«Дамьен де Моро и Филипп д'Этранж», представил Котёнок подошедших к ним мальчиков. Первый, названный ректором не по годам развитым сынком аристократа из Презентвилле, окинул Дюрана взглядом спокойным и чуть вызывающим. В будущем его лицо обещало стать по-мужски привлекательным, но сейчас подростковая резкость черт не смягчалась мягкостью манер и склонностью быть приятным собеседнику. Взгляд был насторожен и дерзок одновременно. Понятно было и прозвище: юнец имел жгуче-черные волосы, а его нос, резкий и длинный, напоминал клюв ворона.
Второй, сын префекта департамента, встречи с которым так опасался Дюран, разглядывал новых учителей с любопытством, выдававшим живую заинтересованность. Черты мальчика были рафинированно утончёнными, лучистые глаза обрамлялись длинными ресницами, придававшим ему даже некоторую женственность. Пока юнцу не хватало мужественности, но через несколько лет Филипп д'Этранж обещал сформироваться в покорителя дамских сердец и красавца и, похоже, сознавал это. Улыбка юноши была искренней и чуть кокетливой. Кличку Дофин, «Наследник», Филипп получил явно из-за отца и — больше в насмешку. Дюран с облегчением вздохнул. Сын префекта не оправдал его опасений. В нём не было заметно ни высокомерия, ни заносчивости и, глядя на него, любой улыбнулся бы этому милому мальчугану, обаятельному и спокойному. Сам же Филипп улыбнулся Гаттино, заметив, что тот здорово вырос за лето, и Эмиль с робкой улыбкой кивнул в ответ.
Ворон не удостоил Котёнка даже взглядом.
Неожиданно Дюран заметил, что Эмиль напрягся, улыбка на его лице, оставшаяся от тёплых слов Филиппа, исчезла. По тропинке, уводящей к базилике, шли ещё трое.
Идущего первым, крупного, плотного мальчика, почти юношу, Дюран предположительно назвал Мишелем Дюпоном, сыном судьи. Лицо его было благообразно, а голубые глаза — холодны и добродушны одновременно, в четко очерченных красивых губах и твёрдом подбородке читались решительность и воля. Дюран не назвал бы его увальнем, но он действительно был выше и зримо старше остальных. Дюран вспомнил, что по адресу этого юноши кем-то в коллегии было уронено слово «гений», но если раньше отнесся к этому со скепсисом, то теперь не знал, что и подумать.
За ним показался тощий высокий подросток с густыми чёрными локонами, длинным крупным носом и очень умными глазами, казавшимися абсолютно чёрными. Лицо его было тонким и подвижным, словно гуттаперчевым, достаточно привлекательным, хотя красивым Дюран его не назвал бы. Походка юноши казалась неровной, причём её нервная взвинченность особо бросалась в глаза по контрасту с медлительностью и размеренностью шагов Дюпона. Видимо, это Гастон Потье, сын местного коммерсанта и попечителя коллегии, подумал Даниэль, поняв, почему ректор назвал мальчугана «фигляром».
На третьего мальчика Дюран смотрел дольше и внимательнее всего, ибо предыдущий педагог не смог достаточно четко охарактеризовать его. Среднего роста, и среднего телосложения, он имел мягкую шевелюру тонких пепельных волос, серые, глубоко посаженные глаза, и несколько неопределенные черты, не отталкивающие, но и не привлекающие внимания. Дюран с удивлением подумал, что, если он отвёл бы от него сейчас глаза, то не смог бы описать. Нужен был новый взгляд, чтобы восстановить эти черты в памяти. Лоран де Венсан. Семья разорена, вспомнил он.
Тут Дофин торопливо двинулся навстречу идущим, резким захватом за запястье вытащил из середины длинноносого Потье и притянул к себе. Тот тоже распахнул объятия навстречу Филиппу. Это было первое, и как потом оказалось — единственное проявление явного дружелюбия, к тому же удивившее Дюрана. Сын префекта департамента демонстративно обнимал сынка торгаша?
