Ребята из службы безопасности пришли за мной в четверть третьего.
Глава 3
Они спросили: «Вы — Драм?», я ответил утвердительно. И вот уже сквозь туман по дороге вдоль берега реки мы мчались в Бонн на черном лимузине «Мерседес-Бенц», который стоил никак не меньше пятнадцати тысяч немецких марок. Один из них сидел рядом с водителем. Ладонь парня, что расположился рядом со мной на заднем сиденье, мягко облегала рукоятку и спусковую скобу «Люгера», покоившегося на его коленях. Они были в штатском, но все равно в них за версту было видно полицейских, которые делали свое дело в эти холодные и туманные предутренние три часа ночи. Их жесткие лица были циничны и непроницаемы.
«Мерседес-Бенц» остановился перед серым каменным зданием на дальней от реки окраине Бонна. Мы вошли внутрь и поднялись по широкому лестничному пролету. В комнате, где мы оказались, два человека в нарукавниках склонились над шахматной доской. На отгороженном парапетом пространстве за ними располагались письменные столы и пишущая машинка, накрытая кожаным чехлом с надписью «Олимпия». К нам подошел и что-то сказал коренастый детина с голой, как бильярдный шар, головой и черными бровями, напоминавшими двух больших жирных червей.
Один из моих провожатых объявил:
— Herr Честер Драм.
Люди, игравшие в шахматы, подняли головы и посмотрели на нас.
— Вы говорите по-немецки? — спросил бритоголовый.
— Немного. Я предпочел бы английский.
У него был тихий, сонный голос. Наиболее выразительной деталью его лица были брови. Очень тихо, но отчетливо он произнес по-английски:
— Может быть, вам лучше говорить по-русски, мистер Драм?
Я взглянул на него: его лицо напоминало каменную глыбу с бровями.
— Я не знаю русского языка, — ответил я.
— Кто ваши сообщники? — спросил он. — Каким образом вы вышли на связь с коммунистами в Бонне?
— Ничего, если я закурю? — спросил я.
Он разрешил. Брови его сошлись, и он пристально проследил, как я доставал пачку с сигаретами и прикуривал. Я сказал:
— Я — частный следователь и нахожусь здесь по делу. Мне известно, что за пределами округа Колумбия, не говоря уже о другой стране, моя лицензия не действует. Однако это, по-видимому, не то расследование, при котором требуется лицензия или какие-то права, которые она дает мне дома. Я нахожусь в Германии, чтобы найти американца, который приехал сюда и исчез.
— В Бонне?
— Вряд ли. Нет, не в Бонне.
— Его имя?
Я не ответил и продолжил:
— Мне надо было поговорить с Вильгельмом Рустом, но тот не пожелал со мной встретиться. Я признаю, что был вынужден заставить его сделать это, но…
— Под пистолетом, мистер Драм.
— Не совсем так. Действительно, у меня был пистолет, но я его не доставал. Это сделал один из ваших ребят. А когда я попытался получить его обратно — ведь это же был мой пистолет, и у меня было на него разрешение, — второй огрел меня сзади дубинкой по голове. Симпатичные у вас ребята.
Он закурил сигару и сейчас, казалось, весь состоял только из сигары и бровей. В жизни не видел более непроницаемой физиономии.
— Не будьте так уверенны в своей правоте, мистер Драм. Не в вашем положении быть столь самоуверенным. Расскажите-ка мне, что, по-вашему, произошло после этого.
Я рассказал. Он слушал, попыхивая сигарой, словно паровоз. Сигарный табак быстро превращался в серый пепел. Я добавил:
— Если вы считаете, что они были «красными», значит так оно и было. Я этого не знал. Я ничего о них не знал, кроме того, что, по-моему, они были готовы перестрелять в лодке всех, но Руста взять живым.
Брови коренастого поползли вверх, туда, где начиналась бы линия волос, если бы они у него были.
— Почему вы так думаете?
— Они свободно могли убить Руста. Они не могли его не видеть, но ни разу по нему не выстрелили.
— Вы видели женщину?
— Нет, но слышал ее голос. Глубокий контральто.
— Мужчину звали Зигмунд?
— Да, она называла его так.
— Драм, — он отложил сигару в сторону, — вы хотели бы, чтобы вас выслали?
— Нет, — ответил я.
Мой ответ его удивил, и его глаза едва заметно расширились.
— Гм, — сказал он, помолчав. Он был человеком, не терпящим неясностей, поэтому он и работал в службе безопасности. Вносить ясность, и как можно быстрее, было у него в крови.
— Понимаю. Здесь, в Германии, у вас неотложное дело, и вы не можете оставить его. Верно?
