это наш брат Питер выдумал, куда это он собрался? Зачем ему здесь воевать? — это царь уже почти что выкрикнул, и уже не своим голосом, а явно передразнивая Фридриха. И так и дальше, будто Фридрих, продолжал: — Да, несомненно, я, конечно, помню, я обещал брату Питеру в случае крайней надобности двенадцать тысяч пехоты и четыре тысячи конницы. Но зачем же сразу так горячиться? Датчане же умные люди, они же на все согласны, а мы, в свою очередь, как обещали, так и откроем первого июля, а сколько тут осталось, почти ничего, откроем первого июля в Берлине конгресс и без единого выстрела разделим этот чертов Шлезвиг! А так…
Но тут царь вдруг замолчал, как-то очень недобро посмотрел на Ивана, а после так же недобро спросил:
— Только почему это я так много тебе рассказываю? А вдруг ты ее человек? Ты ведь знаешь, о ком это я? Отвечай!
Иван молчал. В голове у него все перепуталось, ему было очень жарко. Царь беззлобно засмеялся и сказал:
— А ты хороший человек, Иван. У тебя все на лице написано. А Фридрих, — тут царь улыбнулся, — а Фридрих зато очень хитрый. И сильный, вот что тоже очень важно. Вот кого сразу надо было выбирать в союзники. Но моя любимая тетенька, она выбирала не так. Да она и не выбирала, а выбирал этот прохвост Ванька Шувалов. А он думал о чем? Да ему поднесли чего надо, и он и рад. И другие тоже были рады, потому что и их тоже не забыли, им всем тоже поднесли. И после еще носили и носили, и все про это знают. А вы, мои храбрые герои, — и тут царь показал не только на Ивана, но и на караульных, — а вы после выступайте бравым шагом, или с рыси на галоп за двести пятьдесят шагов, по команде «Марш! Марш!» — и бейте, и берите на палаш бравых героев моего брата Фридриха. Как будто больше бить и брать некого! А вот и есть кого! А вот я покажу…
Но тут царь вдруг опять замолчал и посмотрел на стенные часы. На них было без одной одиннадцать.
— О! — сказал царь. — Извини, брат Иван, но у меня служба. Я же тоже подневольный человек. Дела! Но…
Он поморщился, еще раз посмотрел на часы — и они как раз негромко брынькнули одиннадцать.
— Но! — повторил царь, продолжая оставаться серьезным. — Ты мне сегодня еще будешь нужен. Так что никуда не отлучайся. Будь здесь! А я, — и тут он сложил письмо вдвое, потом еще раз вдвое, — а я его еще раз прочту и подумаю. Если придумаю, чего ответить, тогда ты сегодня поедешь обратно. И это будет очень важная поездка. Много на кон будет поставлено. Поэтому… Если доставишь в срок, даже лучше — если раньше срока… Тогда проси чего хочешь! А я самодержавный государь, здесь все мое и я здесь все могу. Понятно?
Иван кивнул. Царь улыбнулся и спросил:
— Так чего хочешь?
Иван подумал и сказал:
— Пока еще не знаю. Надо еще подумать.
— Вот это правильно! — радостно воскликнул царь. — Потому что это очень важно! Один раз такое в жизни бывает, чтобы царь, этот тиран, вдруг взял да смилостивился. Так?
Иван молчал.
— Так, так! — сказал царь. — Не сомневайся! А пока что ступай. И будь здесь рядом. Жди, когда я позову.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«Как я рад!»
Сейчас про это уже, наверное, мало кто помнит, а тогда все знали очень хорошо, что в Малый Ораниенбаумский дворец попасть было намного труднее, чем в Большой. Ведь это же теперь уже ничего от того не осталось, только ворота да мост, а раньше — то есть как раз в то время, о котором я вам рассказываю, — там вокруг Малого дворца была возведена крепость, пусть и земляная, но достаточно надежная. А что! Пять бастионов, артиллерия, каменные казематы, голштинские казармы, гауптвахта, арсенал, пороховой амбар и еще казармы…
Нет, погодите, пороховой амбар и драгунские казармы, а также конюшня — все это было построено вне крепости, потому что она была маленькая. Кое-кто даже дразнил ее игрушечной, а то и совсем картонной. А после известных событий велел немедленно срыть! И срыли начисто. А раньше, повторяю, это была вполне пригодная к обороне крепость, именовалась она Петерштадт и охранялась весьма бдительно. Являясь на прием к государю и будучи неоднократно останавливаемы караульными, одни воспринимали это как очередную царскую причуду, игру в солдатики, а другие же смотрели на это весьма серьезно и говорили, что это оттого, что Петр боится за свою жизнь. И это совсем неудивительно, продолжали они, ведь он же у нас не единственный венчанный император, а у него есть еще братец Иванушка! Вот до чего распустились тогда языки, прекрасно понимавшие, что их теперь вырывать некому, так как Петр одним из своих первых указов упразднил, как я уже упоминал, Тайную розыскных дел канцелярию.
Хотя, как говорили знающие люди — не эти, а уже другие, — иное место пусто никогда не бывает. Так получилось и тут: канцелярии не стало, а розыск благополучно продолжался. И держал царь Петр троюродного брата своего Иоанна в Шлиссельбурге, в каземате, под строжайшим караулом. И сам же от него, но уже в Петерштадте, тоже под надежным караулом, прятался. От людей, в том деле мало сведущих, нередко можно услышать такое суждение, что права Петра на трон перед Иоанном намного предпочтительней, а посему и страх его тут совершенно напрасен. Однако подобное мнение основано только на одних чувствах и больше ни на чем, потому что если рассматривать это внимательно и беспристрастно, то получаем вот что: Петр Третий Федорович — внук императора Петра Первого Алексеевича, а Иоанн Шестой Антонович — внук царя Иоанна Пятого Алексеевича, старшего брата вышеупомянутого Петра. Но, с другой стороны, у Петра Федоровича предок из Романовых по мужской линии был уже во втором поколении, а у Иоанна Антоновича только в третьем. Зато Иоанн Антонович был возведен на трон в 1740 году, а Петр Федорович только в 1761-м, да и то только в декабре. И еще, о чем у нас мало кто хочет вспоминать, не то что говорить, это о принципе разнородности, который у Иоанна Антоновича соблюден неукоснительно, так как по материнской линии он происходит из царствующего российского рода, также и отец его — потомственный монарх, принц Брауншвейг-Люнебургский. В то время как бабка Петра Третьего,