Дюран заметил, что Лоран де Венсан окинул обнимавшихся неприязненным взглядом. Мельком взглянув на Мишеля Дюпона, воспитатель отметил его внутреннее достоинство и спокойствие. Однако юноша не проявил никакой радости от встречи с товарищами, лишь едва заметно кивнул де Моро и д'Этранжу, зато на новых учителей посмотрел с живым интересом. Филипп же нашёл время сообщить Мишелю Дюпону, что тот за лето здорово похудел. Эти слова Мишель воспринял как комплимент и чуть поклонился д'Этранжу. Потье, так и не убравший руку с плеча Дофина, согласился с приятелем, сказав, что вначале даже не узнал Дюпона, так тот вытянулся, и теперь тоже с любопытством разглядывал новых воспитателей. Дюран снова бросил взгляд на Эмиля де Галлена. Котёнок зримо погрустнел, смотрел теперь на облака, курчавящиеся над базиликой, ни на кого из приезжих не глядя. Отец Даниэль понял, что тот скрывает некое неприятное чувство, но старается не показать этого. Что с Котёнком?
Между тем все, наконец, оказались перед входом, появился и ректор, оглядевший группы отроков, составлявших старшие классы коллегии. Он коротко и официально представил всем воспитанникам их наставников и трёх новых преподавателей. Отец Аврелий Сильвани взял на себя попечение о соседнем классе, и было заметно, что его будущие ученики с некоторым испугом оглядывают своего нового педагога.
Начинался новый учебный год.
Глава 2. Первые недели
Из этой главы читатель, как уповает автор, сможет извлечь некоторые изначальные принципы игнатианского воспитания и ближе познакомиться с героями.Франция, всегда боготворящая силу и ослепляющаяся блеском явления, независимо от его сути, даже во времена гонений на иезуитов склонялась перед иезуитским воспитанием, поражаемая волшебством его педагогического влияния, особенно сравнивая его с крайним воспитательным бессилием своих пансионов. Но тайны педагогического чуда игнатианцев она не постигала. Красивые и талантливые, что было результатом не случая, но пристального отбора, иезуиты, проникнутые одним духом, устраивали школу, ограждённую от света монастырскими стенами, — что же удивляться, что в столь умных и сильных руках ребенок становился воском? При этом педагог-монах, для которого смысл жизни заключался в воспитании чад Христовых, не мог не вкладывать в обучение своих воспитанников всей души. Воспитатель встречал своих подопечных на молитве, сопровождал их в играх и беседах с товарищами, читал с ними, ходил за ними во время болезни, толковал им урок, утешал в горе, наказывал и награждал, принимал исповедь и постепенно получал знание их сокровенных тайн, окружал их отеческой заботой и ласковой рукой незаметно вкладывал в них понимание Истины.
Первые недели принесли Дюрану и первые открытия в этих уже подопечных, но ещё неподвластных ему душах. Он пока не расспрашивал, но пристально наблюдал за подростками. Его интересовало всё — их способности, отношения друг с другом, степень благоговения, с которым они преклоняли колени на молитве, круг чтения. Личный дар обаяния и своей бесспорной привлекательности, о котором Дюран был прекрасно осведомлен и силу которого никогда не стеснялся использовать при воспитании, сейчас работал на него. Даниэль постоянно ловил на себе мальчишеские взгляды, бросаемые исподлобья, внимательные, заинтересованные, восхищённые и ревнивые. Подростки, придирчиво оглядывая стройного и мужественного красавца-учителя, не могли найти ничего, что смутило бы их души или заставило почувствовать отторжение. Именно таким каждый из них видел себя в мечтах, именно так хотелось выглядеть, именно так говорить, именно так поступать. Дюран казался идеалом человека, мужчины, учителя, и каждому хотелось быть выделенным, замеченным, каждый старался показать себя с лучшей стороны.
