–Что, не надо открывать? – крикнул старик неожиданно зычно.
–Не надо, не надо, – отвечала Марья Андреевна.
Старик закрыл калитку.
–Ни черта уже не понимает, – в сердцах пробубнила под нос Марья Андреевна, обгоняя скотину. Стадо остановилось. Хозяйка прошмыгнула в калитку и сказала сурово мужу:
–Неужели ты ничего не помнишь? По одной запускай, по одной.
Она направилась к пригону, а старик, видно вспомнив, что надо делать, стал поочерёдно запускать скотину. Марья Андреевна распределяла коров по стойлам и привязывала цепями. Быки сегодня сами без фокусов заняли своё место в пристройке к пригону. Перед тем, как идти в стадо, Марья Андреевна ставила в кормушки каждой Мусе и каждому Борьке по ведру картошки с дроблёнкой. Поэтому приходилось запускать их поодиночке. Иначе, ворвавшись всем стадом и затеяв драку за ближнее ведро, они и пригон могли бы разнести, и хозяев покалечить. Но сегодня всё обошлось. Марья Андреевна вышла из пригона, уфнула и сказала, что умаялась как кое-кто на именинах. Впрочем, никто её сквернословия не услышал, потому что Александр Иванович стоял у крыльца с Алексеем Семёнычем и что-то рассказывал, энергично размахивая руками.
–Х-х-х, – смеялся Алексей Семёныч.
–Что это он тебе рассказывает, спросила, подходя, Марья Андреевна.
–Да так, это мы старое вспоминаем, – уклонился Алексей Семёныч.
–А вот я ему сейчас новое расскажу…А, слышишь, старый? Готовься завтра с утра коров пасти. Всё, пастух отказался выгонять.
–Это ерунда, отмахнулся Александр Иванович, – коров пасти – дело нехитрое.
–Ты посмотри-кося, какой герой нашёлся, -сердито удивилась Марья Андреевна, а Алексей Семёныч снова прыснул:
–Х-х-х.
–Вы мне другое скажите, – продолжал храбрый Александр Иванович, – вы видели самолёт, который давеча пролетал?
Алексей Семёныч вспомнил, что действительно прилетал недавно кукурузник – наверное, из районной больницы срочно отправили кого-то в город.
–Давно они не летали, с тех пор, как авиапрополки отменили, – сказал Алексей Семёныч.
–Я за этим самолётом долго наблюдал, – перебил его Александр Иванович. – Он полетел вот туда, точно на север. И, насколько я мог видеть, нигде не совершал посадки. Я думаю, он полетел прямо в Воркуту.
–Господи, он совсем сбалбесился с этой Воркутой, – сказала Марья Андреевна достаточно громко, но Александр Иванович или сделал вид, или действительно не услышал, потому что продолжал как ни в чём не бывало:
–Да, Воркута… Дала она мне прикурить. Семь лет я там отдубасил на воркутском механическом заводе. Чего только не делали. Вращающиеся печи Смита – знаешь, что это такое? Вот такая махина: сорок метров длиной, два метра в диаметре – и всё на клёпке. Заклёпки вот такие – в палец толщиной. Можешь себе представить, милый человек, какой в цехе гром и звон стоял. Люди с ума сходили…
–Ладно, хватит тебе с этой Воркутой, – прервала Марья Андреевна, – сорок лет скрывал, а теперь сам каждому встречному готов рассказать. Это было давно. А Алексею Семёнычу некогда слушать. Правда Алексей Семёныч? Ты, наверное, по делу пришёл?
–Да нет, я не спешу. А вообще-то, Андреевна, дай на бутылку, если можно.
–Алексей Семёныч, у меня деньги только на сено и на отходы – знаешь, как я их берегу.
–Да знаю. Ну, всего-то на бутылочку выдели, а? Четырнадцать тысяч.
–Если б я знала, что пенсию скоро принесут, а то мы за сентябрь ещё не получали, и не известно, когда будет.
–Мы за август не получили. А так разве б я к тебе пришёл?
У Марьи Андреевны на лице выразилась мука:
–Алексей Семёныч, четырнадцать тысяч я дам, но уж ты постарайся, чтобы Сашка завтра хоть что-нибудь привёз.
–Привезёт, Андреевна, привезёт. Даже, если не дашь денег, всё равно привезёт. Разве ж я поэтому… Ух, – он махнул рукой, не в силах выразить своей готовности расшибиться в пыль ради них с Александром Ивановичем.
Марья Андреевна стряхнула с ног сапоги и пошла в дом – маленькая, худенькая, одежда на ней весит больше, чем она сама.
А Александр Иванович продолжал:
–Да, Воркута! Наложила она на меня печать. Был у нас там один деятель – генерал Пригульский. Большой начальник – ведал эвакуацией трофеев из Германии. Можешь себе представить, милый человек, сколько он наворовал. Когда его арестовали, два дня из дома ценности вывозили. Да, милый человек, на грузовиках как из магазина. Ага… Я его как-то спросил… Э-э-э. Подожди, как же его звали? Так…Александр Иванович опять стал жевать беззубым ртом, но ничего не вспомнил. – Ну ладно, бог с ним! Вот я ему говорю: «Говорят, у вас при обыске двести пар ботинок нашли и восемьдесят костюмов, зачем вам столько?» А он фыркнул как кот: «Дурак, ты повращайся там, где я, тогда узнаешь зачем». Берии подарки делал, чтоб его не трогали… Ага, из КПЗ Сталину письмо написал: просил учесть заслуги и сделать снисхождение. А Сталин наложил на его письме такую резолюцию: «Судить как сукина сына».
