Вроде он не обижался на такие подколки.
— Иди уже, умойся хотя бы, а то на твою морду лица смотреть больно, — всё же огрызнулся Казах. И, подумав, добавил: — Брат.
Я хмыкнул, но ничего на это не ответил.
Всякие умывальные принадлежности нашлись в ящике тумбочки, а относительно свежее полотенце — обычное, вафельное, в клеточку — было обмотано вокруг никелированной спинки кровати. Ванная у нас была общая на обе комнаты нашего блока, туда вела узкая дверь из тамбура — мне пришлось подождать, пока наши соседи, два татарина откуда-то из Башкирии, не пройдут на выход. Вот эти как раз были националистами, хотя всячески маскировались. Но при этом почти постоянно лопотали по-татарски, не пили спиртное, не ели свинину и не делились посылками с родины с очень вкусными — судя по запаху — эчпочмаками.
В ванной имелось зеркало, в которое я глянул первым же делом. Оттуда на меня посмотрел очень молодой я. Лицо у этого меня ещё не раздалось вширь, а под глазами не проявились тяжелые мешки. Этот я давненько не был в парикмахерской, и имел на голове настоящее воронье гнездо растущих в разные стороны волос. Я несколько минут всматривался в отражение, пытаясь привыкнуть к мысли, что сейчас я выгляжу так, но так и не смог этого сделать. Меня всё больше мутило от осознания нереальности происходящего.
Я вздохнул, вытер лицо и вернулся в комнату.
— Что у нас сегодня?
— Алгебра, потом пара лекций по физике и час истории, — отозвался Демьян.
Так. Я напряг память, которая услужливо подсказала, что надо поискать в тумбочке. Там нашлись учебники по физике и истории, какие-то тетради, но ничего по алгебре не было.
— Блин, куда я дел эти диффуры? — спросил я в пространство.
— В сумку ты всё вчера бросил, — ответил Жасым. — Сразу, как мы домашку сделали, так и закинул. Посмотри.
Я немного удивился, но постарался не подать виду. Тот факт, что у нас в институте были домашние задания, начисто испарился из моей памяти. Про то, что я эти задания даже делал, я тоже благополучно забыл.
В сумке действительно обнаружился нужный том Лифшица, а также блочная тетрадь — модная и удобная, словно специально придуманная для студентов. Мать откуда-то притащила её с несколькими сменными блоками, когда я ездил домой после зимней сессии — вряд ли она просто купила эту роскошь в магазине. Хотя на коленкоровом блоке была цена — рубль двадцать, а блоки стоили по двадцать копеек. Недешевое удовольствие по тем временам, но таскаться с общей тетрадью на сорок восемь листов по каждому семинару и по каждой лекции было бы, наверное, дороже. Впрочем, я хорошо помнил, что в студенческие годы я не размышлял на эту тему, мне хватало и других забот, которые по прошествии многих лет просто позабылись.
Я щелкнул механизмом тетради и достал верхний лист, на котором было написано «Домашняя работа», дата — 12 апреля 1984 года, — мои имя с фамилией и номер группы. Затем шли какие-то смутно знакомые иероглифы, вроде бы связанные с числовыми преобразованиями, но я в душе не ебал, что они означают. Для работы таксистом дифференциальные уравнения не только не нужны, но и вредны.
Следующий лист начинался словом «семинар» и, очевидно, к домашке не относился. Я повертел лист с домашкой в руках в надежде на хоть какое-то озарение, но ничего подобного не произошло. Тогда я положил его на место и щелкнул зажимом. И буквально взвыл — мизинец попал под острые края одного из зажимов, которые буквально разодрали кожу в клочья. Всё же отечественная промышленность была склонна к производству средств разрушения, а не созидания, и к возможным травмам юзеров конструкторы относились с определенной долей пофигизма — мол, лес рубят, щепки летят. Я поднял ладонь, чтобы оценить ущерб, но внезапно замер и не среагировал даже тогда, когда капля крови попала точно в середину какого-то особо заковыристого уравнения.
— Эй, брат, всё в порядке? — окликнул меня Жасым.
