Не знаю, что за наркотик она мне дала — может быть, экстази или какой-то другой стимулятор, потому что эффект от него мгновенный. Ощущения в груди сейчас кажутся мне гораздо отчетливее, чем в любой другой части тела. Сердце будто распухло и не помещается в грудной клетке.
Лейла так и лежит на воде, а ее лицо оказывается возле моей груди. Девушка прямо передо мной. Стоит мне чуть-чуть наклониться, и она уже не будет смотреть в небо. Она будет смотреть на меня.
Черт, отличная дурь.
Мне хорошо. Я чувствую себя уверенно.
Вода вокруг нас так спокойна, что кажется, будто Лейла парит в воздухе. Глаза у нее закрыты, но, когда ее макушка врезается мне в грудь, она распахивает их и смотрит так, словно ждет от меня каких-то действий.
И я действую.
Наклонившись, нежно касаюсь губами ее губ. Затем сжимаю нижнюю в перевернутом поцелуе. Прикосновение ее губ как легкий взрыв, пробуждающий скрытые под каждым сантиметром кожи минные поля. Это странно и удивительно, потому что она все так же лежит на поверхности воды. Я погружаю язык в ее рот, но не убираю руки с бетонного парапета, потому что по какой-то непонятной причине чувствую себя недостойным прикасаться к ней.
Она лежит неподвижно, раскинув руки в стороны, и шевелит одними лишь губами. Я даже рад, что наш первый поцелуй был в перевернутом положении, ведь теперь я могу с наслаждением предвкушать наш первый нормальный поцелуй лицом к лицу. Теперь мне больше никогда не захочется целоваться с девушкой без волшебного эффекта от таблеток, которые нам дала невеста. У меня такое ощущение, будто с каждым ударом мое сердце становится не больше монетки, а потом раздувается до размеров барабана.
Оно стучит не так, как положено. Больше не слышно тихого бум-бум, бум-бум, бум-бум. Теперь раздается дзынь, а потом БУМ.
Дзынь-БУМ, дзынь-БУМ, дзынь-БУМ.
Я больше не могу целоваться вверх ногами. Так у меня возникает ощущение, что мы не можем приладиться друг к другу, и это сводит меня с ума, потому что я хочу, чтобы мои губы идеально сочетались с ее губами. Я разворачиваю ее лицом к себе, обняв за талию, и прижимаю к своему телу. Обхватив мою поясницу ногами и крепко сжав руками затылок, Лейла слегка погружается под воду, ведь теперь лишь я удерживаю ее на плаву. Но я сам слишком увлечен, блуждая ладонями по ее спине, и мы начинаем идти ко дну, даже не пытаясь что-то предпринять. И не успев оказаться под водой, мы соединяемся в поцелуе. Ни одна капля не успевает просочиться меж наших губ.
Не отрываясь друг от друга, мы погружаемся на самое дно бассейна. И едва коснувшись его, одновременно открываем глаза и разрываем поцелуй, чтобы посмотреть друг на друга. Волосы Лейлы ореолом струятся в толще воды, и она становится похожа на утонувшего ангела.
Как жаль, что я не могу ее сфотографировать.
Разделяющее нас пространство заполняют пузырьки воздуха, и, оттолкнувшись от дна, мы выныриваем на поверхность.
Я опережаю ее на пару секунд. Мы смотрим друг на друга, в нетерпении возобновить поцелуй. И вновь сливаемся в прежнем положении, жадно ища друг друга губами. Но едва я ощущаю вкус хлорки на ее губах, нас прерывают одобрительные выкрики.
Слышны голоса Гаррета и других гостей, поощряющих наш поцелуй аплодисментами. Лейла бросает на них взгляд через плечо и показывает им средний палец.
Отодвинувшись от меня, она отплывает к краю бассейна.
— Пойдем, — зовет Лейла, неуклюже вылезая из воды. Она отталкивается от бордюра в самой глубокой части бассейна в полутора метрах от лестницы, поэтому ей приходится навалиться телом на край, чтобы вылезти. Выглядит это неловко и вместе с тем прекрасно. Я выбираюсь следом за ней, и мы огибаем дом в поисках более темного и уединенного места. Трава под ногами кажется холодной и вместе с тем мягкой на ощупь. Как лед… только растаявший.
Наверное, по сути, он просто становится водой. Но он не похож на воду. По ощущениям это именно растаявший лед. Под наркотой очень сложно объясняться.