Когда я не ответил, он безо всякого выражения рассмеялся, при этом ни один мускул его, словно высеченного из гранита, лица не шелохнулся. Смех перешел в причмокивание.
— Как бывший сотрудник Федерального бюро расследований, мистер Драм, — не спеша, начал он, и я от удивления чуть не потерял дар речи. — Рассудите сами. В Вашингтон из-за границы приезжает, к примеру, частный сыщик и поднимает на таможне шум, чтобы ему разрешили оставить при себе оружие. Неужели ФБР не заинтересовалось бы таким человеком?
Я промолчал.
— Вы простите меня, — продолжил он задушевным тоном, — но все это смахивает на ребячество с вашей стороны. Вы вполне могли бы сойти за обыкновенного туриста, а летом в Бонне их хватает. Но это так, к слову. Попали вы в переделку, а, мистер Драм?
Я пожал плечами.
— Я рассказал вам, как все было на самом деле.
— Для немецкого суда вы будете, как бы это выразиться, хорошей добычей. Немецкое правосудие принимает во внимание только факты, мистер Драм. А их можно рассматривать и так, и эдак. Само собой подразумевается, что обвиняемый, если факты против него, обязательно будет изворачиваться. Я говорю это лишь для того, чтобы обрисовать ваше положение, или, вернее, показать, каким бы оно было, если бы все происходило в управлении муниципальной полиции Бонна.
— Но все происходит не там.
— Да, не там. Службу безопасности интересует конечный результат. Муниципальная полиция задержала бы вас по подозрению в убийстве: ночью мы потеряли человека.
«Это означает, — отметил я, — что второй телохранитель Вильгельма Руста жив. Интересно, что с самим Рустом?»
— По крайней мере, — продолжил он, — вы были бы задержаны за прямое соучастие в убийстве. Но служба безопасности не может позволить себе быть столь наивной. Нам представляется слишком дорогим удовольствием доставлять из Соединенных Штатов частного сыщика лишь для того, чтобы разоружить двух сотрудников нашей службы.
Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся и спросил:
— А Herr Руст, он спасся?
— Мы не знаем.
— Он прыгнул вслед за вашим парнем. Я видел, как он прыгал. Он умеет плавать?
— А стал ли бы он прыгать в противном случае?
— Ну, хорошо. Я ему в этом некоторым образом помог.
— Что вам нужно в Германии, мистер Драм?
— Американец. — И, помедлив, я произнес имя. — Фред Сиверинг.
— Нам известно о мистере Сиверинге все.
— Так уж и все?
— А что вы сами о нем знаете?
— Черт побери, лишь то, что рассказал мне менеджер его предвыборной кампании. Искусная смесь правды и предвыборной пропаганды. Вы знаете, где Сиверинг сейчас?
— Когда я сказал «все», я имел в виду его первое пребывание в Германии двенадцать лет назад в качестве сотрудника Управления стратегических служб. Если Фред Сиверинг опять приехал в Германию, то он забыл известить об этом наши пограничные службы.
— Он здесь, в Германии, — сказал я.
— Вот видите? Я был прав в отношении вас, мистер Драм. Мы не передадим вас муниципальной полиции, но при условии, что вы продолжите ваши поиски пропавшего мистера Сиверинга.
— Вы что, шутите? — спросил я. — Для этого я здесь и нахожусь.
— Вот и прекрасно. Вы удивлены? Вы ожидали маленькой комнаты, яркого света в лицо, потока вопросов и, возможно, более убедительных методов допроса?
— Это со мной случалось.
— Мы пытаемся оставаться реалистами, мистер Драм, учитывая при этом, что реализм и правда так же, как законность и правда, не всегда означают одно и то же. История, которую мы опубликуем завтра в газетах, тоже будет соответствовать реальности, но лишь до определенной степени. Вы — друг Вильгельма Руста и были вместе с ним, когда на него напали. Вы дали отпор нападавшим и помогли ему спастись. Вы находитесь в Германии для того, чтобы отыскать пропавшего американца, имя которого упомянуто не будет, и остановились в отеле «Шаумбургер Хоф» в Бад-Годесберге. У вас на завтра нет ничего особенного, мистер Драм?
— Не думаете ли вы, что завтра они заявятся в «Шаумбургер Хоф»?
— Да, я так думаю.
— Ну а вы-то что с этого будете иметь?
— Мистер Драм, вам это поможет в поисках вашего американца. И, хотя в газете его имя названо не будет, — вы же этого не хотели бы, правда? — те, кто надо, поймут, о ком идет речь.
— Руст знал Фреда Сиверинга двенадцать лет назад, верно?
