class="p1">— Э! — сразу ответил Базыль и почему-то посмотрел наверх, на небо. После опять посмотрел на Ивана и сказал: — Это, паныч, сразу не расскажешь. А я видел, как ты приехал. Я тогда там, возле ворот, в кустах стоял. Вдруг слышу, едут — и очень быстро. Копыта цах-цах-цах! Я тогда сразу вскочил и смотрю. И вот здесь, сердцем, чую, что это же мой паныч, потому что а кому еще так быстро ездить?! А после и вправду вижу — это ты. Ат, думаю, он как орел! Такой этим всем головы поотрывает.
— Кому? — спросил Иван.
— Как кому, — строго сказал Базыль. — Этим собакам, кому же еще.
— Хвацким? — спросил Иван.
Нет, он даже не спросил, а это само вырвалось. И Базылю это очень понравилось.
— Ат! — громко сказал он. — Я так и думал, что так будет — что ты их сразу учуешь! И это добрый знак!
— А что… — начал было Иван.
— Э! — перебил его Базыль. — Э, подожди! Так разве дела делаются? И мы же не на царской службе.
— А что служба?! — обиделся Иван.
— А то! — строго сказал Базыль. — Вот ты откуда приехал? Я думаю, что не из близкого. А они тебя с дороги накормили? Нет. И я это знал, что так будет. А вот у меня такого не бывает. У меня сперва одно, а уже только после другое. Другое — это разговоры всякие. А ну!
И тут он крепко взял Ивана за рукав и, уже больше ничего не говоря, потащил его с аллеи в сторону, в кусты.
А там и вправду оказалось все уже готово, то есть прямо на траве был расстелен широченный плащ, и там же рядом, из-за дерева, Базыль достал торбу, развязал ее и начал доставать из нее и выкладывать на плащ такое, что только глаза разбегались. Но это у Ивана. А Базыль только знай себе дальше выкладывал и при этом приговаривал:
— Вот это баба Гапка гнала, это очень крепкое. Прямо, Янка, как огонь! Горлом пьешь, а из ушей дым валит. А это моя напихала. Мясо наше, кишки тоже наши. А перец панский, значит, твой. А вот это сам видишь, что такое, и я знаю, что ты это любишь. А из этих будем пить. Эти от дяди твоего, от пана Тодара.
И с этими словами Базыль поставил на плащ два серебряных стаканчика. Иван их добро, то есть очень хорошо, помнил, дядя Тодар всегда пил только из них. Точнее, он пил из одного, а во второй только наливал и говорил, что это Янова доля, то есть его брата, а Иванова отца. А в последний раз дядя сказал:
— Чую, Янка, скоро будет все наоборот: мой стаканчик будет стоять полный, а из Янова будешь пить ты.
— Э! — сказал тогда Иван. — Да что вы такое говорите!
— А то говорю, что сказал: когда будешь пить из него, помолчи, вспомни дядю! — строго сказал дядя Тодар. И еще добавил: — Помолчи!
И вот теперь Иван молчал. А Базыль налил по ободок, поднял — и они молча, не чокаясь, выпили. После утерлись и стали закусывать. И уже только закусив, потому что только так положено, Иван спросил:
— Так что у вас там случилось?
Но Базыль сделал вид, что не может ответить, потому что ему сильно жжет, и налил еще по ободок. Они еще раз молча выпили и молча закусили. Потом еще раз то же самое по третьему. Иван все это время внимательно смотрел на Базыля и пытался угадать, что же там такое у них было, если Базыль все бросил и приехал. Но Базыль пока молчал, он только пил и закусывал. А так как вид у Базыля был совсем не радостный, то можно было подумать о всем, о чем хочешь. Вот Иван и подумал — и ждал. И уже, конечно, не закусывал, ему уже кусок в горло не лез, и он уже совсем было собрался еще раз спросить…
Но тут Базыль наконец шумно выдохнул, широко утер рукой усы и сказал:
— Ну вот, перекусили и даже немного выпили. — После глянул на Ивана, усмехнулся и продолжил: — Теперь можно и поговорить. И вот я говорю: наехал на нас Хвацкий. И пограбил наши Лапы. А что не пограбил, то спалил. И…
Но дальше он уже не говорил, потому что Иван вдруг вскочил и, держа руку на шпаге, теперь грозно смотрел на Базыля. И щека у него сильно дергалась! Тогда и Базыль тоже вскочил и сразу же испуганно заговорил:
— Чего ты, паныч! Ты так не волнуйся. Мы же от них после отбились. Мы только сперва до самой бани — баню помнишь? — отошли, а после как жахнули по ним! Ох, мы их там рубили! Просто всласть! А тут еще Смык со своими, Смык — это который рыжий и еще кривой, — Смык со своими зашел от колодца. И мы тогда их в клещи! И они как коты побежали! А Хвацкий, этот поскакал, конечно. Он же был на коне, на том самом, если тоже помнишь, дядя твой еще в карты ему проиграл, был у нас такой гнедой жеребчик. И он теперь на нем на нас наехал! Ну разве это не собака, паныч?! И это же еще в какой день! Это же мы тогда как раз у нас внизу сидели и справляли годовщину по господину нашему, а по твоему родному дяде. А этот собака наехал. — Тут Базыль вдруг замолчал и строго глянул на Ивана, а потом так же строго спросил: — А ты где был, когда по дяде была годовщина? Ты дядю помянул? Или забыл?
— Нет, — тихо ответил Иван, — не забыл. Я тогда город проезжал. Город Мемель, если слышал. Так я там остановился, зашел в корчму и посидел. Потом чуть успел к сроку, потом очень гнал. Бумага была очень спешная.
— Ну, бумага! — без особого почтения сказал Базыль. — А дядя это дядя. У тебя других дядей нет.
— Так и этого уже нет тоже, — тихо сказал Иван.
— Как бы нет, но как бы есть, — строго сказал Базыль. — Потому что есть Великие Лапы. А это чье имение? Не Хвацких же. Там только твоя земля и твои на ней люди. А какие люди! А земля какая! А ты бумажки по Европе возишь, будто тебе заняться больше нечем. А нужно было ехать в Вильно, в Трибунал, и поднести там кому надо. Или кому поплакаться. Или хотя бы кому