Схватив меня за руку, Лейла падает на покрытую растаявшим льдом траву и тянет за собой. Я нависаю над ней, упираясь на локти, чтобы она могла дышать, и с минуту просто разглядываю ее. У нее веснушки. Их совсем немного, и они рассыпаны только вдоль ее переносицы. Еще немного на щеках. Я прикасаюсь к ним пальцами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Почему ты такая красивая?
Она смеется, имея на то все основания. Комплимент очень банальный.
Лейла опрокидывает меня на спину и, задрав подол платья, садится верхом. Ее бедра липнут к моим бокам, потому что мы промокли насквозь. Опустив ладони на ее ноги, я наслаждаюсь силой этих невероятных ощущений.
— Знаешь, почему это место называется Corazón del País? — спрашивает Лейла.
Я не знаю и просто мотаю головой в надежде, что история этого названия достаточно длинная, чтобы успеть насладиться. Я мог бы слушать ее голос всю ночь напролет. В гостинице есть комната, которую называют Большим Залом, где каждая стена заставлена сотнями книг. Лейла могла бы читать мне всю ночь.
— Оно переводился как «Сердце Страны», — поясняет она. В ее голосе слышится то же радостное волнение, что отражается в глазах. — Это место, вся эта территория — самая центральная точка смежных Соединенных Штатов.
Я ничего не понимаю, но, возможно, потому что сейчас полностью сосредоточен на собственном сердцебиении.
— Зачем же они его так назвали? Ведь центральная часть тела вовсе не сердце. Это живот.
Она вновь отвечает мне резким смешком.
— Это верно. Но Estomago del País звучит неблагозвучно.
Черт.
— Ты говоришь по-французски?
— Это же испанский.
— Это в любом случае прозвучало сексуально.
— Я всего лишь год учила его в старшей школе, — говорит она. — У меня нет скрытых талантов. Что есть, то есть.
— Сомневаюсь в этом. — Я перекатываю ее на землю и наваливаюсь сверху, прижимая ее запястья к траве. — Ты талантливо танцуешь.
Она смеется. Я целую ее.
Мы целуемся еще несколько минут.
И не просто целуемся. Мы касаемся друг друга. Мы движемся. Мы стонем.
Ощущения зашкаливают, будто я повис на волоске от смерти. Сердце буквально готово разорваться в груди. Я задумываюсь, стоит ли нам продолжать. Страстные объятья и поцелуи с Лейлой вкупе с наркотиками дают слишком мощный эффект. Еще один миг таких объятий, и я потеряю сознание от переизбытка чувств. Кажется, словно на каждом нервном окончании выросло по нервному окончанию, и я ощущаю все с удвоенной силой.
— Нужно остановиться, — произношу я шепотом, разделяя сплетенье наших ног. — Что мы приняли, черт побери? Я дышать не могу. — Я переворачиваюсь на спину, жадно хватая ртом воздух.
— Ты о том, что дала нам моя сестра?
— Невеста — твоя сестра?
— Да, ее зовут Аспен. Она на три года меня старше, — Лейла приподнимается на локте. — А что? Тебе нравится?
— Да, очень, — киваю я.
— Сильная штука, да?
— Черт, да.
— Аспен дает их мне всякий раз, когда я перепью. — Лейла наклоняется ко мне, пока не касается губами моего уха. — Аспирин называется. — Она отстраняется и расплывается в широкой улыбке при виде моего озадаченного лица. — Ты что, думал, мы под наркотой?
А с чего еще я так себя чувствую?
Я резко сажусь.
— Это был не аспирин.
Лейла в приступе хохота падает на спину и перекрещивается.
— Богом клянусь. Ты принял аспирин. — У нее даже дыхание перехватило, до того заливисто она смеется. Совладав наконец с дыханием, Лейла издает восхитительный вздох, и черт, я что, сказал «восхитительный»?
Она смотрит на меня с легкой улыбкой и качает головой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты не из-за наркотиков так себя чувствуешь, Лидс. — Лейла встает и направляется ко входу в здание. А я снова иду за ней, ведь если это, в самом деле, был аспирин, то я в заднице.
Так и есть, я в заднице.
Я и подумать не мог, что мне может быть так хорошо с другим человеком безо всяких стимулирующих веществ, гулящих по моим венам.
