– Ты что, дома на завалинке!
– А что? – недоуменно поднимается Анатолий.
– А то, что есть такие слова – «морская культура». В учебке вас этому не учили?
– Да как…
– Тому, например, – перебивает его Чаговец, – что нельзя плевать на палубу, бросать бычки за борт, нельзя вот и ногами сучить по краске… Ты запоминай, пока я жив!
Анатолий, сознавая правоту старшего товарища, переводит разговор в шутку:
– Ты нам и нужен живым!
Оба примирительно смеются.
В этот момент на палубу поднимаются два офицера в комбинезонах – Братишко и еще один, Анатолию пока незнакомый.
– Это кто? – негромко спрашивает он у Чаговца.
– Сушкин, командир С-55 – она там, подальше, у пирса стоит. Они с нашим друзья – чуть не братья. Вот кто корабль знает – от киля до головки перископа! Сушкин уже целым дивизионом подлодок командовал, а когда наши «эски» пришли, попросился на одну из них командиром. Представляешь? Говорят, в штабе флота не соглашались – так он до наркома дошел, до самого Кузнецова, а своего добился! Мощный мужик…
Офицеры тем временем подходят ближе, и Чаговец, как старший, командует:
– Смирно!
– Вольно, вольно… – Братишко тоже закуривает и кивает на спутника: – Загонял совсем по кораблю, никаких поблажек не дает… А ещё друг называется!
– А вы, – обращается Сушкин к матросам, – тоже корабль изучаете?
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант, – отвечает Чаговец. – Краснофлотец Стребыкин всего две недели на лодке, но успехи делает быстро.
Сушкин, обращаясь к Анатолию:
– Правда? А скажите, какова длина вашей лодки?
– Семьдесят семь метров!
– Вы уверены?
– Так точно!
– Не совсем точно. На самом деле – 77 целых и 75 сотых метра.
– По красной ватерлинии…
– Вот теперь верно! А ширина? – обращается Сушкин к Чаговцу.
С этого момента матросы отвечают по очереди.
– Шесть целых и четыре десятых метра.
– Хорошо. Скорость?
– Надводная – до 19 с половиной узлов, подводная – восемь… почти девять…
– Что значит «почти»? В этом «почти» – цена жизни. Глубина погружения?
– Восемьдесят метров.
– А глубже можно?
Моряки недоуменно переглядываются. И Сушкин отвечает сам:
– Восемьдесят – это рабочая глубина. Максимальная – сто. Но сдуру можно, конечно, и ниже – на самое дно сесть… Ладно, пойдем дальше: автономность плавания?
– Тридцать суток без захода в порт.
– Сколько на лодке отсеков?
– Всего семь. Первый и седьмой – торпедные, там же находятся кубрики рядового состава, второй – аккумуляторный, там же – каюты командира и офицеров, в третьем отсеке – центральный пост, над ним боевая рубка, четвертый отсек – аккумуляторный, пятый – дизельный, шестой – электромоторный.
– Ну, брат, отрапортовал как отстрелялся! – удовлетворенно рассмеялся Сушкин. – Орлы они у тебя, Дмитрий Кондратьевич.
– Не орлы, Лев Михайлович, – альбатросы!
– Пожалуй… Словом, молодцы!
– Служим Советскому Союзу! – грянули оба. После чего Чаговец обращается к Братишко:
– Товарищ капитан-лейтенант, разрешите вопрос.
– Слушаю.
– Когда нам ленточки выдадут?
Офицеры дружно рассмеялись. Братишко разводит руками:
– Ну что ты с ними поделаешь? Считай, самый главный вопрос! Каждый день задают… А что, без ленточек никак? Девчата не признают?
– Да нет… Просто… без них не бескозырки – сковородки какие-то…
– Скоро, скоро, – серьезнеет Братишко. – Как только флаг на корабле поднимем и войдёт наша «эска» в боевой строй – тогда и появится на вашей бескозырке ленточка «Тихоокеанский флот».
– А как скоро?
– Вот уж это, товарищ краснофлотец, военная тайна!
Долгожданный день наступил действительно скоро. Выдался он морозным и солнечным. У причала собралась праздничная толпа – здесь и рабочие завода, и женщины с детьми. Вдоль пирса – транспаранты «С новым 1941 годом!» А на С-54 застыл в строю экипаж: офицеры, старшины, краснофлотцы. На бескозырках уже красуются ленточки – те самые, с якорями и надписью золотом «Тихоокеанский флот». Командир корабля Братишко обращается к присутствующим с речью:
– Товарищи! Сегодня, 1 января 1941 года, наша лодка вступает в строй действующих. С этого дня не только начинается ее биография – он станет знаменательной страницей в биографии каждого из нас. Спасибо всем, кто строил корабль, кто подарил ему жизнь: конструкторам, инженерам и рабочим. От имени всей команды позвольте заверить, что мы будем с честью нести боевой флаг корабля и в любых испытаниях будем достойны звания советских моряков-тихоокеанцев, Мы клянемся, что экипаж подлодки готов выполнить любое задание любимой Родины, нашей большевистской партии, дорогого товарища Сталина! Ура!
