- Ага, а кого рвало всю ночь?! Старик, я все помню, у меня знаешь память, вообще, я и забыть хочу, да не получается, я даже помню как ты в первом классе…
- Семен, если ты сейчас не заткнешься, ты полетишь вон в тот вот сугроб, а снега в нем еще мало и тебе сто пудов будет больно. - Егор начал свирепеть,
- А с памятью своей ты надоел уже, я со второго класса в этой школе, мы до этого вообще в другом городе жили, и я сейчас уже о другом думаю - ты вообще туда меня ведешь, а?! Или опять?!
- Да ладно, Гош, чего ты, я же просто вспомнил, да вон дом этот, отсюда уже виден, у меня хорошая память, я просто в деталях путаюсь иногда, но ничего же страшного? Все же тоже…
- Стоп! - Егор вскинул руку, упреждая. - Все. Пока хватит. Я понял - вон дом, мы сейчас идем туда, идем мы молча. Молча идем мы!
Повернулся и стал спускаться по лестнице во двор.
Лестница была старой, как и дома вокруг. Темнокрасная кирпичная пятиэтажка угрюмого вида заворачивалась углом, во дворе прямо из земли торчала здоровенная труба, выщербленная временем, с частично уцелевшими чугунными скобами, карабкавшимися по ней и сразу вызывавшими желание попробовать по ним залезть. Егор остановился и, задрав голову, попытался рассмотреть верхушку трубы - та терялась в густо сыпавшем снеге. Крупная снежинища опустилась прямо на нос, отвлекая, и он смахнул ее ладонью, сразу зачесался глаз, потом висок, некоторое время он увлеченно растирал лицо. С трудом остановившись, настороженно огляделся и пошел дальше. За этим снегом ничерта было не видно толком, да и как будто и не слышно, тишина - как бананы в ушах. Вдруг захотелось что-нибудь крикнуть, по-настоящему, заорать, разбудить это все притихшее, прибитое, мертвое. И снег как медленно оседающая муть, взбаламученная неизвестно кем в этом стакане под названием… Тьфу ты.
Тряхнул головой раздраженно.
Думать про первый снег, что это оседающая муть - был явный перебор.
Он закрыл глаза, подождал немного, открыл. Всюду мельтешили белые лохмотья. Вот так вот - мягко, мягко, спокойно.
В спину ткнулся Семенов.
- Ты чего, Гош?
- Красиво как, а? Первый снег… Такие дела. А знаешь что такое снег? Я вот сейчас понял… Это вода умершая, прах ее. Она там умерла и сейчас падает. А здесь опять воскреснет.
- Ну тебя, Гош, с твоими историями страшными, вот не можешь… А эту твою я слышал, я вспомнил, в лагере слышал, в пятом классе.
- Не мог ты ее слышать в лагере в пятом классе, я ее только что сочинил, по дороге.
- Ну, значит ты ее тоже…
Семен, я же просил тебя. Просто молча идем. Не слушая продолжающего что-то бубнить Семенова, Егор двинулся вперед, протаптывая тропинку в липнущем к ботинкам и штанам снегу. Левый ботинок явно был уже мокрый. Это из-за Семена. Пока тот батарейки свои искал, пока в продуктовом копался, хотя знает же что там нет уже давно ничего, пока шапку эту свою дурацкую доставал, пока… Чувствуя, что Семенов опять, как в песне, лайт его фаер, Егор остановился и повернулся к топающему за ним однокласснику. Тот безмятежно улыбнулся своей румяной курносой физиономией, на голове пылала ярко-красная вязаная шапка, снятая недавно с манекена, оставшегося после процедуры только лишь в бессовестноголубых семейных трусах. Манекен этот, фиксировавший молодого человека истинно арийского вида в минуту его глубокой задумчивости, можно даже сказать созерцательности, Семенов раздевал давно и неспешно. Вначале еще летом он его сам выволок из какого-то угла, куда того забросили обстоятельства, и водрузил в витрину возле входа с отсутствующей дверью. Молодой человек был одет по-зимнему и по полной форме - с перчатками, шарфом и даже с разноцветными шерстяными носками, в которые были заправлены клетчатые шерстяные брюки. Первыми исчезли именно носки - Семенов в октябре начал жаловаться на ранние, по его мнению, холода. Все изменения своего внешнего облика манекен переносил нордически - ему было по-барабану. По-барабану - что носить, по-барабану - где стоять, по-барабану - что созерцать. Егор ему завидовал порой, но сейчас за него вдруг сделалось обидно.
- Сними. - глухо сказал он.
- Что, Гош?
- Шапку, тебя в ней за километр видно. Ты нас демаскируешь.
- Что я?
- Сними. Пожалуйста.
Видимо было что-то убедительное в тоне - Семенов быстро стянул шапку, сунул ее в карман, откуда достал прежнюю, серую, и поспешно напялил немного криво. Егор протянул руку, поправил, повернулся и пошел дальше.