Я промолчал, продолжая тупо глядеть на кровь, которая набухала над ранкой. Потом я всё же встрепенулся, засунул палец в рот и почувствовал солоноватый вкус.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Чертова тетрадка, — промычал я.
Но мои мысли были совсем не о ранении.
Дело в том, что пока я перебрасывался ничего не значащими репликами со своими былыми соседями по комнате, я сформулировал, как мне казалось, очень правдоподобную версию случившегося. По моей теории, я находился не в общежитии заборостроительного института, который окончил сто лет тому назад. И нет никаких Демьянов и Жасымов с серьезными татарами, а Рыбка не ждет меня на семинаре с оформленным по всем правилам домашним заданием.
Просто по дороге с парковки со мной что-то случилось — я не знал, что именно, но что-то неприятное. Например, меня сбила машина или я сам неудачно упал из-за скачка давления. Но отзывчивые прохожие вызвали «скорую», та отвезла бессознательного меня по назначению, в какую-нибудь клинику, где врачи в белых халатах начали готовить мою тушку к операции, накачав сверх меры различными обезболивающими и прочими препаратами, изменяющими сознание. И поэтому мне кажется, что я снова молод, здоров и красив, что у меня впереди целая жизнь, что Демьян ещё не погиб в глупой драке с местными аборигенами, а Жасым не уехал в свой Казахстан, чтобы сделать его самым независимым государством на свете.
В этом сне я опаздывал на занятия, на которые не должен опаздывать, и говорил с теми, с кем в своё время не договорил. Но айболиты скоро закончат свои печальные дела, разбудят меня, и я снова окажусь почти шестидесятилетним таксистом с кучей болячек, без семьи, но с четырьмя потомками разного пола, которые относятся к биологическому отцу очень и очень по-разному, но скорее плохо, чем хорошо. Правда, я не был уверен, что хочу просыпаться. Реальная жизнь всегда хуже фантазии.
Но во сне нет боли, и крови тоже нет. Там может быть предчувствие того и другого, но ничего не может заболеть, пока ты не проснешься. Во сне нет тела, которое можно поранить, и нет крови, которая может вытечь из раны. Во снах человек это дух бесплотный, проживающий странную жизнь в обстоятельствах, которые выдумывает мозг.
И когда я поранил палец, когда вскрикнул от внезапной боли, когда моя кровь капнула на ту самую домашку, что с нетерпением ждала Рыбка — в этот миг я осознал, что всё происходит по-настоящему. Не во сне, как я думал, а на самом деле. Я здесь и сейчас, в каком-то числе какого-то месяца тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. Неделю назад мне стукнуло восемнадцать, и мы неплохо напились по этому поводу, хотя и зря. У меня впереди ещё как минимум сорок лет жизни, и, возможно, я смогу прожить её чуть лучше, чем уже прожил один раз. Мне дали ещё один шанс. И я совершенно не представлял, как такое стало возможно.
Я вытащил палец изо рта и внимательно осмотрел его. Рана ещё кровила, но уже не так сильно. Я замотал её полотенцем и оглянулся на Дёму с Жасымом, которые смотрели на меня с некоторым недоумением.
— Какой сейчас день? — хрипло спросил я.
— Пятница, брат.
Я любил Казаха за его способность не задавать ненужных вопросов.
— Что ты там…
— Тринадцатое апреля? — бесцеремонно прервал я Дёму, но тот не угомонился.
— Ты чё, Серый… — начал было он, но замолк, когда тяжелая рука Жасыма легла на его плечо.
— Да, — кивнул Казах, — внимательно глядя мне прямо в глаза. — Всё нормально, Серый?
— Надеюсь, — искренне ответил я. — Вот, палец поранил, — я протянул вперед замотанную в полотенце руку, как бы доказывая свои слова. — А год какой? Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый?
— Да.
— Ты чё, из-за раны год забыл? — всё-таки влез Дёма.
— Да нет, — отмахнулся я. — Просто уточнил. Мало ли.
И демонстративно пожал плечами. Я уже принял окончательное решение.
— Слушайте, парни, я сегодня в институт не поеду, — сказал я. — Соврите там что-нибудь, а? Типа — приболел, простудился, лежит с температурой, пьет аспирин горстями и малиновое варенье жрёт ложками?
— Какое варенье?..