–Х-х-х, – сморщил Алексей Семёныч свой круглый красный нос.
–Ага… «Судить как сукина сына», – повторил, тоже смеясь, Александр Иванович.
–Ладно, хватит тебе, – сердито сказала Марья Андреевна, выходя из дома. – Вот, Алексей Семёныч, четырнадцать тысяч. Пересчитай.
–Зачем? Я и так верю.
–Ну, значит мы договорились?
–Конечно, конечно, – и Алексей Семёныч отправился за вожделенной бутылкой.
Александр Иванович посмотрел ему вслед, вздохнул и произнёс философски:
–Да, сказано в писании: «Всё возвращается на круги своя. Все реки текут в море, а оно никогда не переполняется».
–Ты бы лучше навоз убрал, – сказала на это Марья Андреевна и пошла доить коров.
Вот давным-давно она управилась и даже посмотрела программу «Время», а всё не решалась позвонить Виктору Алексеевичу. Откладывала и думала, что же сказать. Конечно, о его обещании не надо напоминать. Просто она скажет: «Виктор Алексеевич, если у тебя есть возможность, то привези мне, пожалуйста, немного сена, хоть какого, можно даже, что под дождём побывало». Или: «Я слышала, что вы ещё косите, может тележку отавы, а если нет, то хорошей соломы». А вдруг он скажет: «Марья Андреевна, я же обещал иметь вас в виду. У вас целый стог на бригаде стоит. Так что на первый случай арбу вам пришлю, а остальное – зимой стоговозом». На миг сладко забилось сердце. Но нет, такого не может быть. А почему не может? Когда Александр Иванович был заведующим мастерской, Стрельников – ещё до поступления в институт – работал под его началом токарем, и после на каникулы приезжал подработать. Помнится, Александр Иванович всегда оказывал ему протекцию, давая самые выгодные работы… А разве она не сидела часами в архиве и в плановом отделе, выбирая данные для его курсовых работ… Но она ведь даже площадь не выписала… И всё же….
Марья Андреевна взяла трубку и набрала номер. Гудок вызова показался резким и неожиданным. Она испугалась и нажала рычаг. Пришлось звонить ещё раз. Трубку поднял сам Стрельников.
–Виктор Алексеевич, ты узнал меня? – спросила она ей самой незнакомым голосом.
–Узнал, Марья Андреевна. (Вот слух! Кажется, она никогда прежде не говорила с ним по телефону).
–Виктор Алексеевич, я к тебе с горем: сегодня пастух сказал, что больше не будет пасти.
–Да вы что!
–Да, с завтрашнего дня. А мне нечем кормить.
–Сена нет?
–Совсем ничего нет – ни сена, ни соломы.
–А в поле?
–Да нигде ни соломинки. Виктор Алексеевич, ты мне привези хоть арбочку… Если можно.
–А как я привезу, Марья Андреевна? У меня сейчас все люди на уборке. Мы сеном не занимаемся. А что вы летом думали?
От этого неожиданного вопроса она почувствовала душевное расслабление, и слёзы подступили совсем близко, так что только и сумела выдавить:
–Да вот как-то так получилось…
–В этом году каждый мог себе сено заготовить. Вам надо было хоть немного самим шевелиться.
–Конечно надо было, – промямлила Марья Андреевна.
–Не знаю, как вам помочь. Сено у меня есть, но то, что люди накосили, я ведь не трону, правда? А что в совхоз заготовлено, то всё на учёте. Я же не сделаю, как Стрельцов.
–Нет, нет, Виктор Алексеевич, раз нельзя, так нельзя. Я ведь так только спросила. Ты уж меня прости, – это она сказала так жалко, что Виктор Алексеевич опешил и сказал:
–Да ничего, ничего!
Она положила трубку. Слёзы душили её, и давно не было так горько. «Самим надо было шевелиться», – не ожидала она от Стрельникова таких поучений. И даже не вспомнил, что обещал иметь её в виду. Ах, как обидно! Ну сказал бы: нету, не получилось, а то: «шевелиться надо было», как будто она в совхозе самая большая лентяйка. Не удержалась и поплакала маленько.
Но долго горевать ей было невозможно: ведь подобное лечится подобным, а клин вышибается клином. Марье Андреевне достаточно было посмотреть на свою разорённую квартиру, чтобы горечь и обида от разговора с Стрельниковым отошли на второй план. В минувшее воскресенье ей сварили отопление, вернее, старую систему отремонтировали. Всё лето она ходила за сварщиком Колей. Он обещал, но всё не приходил: то сенокос, то фермы к зиме готовил, то ещё что-то. Наконец, месяц назад, как раз картошку кончили копать, он пришёл. Пьяный, еле на ногах держался. Сказал: завтра приду. Велел наточить восемнадцать резьб и убрать всё от труб и батарей. К счастью дочь Лиза была дома в отпуске. Вытащили с ней всё барахло в летнюю кухню. Что не вытаскивалось, посреди комнаты свалили, накрыли тряпками и клеёнками.