А в прошлый раз со Шляхтерманом пришлось идти, там свои приколы были.
В этом бы году школу заканчивали.
Или в прошлом.
Какая разница, просто ботинки менять пора, при чем тут Семенов.
- Гош, - послышалось сзади. - А ты бы и сам приоделся. Егор не стал отвечать. Приодеться можно было бы, конечно, одеждыбыло полно, валялась кучами в не смешно скалившихся разбитыми стеклами витринах, но что-то ломало. Настроения не было. Разве что ботинки поменять.
- Гош, а как называется?
- Что?
- Ну, история твоя, как называется?
- Не знаю. «Чертовщина в уездном городе С., третья планета от Солнца».
- А чего так длинно? Покороче надо.
- Ну, тогда «Неумирущие», или «Невмеружрущие», или вообще как-нибудь простенько -«Одно дома», к примеру.
- Что «одно»? - удивился Семенов.
- Человеческое существо.
- Не, так нельзя, - подумав, сказал он. - Это же страшная история, они так не называются, надо как-то типа «Гроб на колесиках» или «Красная подушка», так как-нибудь.
- Ну, тогда «Красная…
- Там же нет ничего красного!
- Семен, может ты сам тогда назовешь, а!?
- Ну, давай тогда… «Красное печенье»!
- Почему печенье? Там же в общем-то смысл… Ну, она и сок пьет, что же «Красное печенье и сок», так, что ли?
- А может без сока? Просто печенье одно… «А когда доешь свое красное печенье, то тоже пойди и умри!» -закончил Семенов замогильным голосом.
Егор подумал. Открыл рот и на ходу поймал здоровенную снежинку, подлетавшую сбоку.
- Тоже аллегорично получается, - пробормотал. - Андрюха, - повернулся и торжественно обратился к остановившемуся Семенову. - Молоток. Беру назад свой наезд! Надевай обратно новую шапку. Которую так украшает твой здоровый румянец. Который ты приобретаешь, постоянно объедая меня.
- Да не, нормально. - отмахнулся Семенов. - И правда яркая здорово… Ничего я тебя не объедаю! Я как все ем! Я…
- Шучу, шучу, ты как все, я как все. - повернулся Егор и заспешил по курсу. - Мы как все, только одни румяные, а у других штаны слетают, давай, а то с тобой тут до утра…
- Эх, вот бы печенья найти, хоть когда-нибудь! - вздохнул Семенов и жестом фокусника картинно извлек из рукава полотно от ножовки по металлу.
Замки он насобачился перепиливать виртуозно, как-то хитро оборачивал пилку вокруг дужки и так быстро-быстро руками, и все. Егор тоже пробовал, но не получалось - то полотно согнется, то еще что, да и нафига, если Семенов есть.- Крысы сожрали давно все твое печенье. - задумчиво сказал он, разглядывая дом. - Ну и где тут подвал?
- О! - Семенов поднял кверху палец. - Это самое интересное. Он обогнул Егора и прямо через кусты полез к дальнему подъезду.
- Прошу! - распахнул железную дверь с остатками раскуроченного домофона рядом и показал внутрь пилкой.
- Что, в подъезде?
Вход в подвал притаился под лестницей, но мастерство Семенова в этом случае было без надобности - в желтом свете фонарика обитая ржавым железом дверь тонко повизгивала на сквозняке, спиленный замок валялся прямо под ней. На двери гвоздем было крупно выцарапано короткое угловатое слово. Гвоздь тоже тут валялся.
Егор мрачно посмотрел на наводчика, но тот, пожав плечами, шагнул вперед, потянул истерично взвизгнувшую створку и полез внутрь, вниз.
- А ну, паскуды! - завопил Семенов и шумно спрыгнул с лестницы на земляной пол. - Я вас сейчас! Где мое печенье?!
Крысы, в изобилии шнырявшие повсюду, на их появление, конечно, отреагировали - шарахались в сторону от скачущих лучей, но маршрутов своих не меняли, прятаться не собирались, Семенова не боялись. Кошек видно не было, кошки были редкостью, а собаки вообще куда-то из города делись. Егор давно хотел найти кого-нибудь для себя, чтоб свое животное было, кота, например. Спал бы рядом, урчал, но пока что-то не выходило, если кошка и попадалась, то такая зашуганая - попробуй объясни ей, что ты с самыми лучшими, понимаешь, намерениями. Кошки с трудом выживали в этом мире. Наверно, им были нужны люди. А крысам нет.
На полу еще замки валялись, и по всей длине прохода, в котором торчали посередине причудливо изогнутые водопроводные трубы, виднелись распахнутые двери каморок.
Ловить тут было нечего явно, но Семенов упрямо пошел вперед к ближайшей двери.
Егор вздохнул и поплелся вбок, за лестницу, там открылся еще проход, тускло освещенный продавливающимся сквозь маленькие отдушины светом.
