Когда вернулся в номер, там сидели папа с Юрой и много знакомых — Максим, Керим, Амирхан, Сафар… Больше не помню. Все громко разговаривали, пили (за сказанное) и читали стихи. Потом все ушли. Кроме меня. Сказали, в издательство.
…Я сижу один, листаю журнал «Огонёк», смотрю на улицу. Там желтеют листья деревьев и время от времени слышится стук — как будто забивают гвоздь, только очень-очень медленно. Это с ветки на тротуар падают каштаны. На доме, что наискосок, висит вывеска: «Здесь товар не продаётся, выдается напрокат». Как начало какого-то стихотворения. Я сразу его заучил наизусть.
Вечером идём к папиному другу Амирхану. У него в квартире нет детей, но много книг. Папа берёт несколько для меня.
Я так наелся, что скоро захотел спать.
8 августа.
Утром папа и Юра работают. Вместе. Выкрикивают рифмы и потом хвалят друг друга. Я читаю. С улицы, когда не шумят машины, слышно, как очень медленно забивают гвозди. Это падают каштаны. Вывеска на том же месте: «Здесь товар не продаётся, выдается напрокат».
Вечером идём к папиному другу Самату. У него много детей. Все мальчишки, но моего возраста нет.
Я наелся и захотел спать.
Отложите ненадолго Санин дневник и послушайте меня. Когда мы в прошлый раз приезжали сюда с Юлькой, то в одной из библиотек познакомились с приехавшей по своим музыкальным делам из Ростова молодой женщиной по имени Эра. Даже ездили с ней на экскурсию к Голубым озерам. Собственно, познакомился с ней Юлька, она его чем-то привлекла (подозреваю, тем, что была женщиной); я же вообще не слишком привечаю высоких и худощавых брюнеток, а кроме того, она обращала больше внимания на Юльку (что я тоже не очень люблю). Я уже упоминал, что в смысле рассказа о своих интимных делах Юлька вел себя как партизан на допросе, поэтому я толком не знал, чем у них окончились тогда походы в кино и прогулки в Долинск и Шалушку и произошло ли, как говаривали когда-то школьницы, «самое плохое». Но, так или иначе, Эра снова появилась в Нальчике, и мой «партизан» вынужден был раскрыться и обратился ко мне с просьбой пригреть на пару-тройку дней, вернее ночей, у меня в номере Саню.
— С удовольствием, — отвечал я, — только если он не храпит, как мой родной брат. Но что ты скажешь ребёнку?
Юлька заверил, что ребёнок спит, как мышь, а что касается объяснений, всё будет в порядке: он умный и тактичный.
А теперь вернемся к дневнику.
10 августа.
Папа работает с Юрой, я читаю и смотрю в окно: «Здесь товар не продаётся…» Дальше вы знаете… Хлоп! Это упал каштан. К вечеру папа говорит, что хватит нам бегать по гостям, нужно меньше есть и раньше ложиться. Сегодня он так и сделает, и нам с Юрой тоже советует.
— Кстати, — сказал он, — я встретил здесь вчера одного хорошего друга, ему негде ночевать, сегодня он придёт ко мне. Возможно, и завтра. А ты, Саня, пойди, пожалуйста, к Юре, если не возражаешь.
Я не возражал. Вечером ходили в кино, папин друг оказался женского рода, а фильм был неинтересный — про любовь.
11 августа.
Должны были поехать к Эльбрусу, но пошел дождь. Папа принёс из редакции шашки, мы с ним посражались в поддавки, я выиграл. Он сказал, что я для него слишком опытный игрок и лучше, если буду играть с Юрой или с самим собой. У Юры я тоже выиграл, и он тоже отказался продолжать, а с самим собой я играл целый вечер, когда они ушли, и обыграл себя со счетом 20:0 в мою пользу.
Вывески из Юриного окна не видно, а я так привык к ней.
12 августа.
Всё то же: дождь и никакого Эльбруса. Вчера папа принёс мне новые книги. Читаю, а в перерыве мы с Юрой ходили в столовую и потом в номере пили чай с сухими бутербродами из буфета. Наелся, но спать не захотелось.
13 августа.
То же самое. Читаю, играю сам с собой в шашко-каштано-вышибалку. Это я такую игру придумал: кто кого вышибет с доски. Чтобы шума было меньше, играю не на столе, а на полу.
14 августа.
Папин друг уехал. Я снова с папой в номере. Читаю, играю, лёжа на ковре. Опять в окне: «Здесь товар не продаётся…»
Говорят, завтра обязательно поедем к Эльбрусу. Где он? Может, его никогда и не было?..
Больше Саня ничего не записал. Но хватит и этого. Грибоедов тоже прославился всего одним произведением. И не только он.