Моряки отвечают троекратным «ура», которое подхватывают все собравшиеся на пирсе. Братишко командует:
– К подъему государственного флага Союза Советских Социалистических Республик равняйсь! На флаг – смирно! Флаг поднять!
И под звуки государственного гимна «Интернационала» по флагштоку лодки медленно поднимается алое полотнище.
Звучит новая команда: «По местам стоять! Со швартовов сниматься!». Экипаж мгновенно спускается в отсеки, разбегается по своим постам, и присутствующие на пирсе видят, как лодка медленно отходит от причала, а потом вслед за ледоколом, который взрывает перед собой искрящийся лед, выходит из бухты Золотой Рог.
За пять месяцев до похода
Залив Петра Великого, май 1942 года
Раннее весеннее утро. Солнце уже над горизонтом и, будто умытое водами залива, щедро обдает золотыми волнами окрестные сопки и уходящую к горизонту морскую гладь. Только парит в небе пограничный самолет, и, если взглянуть оттуда, видно, что в заливе стоят на якорях шесть-семь подводных лодок. Ничто в этом солнечном мире не напоминает о том, что где-то идет война.
Вся команда С-54, свободная от вахты, – на верхней палубе: идет физзарядка.
– Следующее упражнение – разрыв военно-морской груди, – командует мичман Лосев, – Исходное положение – руки перед собой, ноги на ширине плеч. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Краснофлотец Жигалов, команда какая была? «Разрыв военно-морской груди». А вы будто лягушек отгоняете!.. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре… Краснофлотец Мясников, вас это тоже касается!
– Он у нас ярославский, из Сусанинского района, товарищ мичман. Думает, как фашистов в свои леса заманить! – под смех товарищей сообщает Николай Семенчинский.
– Отставить разговоры! На месте бегом… марш!.. Разойдись!
После завтрака экипаж собирается во втором отсеке на политинформацию. Последним входит радист Николай Семенчинский, он командует «смирно!», и матросы встают, встречая старшего политрука Шаповалова.
– Вольно, садитесь… Судя по последней сводке Совинформбюро, положение на фронтах тяжелое (читает):
– «В течение ночи на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои… Наши части… на отдельных участках уничтожили 1.650 немецких солдат и офицеров… 27 танков, склад боеприпасов и склад горючего, пехотным оружием сбито 3 немецких самолёта. Наши бойцы захватили у противника 37 орудий, 57 миномётов, 19 пулемётов, 340 винтовок, 10.000 снарядов, 40.000 патронов, 60 километров кабеля, 5 вагонов колючей проволоки, 3 радиостанции и другое военное имущество. Взяты пленные… На Изюм-Барвенковском направлении наши войска отбили несколько атак немецко-фашистских войск… На Керченском полуострове продолжались бои в восточной части полуострова… В Баренцевом море советский корабль потопил три транспорта противника общим водоизмещением в 26.000 тонн…»
– Живут же люди! Воюют! – не выдерживает командир отделения электриков Виктор Нищенко. – Товарищ старший политрук, долго мы будем тут заклёпки драить?
– А вам, я смотрю, еще рановато воевать.
– Это почему?
– А потому, – неожиданно сурово говорит Шаповалов, – что корабль в море может быть могучей крепостью, а может – просто мишенью, беспомощной и бесполезной!
– Там люди гибнут, а мы… Вояки, называется!
– Во-первых, не вояки, а военные моряки, – осаживает его Шаповалов. – Постарайтесь понять эту разницу. Во-вторых, мы не заклёпки драим, а охраняем восточные рубежи Родины. Вы вспомните последние учения. Какую оценку мы получили за торпедные стрельбы?
– Четверку.
– И что это значит?
– Неплохо…
– Плохо! Смертельно плохо! Потому что каждый наш промах – шанс для врага. Пробоина в нашем борту! А потому мы должны, как вы выражаетесь, свои заклепки драить, и драить, и драить – днем и ночью, у пирса и на рейде, в одиночном плаванье и в составе соединения, на воде и под водой…
– Я ж с Одессы, товарищ старший политрук! У меня там мать, невеста… Почти год писем не было!.. К нам на лодку почтальон вообще дорогу забыл…
– Кончай ныть! – в сердцах бросает ему Казимир Вашкевич. Он парторг и уже поэтому должен поддержать Шаповалова, но есть у него и личный резон: – Я вообще из-под Каменец-Подольска, там уже год как фашисты окопались – и что прикажешь, бежать туда с винтовкой наперевес?
