– Я так понимаю, эта ваша работа тоже лет на пятнадцать потянет? – деланно равнодушным тоном предположил Будила. – Какая же мне выгода?
– Мозги у тебя имеются, – констатировал шеф. – Соображаешь ты правильно. И это радует. А раз соображаешь, значит, сумеешь найти свою выгоду. Про нашу с тобой работу мы никуда сообщать не станем – можешь быть уверенным. Только неплохо было бы кореша твоего подключить. Работа непростая, и двумя руками, даже такими, как у тебя, ее не сделаешь. Деваться твоему дружку, как и тебе, некуда – я думаю, это-то ты ему сумеешь популярно растолковать. Вот только слабоват он в коленках, а? Может, у тебя на примете еще кто имеется? Понадежнее?
– Ферт – мужик цепкий, если за дело возьмется, значит, сделает, – заявил Будила. – Хохол, одним словом. Просто глаз за ним нужен. Ну и, конечно, чтобы интерес был.
– Интерес будет, – сказал шеф. – Получите двадцать кусков. Как уж делить будете – это ваше дело, а сумму я тебе назвал. Мое слово – кремень.
– Я пока еще не слышал, за что вы такие бабки отвалить собираетесь, – заметил Будила. – Может, я Кремль должен взорвать? Тогда уж лучше в тюрьму.
– Не говори чепухи! – зло оборвал его шеф. – Работа в пределах разумного. Для тебя в самый раз. Пару раз махнешь клешнями – и свободен. Деньги, паспорт в зубы, и вали на все четыре стороны. В общем, говори конкретно, что решил – в тюрьму или работать будем?
– Тут решать особенно нечего, – рассудительно сказал Будила. – Вы за меня все уже решили. Ну чего?.. Согласен я. Что делать нужно?
– Что делать, тебе скажут дня через два, – ответил шеф. – А эти два дня посидите с дружком взаперти. Квартира хорошая, не хуже вашей общаги. Едой обеспечим, телевизором… Спиртного ни капли – это категорически. Уедете из Москвы – так хоть по уши залейтесь. Володя за вами присмотрит. На всякий случай. Я не думаю, что у вас хватит ума новых глупостей наделать.
– Вы же сначала говорили, что мы в Тайнинском будем, – недовольно заметил Будила. – Не люблю я по чужим хатам…
– Ну, что ты любишь, а что не любишь – это бабам своим будешь рассказывать, – сердито сказал шеф. – А я решил, что вы на глазах у нас должны быть. Мало ли что… Где сейчас твой Ферт может быть?
– Там, в поселке, – хмуро сказал Будила. – Пивнуха там одна есть. Мы всегда там кантуемся. Ферт туда должен прийти по-любому.
Шеф на секунду задумался.
– Значит, так, вызываете сейчас Николая, – распорядился он, обращаясь к охранникам. – Как подъедет, берете нашего друга и едете в Тайнинское. Найдете там господина Ферта и доставите обоих на ту квартиру, про которую договаривались. Постарайтесь обойтись без лишнего шума. Это я и своим ребятам и тебе, гражданин Будилин, говорю. Доказательства и документ твой у меня останутся, не забывай об этом! А если моча тебе вдруг в голову ударит, имей в виду, мои ребята применят оружие без разговоров.
– Да ладно, начальник! – с легкой досадой заметил Будила. – Лучше бы мой пистолетик вернули! Все-таки я его в бою взял, трофей! – При этих словах он засмеялся, но не слишком весело.
– Мне лишняя головная боль не нужна, – отрезал шеф. – Когда все сделаешь, тогда посмотрим. Но, по-моему, тебя и без оружия на улицу выпускать опасно.
– Вы тоже не ангелы, как я понял, – заметил Будила.
– А мы не в раю живем, – спокойно возразил шеф. – И на ангелов тут спрос пока небольшой…
«Мерседес» плавно затормозил у тротуара. Они находились в пустынном, засыпанном снегом переулке. Шеф сделал знак охранникам, и те вышли из машины. С небольшой заминкой выбрался из салона и Будила. Он потянулся, хрустнул суставами, с усмешкой посмотрел на насупившихся охранников.
– Что носы повесили? – спросил он. – Я в дерьме, а вы заскучали. Сейчас пивка дернем, девчонок найдем – и на хату! Вы у меня сразу повеселеете!
Шеф немного опустил боковое стекло и сказал негромко, но с угрозой:
– Ты к работе готовься, весельчак! Шутки для тебя кончились – не забывай об этом!
