Птица когтистая, нахохлилась, обернулась к тебе, а лицо – женское, красивое, в белой оторочке перьев – залюбуешься. От стены отталкивается, стремительно несётся некоторое время рядом, как торпеда, крылья сложила. Опять – показалось?
Глядит, не мигая, в глаза. Гипнотизирует. Холодок по жилам пробежит, будто в речку студёную вступил. И назад не повернуть, манит что-то зайти поглубже, зазывает. Потом на каком-то изгибе дороги спрячется за прожекторами, за ореолом вокруг кабины.
Смех вдогонку дробный рассыплется. Моргнул глазами – а её уж и нет! И на каком перегоне снова повстречается, заманит, заиграет до умопомрачения и уведёт неведомо куда…
* * *
Целый мир, город под землёй, изнанка городская, как чёрная грунтовка в зеркале. Своя жизнь, энергетика. Это с перрона кажется – один путь туда, другой – обратно. А там же – система, стрелки, разъезды, тупики, можно и заблудиться, если не подготовлен.
– Мы же не только от космоса, от недр тоже заряжаемся. В декабре еду – комар летает в кабине! Откуда, из какого времени, болота? «Гонец» бога Велеса – рогатого Князя в железной маске с единственным глазом, хранителя всех ключей и секретов, покровителя тайного знания? А если – это он сам превратился в комара? Помнишь «Сказку о царе Салтане»?
– Или вот ещё: – Магнитофонная запись объявляет – «Следующая станция – «Преображенская». Как может быть, если мы только что от «Царицыно» отъехали и следующая – «Кантемировская» должна быть? И вроде бы – всё – исправно! Кто там шуткует, пультом балу́ется?
События – это минералы времени, скапливаются, спрессовываются, превращаются в пласты. И вот, въехал ты в эту многослойную начинку, зацепил что-то, оно и проявилось – нежданно-негаданно. Я так думаю – никуда не надо влезать! Ни в прошлое, ни в будущее. Ради безопасности. Надо просто жить. Наблюдать, анализировать, учиться. Только – осторожно, там же – не только добрая энергия. Сколько капищ, погостов порушили. Очень явно это в метро – и созидание, и разрушение. Метро ещё до революции задумывалось, но церковь была против. Потом-то уж – атеисты разгулялись безоглядно! Все лавочки из Храма Христа Спасителя вынесли, перед тем как взорвать. Пригодилось – в «хозяйстве»: стоят на перроне на «Новокузнецкой», мраморные, нездешние, как царский трон в зале ожидания на вокзале.
Почему Бог на небе? Солнце там, будущее сияет, как мечта, красиво. Ад, мрак, бесы, трупы – в подземелье: как в тёмный чулан всё барахло складывают. Значит, душа может быть птицей, воспарять, а может быть и колодой неподъёмной, в пещере лежать под гнётом каменным.
В тоннеле нет солнечного света, и отрицательную энергию нечем гасить. Умирает жизнь без солнца, блёкнет и гибнет. Но и солнце несёт погибель, если слишком много его. Всякие излишества и крайности – губительны.
Самая «бесовская» станция – «Сокол». Недалеко от нее находилось братское воинское кладбище, погибших в, Первой мировой войне. Позже, в 1918 году, чекисты расстреливали здесь священников и белых офицеров. Знаешь – появляется ощущение, будто кто-то следит, стоит за спиной. А ранним утром, когда станция ещё закрыта для пассажиров, на путях и перроне – странные прозрачные фигуры, обнажённые, с гноящимися ранами, на костылях… Жуть!
Или вот ещё – «Библиотека имени Ленина», «Арбатская», «Боровицкая», «Александровский сад». На этом месте с шестнадцатого века существовало большое село Старое Ваганьково. И кладбище рядом. Здесь больше всего похоронено самоубийц – за оградой, как водится. А – «Преображенская»? С восемнадцатого века здесь было старообрядческое Преображенское кладбище. На месте разрушенных церквей и кладбищ стоят «Новокузнецкая», «Красные ворота», «Пушкинская», «Полянка» и «Лубянка».
Сколько безвинно убиенных закопали за века-столетия! Кто-то сам загинул по незнанию и глупости, не туда сунулся, кого-то смертельный эксперимент во имя безопасности страны в пыль превратил на полу тоннеля. Кто и когда люд на Руси считал? Смерды. Смерть – дышит? Нет – смердит. Но манит метро, притягивает.
Отрицательная энергия по ночам через тоннели, подвалы, в вентиляцию вползает, в дома. Страшные сны преследуют спящих, ожидание дурных вестей. Потомков тех, кто святотатством занимался, прах предков растревожил и лишил покоя на многие поколения вперёд.
