергиваю себя. Никаких поспешных выводов, Нестор. Омер Гольди платит тебе за то, чтобы ты собрал сведения о китайце, но из них двоих этот китаец выглядит наименее подозрительным. Но тебе заплатили. Поэтому выполняй свою работу. Изучай этого Пу. Гляди и разбирай его связи, особенно русские. Я ухмыляюсь. Русские связи Чанг Пу – это что-то вроде друга Гольди, сына друга с его любовными неприятностями. Выдумки ювелира, который хочет иметь сведения о Чанг Пу, я точно даже не знаю какие, как и не знаю зачем. Ну да ладно. Я постараюсь дать всем то, что им полагается за их деньги.
Мы кончили уминать наш обед, я прополаскиваю глотку чаем, подзываю гарсона и плачу. Затем Элен закуривает сигарету, а я – свою трубку. И мы дымим понемногу, как двое влюбленных, которым не о чем особенно разговаривать. Через некоторое время, похлопав мою подругу по коленке, я встаю и направляюсь к умывальникам. Прохожу мимо Чанг Пу, застывшего как изваяние. Хоть убей, не понимаю, видит он меня или нет.
Рядом с умывальником есть телефонная кабинка, а немного подальше дверь, на которой табличка "Входить воспрещается". За дверью под грохот кастрюль мечутся люди. Это – кухня. К тому же, это ясно по запаху.
В это мгновение появляется гарсон и передает заказ. Посвистывая, я прячусь в туалет. Когда становится понятно, что путь свободен, я выхожу оттуда.
В нескольких шагах от кухни я замечаю еще одну дверь. Проверяю, закрыта ли она на ключ. Нет. Толкаю ее, вхожу, прикрываю за собой. Ищу выключатель, нахожу его и нажимаю. Зажигается фонарь и освещает узкую и крутую лестницу. Тут я чуть-чуть пережидаю. Никто не возникает. Тем лучше. У меня есть готовое извинение, чтобы объяснить мое присутствие в этом месте, по всей видимости, запретном, но я приберегу его на другой день. Я взбираюсь по лестнице, по беззвучной китайской лестнице, которая вряд ли может о чем-либо рассказать.
Я попадаю в комнату самого банального и благопристойного вида. Обнаруживаю я это, конечно, лишь после того, как включаю свет. Кстати о свете. Я гашу свет на лестнице и прохожу в соседнюю комнату.
И вот тут-то я обнаруживаю типографскую машину.
Эта комната представляет собой скорее чулан, чердак и, не будь она на верхотуре, могла бы быть мастерской и всем вместе. Станок находится в углу. Это такая штука с педалью для печатания небольшим тиражом, той модели, которую больше не производят, но в прекрасном состоянии. Купленная по оказии на аукционе в "Друо".
Я себя спрашиваю, что этот Чанг Пу может делать с типографской машиной. Не изготавливает же он фальшивые доллары?
Я подхожу поближе и шарю в бумагах, которые валяются вокруг. Мое внимание привлекает лист плотной розовой бумаги. Я его подбираю и внимательно рассматриваю. Неровный текст, расположенный на листе (видно, это был пробный вариант), написан по-английски. Я очень удивился бы, если бы это было приветственное послание в адрес Ее Величества. Я не знаю английского, но два или три слова, которые я видел где-то в других контекстах, не кажутся мне протокольными. Я сую лист в карман, потом еще два-три с тем же текстом, но лучше удавшимся с технической точки зрения, и иду посмотреть в другой угол, нет ли там еще чего любопытного.
Там ничего нет.
Я не делаю из этого трагедии.
В тишине помещения с моих губ срывается смешок. Я не знаю, куда метил Гольди, поручая мне это дело, но неважно, – оно обещает нечто. А пока что надо будет, чтобы он оплатил мне ускоренные курсы иностранных языков, если так пойдет дальше. Идите разберитесь в связях русских с китайцем, который печатает тексты по-английски.
– Чертов Гольди, – говорю я. И вспоминая, как он дорожит своим именем, добавляю: – Чертов Омер Гольди.