Что произошло с Санькой дальше, вы сейчас узнаете из рассказа от его же имени, но уже в моем собственном изложении.
РАССКАЗ САНИ (продолжение)
Мы съездили к Эльбрусу, и там было точно так, как рассказывал в поезде папа: заехали к дяде Ибрагиму, тот первым делом воскликнул «оляги-биляги» и потом ещё много раз повторял, пока ехали на «газике» с передними ведущими колесами к нарзанной поляне, где уже варилась шурпА, жарились шашлыки и в кувшинах был айран, это такое кислое молоко, на пиво немного похоже, от него, говорят, сразу молодеешь или пьянеешь. Мне молодеть пока не надо, но я тоже пил и опьянел немного. А может, от воздуха. По дороге туда мы останавливались в нескольких местах, и в одном меня посадили на лошадь, она была слишком широкая для меня, я с неё скатывался, как с ледяной горки, и чуть не скатился в пропасть. Это я преувеличиваю, но пропасть была совсем рядом. Ещё мы побывали на Голубых озёрах. Здесь во время войны погиб Азрет Будаев, тот самый, благодаря стихам которого папа и Юра подружились с Отаром, Кайсыном, Амирханом, Сафаром… Я, помню, сказал что-то вроде того, что вот как получается: человек уже мёртвый, а «дружит» живых, и Кайсын Кулиев, он тут самый известный поэт, хлопнул меня по плечу и воскликнул, что обязательно, оляги-биляги, положит на стихи то, что я сказал, и пришлёт мне половину гонорара. Но я не поверил, потому что Юра тоже обещал за рассказы, однако пока я не получил ни сантима, как сказали бы французы.
А сейчас уже несколько дней мы опять торчим в Нальчике, папа и Юра почти всё время куда-то ходят и ездят, я читаю, играю в каштано-вышибалку и глазею в окно сами знаете на какую вывеску.
Сегодня всё точно так и было. Потом, как всегда, стало смеркаться, зарядил дождь, я захотел есть и отправился в буфет. В кармане у меня был рубль с чем-то. Прокатился по перилам, пока никто не видел, немного на одной ноге поскакал: все говорят, надо больше двигаться. А в буфете взял сосиски, кефир и две конфеты. Только когда полез в карман, денег не было.
— Ой, наверно, по дороге потерял, — сказал я буфетчице и пошел искать.
Осмотрел всю лестницу — тридцать восемь ступенек, нашел три окурка и одну пуговицу, но денег не было. Я пошел в номер к Юре — там заперто. Вернулся к себе, искал повсюду — ничего, кроме папиных… как они называются?.. подстрочников, они везде лежат. Есть захотелось намного сильней. Я прилёг на ковер, который только что ещё раз обшарил, и, кажется, даже заплакал.
Проснулся оттого, что кто-то трогал меня за плечо. Сначала решил, это сон: надо мной наклонился огромный усатый мужчина в черкеске, папахе, вроде даже в бурке — я со страха не разглядел, но кинжал у него на поясе был, это точно.
— Что, кунАк? — спросил мужчина. Он выпрямился и почти упёрся папахой в потолок.
— Ничего, — сказал я.
— Не болен?
— Не болен.
— А чего такой сердитый?
— Ничего. Я деньги потерял.
— Много?
— Больше рубля.
— Да-а, — сказал мужчина. — Это плохо. А где отец?
— По делам уехал. Со своим другом.
— Что ж тебя не взяли?
— Я не хотел. Я уже всё это знаю…
Мы ещё поговорили в таком духе, он спросил, как меня зовут и что я тут видел.
— В кино был, — сказал я. — И в гостях. И под Эльбрусом.
— А в Чегеме, спорим, не был? И в Баксане тоже?
— Нет.
— А в Шалушке? В Долинске?
Да чего он пристал? — подумал я и отвернулся. Кричит, как будто я виноват.
— Вот что, кунак! — опять крикнул он. — Собирайся. Вперёд без страха и сомнений!
— Как? — не понял я.
— Вах, какой непонятливый. — И он положил руку на кинжал, честное слово. — Со мной пойдешь!
Я вспомнил книжки, где похищают детей, а потом требуют огромный выкуп. Такое и сейчас бывает, я слышал. Но у моих родителей нет таких денег — они мне даже велосипед купить никак не могут. И телевизор тоже. Который недавно изобрели, он уже есть кое у кого: маленький и с линзой перед экраном…
Я подумал об этом, а сам машинально начал одеваться: куртку надел, шапку.
— А ботинки? — услыхал я. — В тапочках в горы пойдёшь? Соскользнёшь в ущелье, потом доставай тебя!
— Я… я никуда не пойду! — сказал я.
— Не пойдёшь? — крикнул мужчина. — Тогда я…