Чертолье, Ваганьково, Опричный двор с избами пыточными Пречистенка – Чертольской называлась. Улицы вечером малолюдны, идёшь и холодок спиной ощущаешь, словно льдинку за шиворот кинули. Хочется поскорее уйти отсюда, спастись от гибельного места.
Названия на Руси всегда были точными, это на первый слух вроде бы кочевряжатся, а вслушаешься – всё точно!
А в метро нырнёшь, – будто внутрь себя смотреть начинаешь, не так распыляешься, как на улице. Пространство замкнутое, невольно концентрирует.
– Патриотизм прививают вместо христианства. Это не всем понятно!
– Вандалы!
– Вандалы – вечные скитальцы, перекати-поле европейское. В пятом веке разграбили, Рим, и хватило, чтобы увековечить своё имя.
– От непонятого и необъяснимого рождается злоба, эта злая энергия выхода требует. В своё время старые кладбища перенесли бы на другое место с почестями и отпеваниями. Но кому это надо было в советские годы! Тоннели и станции закладывали без всякого. Получается – спускаемся в могилы, сталкиваемся с нечистой силой. Рассказал тут одному, отмахивается: «Да чушь всё это!» Но кто на себе не испытал «чернуху» и бессилие после «тёмной» станции? Я у отца Амвросия, в храме – спрашиваю:
– Как быть?
– Самое простое – крещёным всегда нужно носить нательный крестик или икону с изображением святого, тёзки – ангела-хранителя, заступника своего.
Боб задумался:
– А другим-то что делать? «Аллах Акбар – кричать, суры из Корана? Или – «вейзмир» вопить во весь голос? Хари Кришну призывать?
– Я однажды удивился – откуда у нашего человека такая тяга неистребимая к норам, пещерам, схронам, землянкам. Тяга к таинственному. Истоки в зверином прошлом, генная память? А после душного подземелья – хочется воздух глотнуть свежий, на травах настоянный, от слова – настоящий. До головокружения. Человек, как ракетный двигатель – без кислорода двигаться не может! Наверное, и двигатель придумали именно по такому принципу. Да. И глядит человек на купол неба, возносит взор к звёздам, галактикам: может быть, там – наша праматерь жила и живёт! Отпускает на время поиграть, потом забирает дитя неразумное, малое – к себе, домой. И душа распрямится, глядя на звёзды, снег, листья, солнечные блики, и слеза подкатит, и скажешь себе – э, нет, не червяк я в земляной норе, если вижу вокруг мир удивительный, который под силу создать – только Богу. И стихи придут, как спасение от безумия вокруг, или как молитва. Нигде в мире нет такой плотности поэтов «на душу населения» – только в России.
Молчал Василич, не торопил Боба, понимал – хочет выговориться. Может быть, ищет слово точное, искреннюю фразу – непридуманную, бесхитростную. Потом эта ниточка сама в клубочек закрутится, пусть кособокий, но – настоящей, как жизнь.
Боб
В тот день, как обычно, сдал смену на Замоскворецкой линии, а добираться надо было на Юго-Запад. На – «Юшку».
В кабине за смену надоело – тесновато. Форменку в пакет убрал, майку надел, вошёл в вагон. Фирменный, «Красная стрела – 75 лет». «Сердца́ столиц соединяя» – слоган такой бодрый. Над дверью – «Москва – Санкт-Петербург». А если он обратно поедет? Будет путешествие из Петербурга в Москву?
Народу! Будто в сауну попал. Каждый пассажир, как лампочка, выделяет тепло. Девять миллионов человек в день – иллюминация. Перед самой войной чуть больше тысячи за сутки перевозили: рекорд был установлен! Сейчас от «Проспекта Мира» до «ВДНХ», теперешняя ВВЦ, установили какие-то фантастические агрегаты, которые воздух охлаждают, и очищают, – экологически чистые и влажность не увеличивают. Нигде в мире таких нет, а у нас есть.
Мало пока, но будут на всех ветках.
– Только вот – когда? Пока же – вентиляционные шахты торчат там и сям в самых неожиданных местах. Жабры метро.
Только вошёл в вагон – сзади ка-а-ак двинули, – ойкнуть не успел! А ещё втискиваются, плечом буровят, ввинчиваются упорно, как таракан под край обоев.
Какой-то мужик соседа задел. Тот его сходу послал. Немолодой, видно, что работяга, «гегемон» из советских передовиков производства.
Пальцы плоские, работой раздавленные, с трауром под ногтями. Туфлишки не чищенные со дня покупки, авоська с «тормозком» обеденным.
– Понаехали! – брызжет слюной через редкий редуктор оставшихся в пасти пеньков.
– Я тя – в Рязань родную счас отправлю! – отвечает – второй. – С-с-с-котина! – Шипит, как шланг дырявый.
Второй сапог – до пары – к первому.
Сцепились, чубы сивые у обоих, а как пацаны, никакой солидности. Так на перрон и выкатились, собаки драные!