Глава 2
Полковник Гуров, старший оперуполномоченный по особо важным делам, подъехал к театру в тот момент, когда его покидали последние зрители. Основная масса уже давно разошлась. Только самые преданные поклонники, фанаты, толпились возле служебного входа, надеясь лицом к лицу встретиться с кем-нибудь из служителей Мельпомены. Но из актеров пока никто не появлялся. На мраморные ступени, ведущие к дверям театра, падал сухой снег. Фасад был ярко освещен. Строгая афиша оповещала о текущем репертуаре. Гуров в этом плохо разбирался, но точно знал, что сегодня в театре давали Шекспира – «Гамлет». Какая-то оригинальная трактовка, новое прочтение, смелое решение вечной пьесы – одним словом, событие… Жена очень рассчитывала, что Гуров будет присутствовать на спектакле, и он сам это планировал, но жизнь опять внесла коррективы, и Гуров на спектакль не попал. Слава богу, что сумел освободиться к финалу, чтобы забрать жену. Это хоть как-то поможет загладить вину.
За время их совместной жизни жена, наверное, миллион раз пыталась приобщить Гурова к высокому искусству. Он и сам понимал, что должен проявлять больший интерес к делу, которому супруга посвятила свою жизнь, тем более что актриса Мария Строева была не только красивой женщиной, но и без преувеличения настоящей звездой сцены. На ее спектакли ломились зрители, ее наперебой приглашали сниматься кинорежиссеры, а толпы фанаток ахали при одном ее имени и готовы были часами дежурить под окнами и на ступенях театра, чтобы перехватить автографы или хотя бы дотронуться до ее рукава. Проявлять в такой ситуации равнодушие к театру было попросту некрасиво, и Гуров тот же самый миллион раз давал себе зарок не пропускать ни одного нового спектакля с участием жены, но от этих благих намерений, как правило, выходил один пшик. У него была своя работа, непредсказуемая и по-своему увлекательная, и она затягивала, как омут.
Мария Строева была зрелой, умной женщиной, не лишенной чувства юмора, и старалась не упрекать мужа, находя некоторое внутреннее сходство между профессиями оперативника и актера. И те и другие редко бывали дома и готовы были работать хоть днем, хоть ночью. В каком-то смысле они были как бы заранее квиты, и упреки были не совсем уместны. И тем не менее Мария иной раз не могла сдержать досады, когда, ища глазами в зале мужа, видела лишь вызывающе пустующее место в первом ряду. И потом, когда ее, возбужденную и опустошенную после спектакля, Гуров все-таки встречал и отвозил домой, эта досада порой вырывалась наружу. Это трудно было назвать размолвкой. На сдержанные упреки Гуров отвечал лишь виноватой улыбкой и чуть отрешенным, но серьезным взглядом. Он думал о своем, но в то же время искренне переживал за свою невольную бестактность. Мария понимала это и злилась недолго. Гуров был для нее образцом мужчины, надежным, уверенным и сильным – в актерской среде такие качества и в таком счастливом сочетании встречались не так уж часто – и за это прощала ему многое.
Однако «Гамлета» Мария могла и не простить – Гуров отчетливо понимал это, а потому не рискнул встречать жену в одиночку. В качестве громоотвода он захватил с собой своего напарника и друга, полковника Крячко, который имел легкий веселый нрав и умел превратить в шутку любое недоразумение. По простоте души он иногда даже перебарщивал с этим, но люди прощали ему многое. Наверное, потому, что ради красного словца он не щадил и самого себя. Роль шута он играл с удовольствием и артистизмом. Марии он нравился – может быть, она угадывала в нем родственную душу, хотя к театру Крячко был по-настоящему равнодушен и никогда не скрывал этого.
На самом деле полковник Крячко шутом, конечно, не являлся – характер у него был жесткий, а рука тяжелая – в этом могли убедиться многие, кто встречался с ним, как говорится, на тропе войны. Бандиты, например, воспринимали его очень серьезно. А Гуров полагался на Крячко целиком – как в работе, так и в личной жизни. Они знали друг друга много лет и понимали без слов.
– Ты один ступай, – заявил Крячко, когда Гуров остановил свой «Пежо» напротив служебного входа. – Не хочу за кулисы. Лучше в машине посижу, на снежок полюбуюсь. Первый раз, считай, выпал.
– Я тебя зачем взял? – сердито сказал на это Гуров. – При тебе Мария не станет на мне одном сосредотачиваться. Я ведь ей железно обещал, что с сегодняшнего дня стану заядлым театралом.
– А ты ей привет от меня передай, – посоветовал Крячко. – Сразу, первым делом. Про спектакль и прочую бодягу не разговаривай, а сразу скажи, что у тебя в машине Крячко, и у него болит живот – наверное, мол, аппендицит.
– Тебе же его двадцать лет назад вырезали!
– За двадцать лет мог новый вырасти, – возразил Крячко. – И вообще, суть не в этом, а в том, чтобы заострить вопрос. Заостришь вопрос на мне, глядишь, Мария про твою измену забудет.
– А потом?
– Потом поедем к вам – лечиться, – ответил Крячко. – От аппендицита «Смирновская» помогает. Я сам по телевизору слышал.
