Пыль, везде одна только пыль, и жесткий, равномерный шорох шести с половиной тысяч пар грубых сандалий, разрезающих пустыню, словно огромный нож, на две части – жизнь и смерть…
Такой же седой от пыли легат легиона Гай Реций, с высоты своего коня с гордостью оглядывал растянувшуюся по пустыне колонну своих усталых товарищей.
Его солдаты, закаленные в длительных кровопролитных боях ветераны, как зомбированные, двигались туда, куда он их вел, не ропща и не разговаривая. Люди-машины, сила и гордость Римской империи, торжество воинской дисциплины и выучки.
Дух войны жил в этих людях, и глаза их, не смотря на пыль, светились от прошлых и будущих побед. Они были сродни его старому, потертому, но надежному мечу. Ни за какие богатства Гай не променял бы его на новый с золотым украшением генеральский меч, врученный ему еще давным-давно, в Паннонии, и ржавевший где-то среди скарба его слуги.
Цель их была уже близка. Еще сорок миль и они подойдут вплотную к варварскому городу с исковеркавшим четкую латынь названием Геброн, на юго-восточном краю Иудеи, окраине, завоеванной еще во времена славного Помпея Палестины.
Четвертый месяц легион не выходил из боев, усмиряя повстанцев приграничья, четвертый месяц солдатские ноги топтали здешнюю неблагодарную землю, а солдатские руки методично и профессионально убивали врагов. Те ничего не знали о науке тактики и стратегии боев и имели лишь жажду мести за поруганную свою свободу, чтобы возвратить когда-то утерянные земли.
Это восстание не имело смысла, потому что его подавление, уничтожение людей и удержание Римом этих богом забытых и, в общем-то, никому не нужных земель, были предопределены заранее.
– Передай, через полчаса привал на четверть часа. До темноты больше отдыха не будет, – Гай посмотрел в иссеченное шрамами и морщинами запыленное лицо старшего центуриона Марка Либералиса.
– Будет сделано, командир, – хрипло ответил пожилой центурион, его наставник и нянька, его заместитель и друг, хранитель и главная опора – старый вояка, помнивший еще времена самого великого Тиберия.
Для уже седого Либералиса, поступившего в легион еще семнадцатилетним, вся его жизнь была – военная служба. Он, бедный крестьянский сын, прошел весь путь от самого младшего пращника до высокой должности старшего центуриона прославленного десятого легиона. Он умел только воевать и учить этому других, жестоко вколачивая в солдат эту непростую науку.
Должность старшего центуриона легиона – должность неблагодарная. Его ненавидят солдаты, его ненавидят враги. Это очень одинокая должность. Либералис – истинный римлянин, характера был гордого, но привык не задавать лишних вопросов, и уж тем более, не спорить с командиром.
Гай знал, что все будет так, как он сказал. Марк – олицетворение римской дисциплины, сделает все как надо и через четверть часа усталые солдаты, отдохнув немного на твердой песчаной почве, и глотнув воды из походных фляжек, вновь как заведенные встанут по команде старшего центуриона и пойдут туда куда он, Гай Реций, их боевой командир, им укажет. Они не умеют роптать и стонать от усталости, ибо такова есть воля богов и императора, ибо такова есть доля римского легионера – самого совершенного оружия со времен сотворения мира.
– Марк, люди устали, ночью лагерь разбивать не будем, пусть отдохнут. Завтра до полудня мы должны достичь Геброна и атаковать. Надо усилить на ночь дозоры, место для ночевки выберешь сам, – Гай знал, что заместителю его приказ не понравится, так как приказ нарушал незыблемые устои тактики – при длительных остановках на марше, легион обязан строить временный лагерь, такой как положено – четырехугольной формы, с земляными валами и вбитыми в землю кольями.
Это – закон, и сейчас Гай, отдавая приказание на ночевку без лагеря, рисковал и этот самый закон нарушал. В вопросах соблюдения уставов Марк был твердолоб и не терпел малейшего отступления от заведенного порядка, но он был настоящий солдат и умел подчиняться.
– Есть, командир, – бесстрастно, как только мог, ответил Марк. Медвежьей, неуклюжей походкой он направился к младшим офицерам. Хоть он и был недоволен приказом Гая, но отдавал должное уму и военному искусству своего командира, понимая, что хороший отдых легиону необходим, как воздух, иначе вся эта затея с переходом через пустошь окажется бессмысленной. Переход этот был идеей легата, и Марк эту идею поддерживал.
Дело в том, что поход на Геброн, по единственной восточной дороге, привел бы к тяжелым стычкам с многочисленными отрядами местных, использовавших тактику партизанской войны, и своими уколами жаливших тяжелую пехоту легиона весьма успешно. Пробиваться по дороге значило терять людей в изнурительных бессмысленных мелких стычках и, самое главное, терять драгоценное время. Восстание должно быть раздавлено как можно скорее, ибо промедление с этим давало иудеям излишние надежды на слабость Римской империи и плохой пример остальным покоренным народам.
Испытанная римская тактика "выжженной земли" давала свои плоды. Методично уничтожая восставшие поселки и городки, ему удалось выдавить идумейских мятежников из провинции в соседнюю Иудею и прижать их на небольшом островке хрупкого оазиса в пустыне, около их последнего пристанища – города Геброн. Путь легиона был усеян остовами сожженных деревень и бесчисленными крестами на дорогах с распятыми иудеями.
Черная-черная азиатская ночь упала на землю, как брошенный траурный платок плакальщицы, и принесла долгожданную прохладу и отдых натруженным телам. Легион упал, как подкошенный, – неимоверный переход, жара, пыль и жажда сделали свое дело, высосав из людей их последние силы. Солдаты уснули прямо на голой земле, положив под головы мешки с амуницией. Тишина опустилась на равнину, и лишь редкие переклички усиленных дозоров нарушали ее, но и они не могли помешать тяжелому сну усталых бойцов.
А завтра, пройдя еще двадцать миль по пустыне, легион с ходу ворвется в Геброн и займет этот мятежный город – последний оплот восстания, ворвется оттуда, откуда его никто не ждет. Весь переход, задуманный легатом и осуществленный его солдатами, и должен был стать сюрпризом для собравшихся в Геброне остатков восставших иудеев или "идумейских варваров", как их презрительно называли римляне.
Гай Реций приказал не разбивать свой шатер и, лежа на земле, также как его солдаты, под открытым небом, глядел на его яркие, серебряные звезды. Небо тоже смотрело Гаю в глаза и что-то тихо говорило на непонятном наречии, успокаивая и убаюкивая, завораживая своей чистотой и бесконечностью. Звезды разворачивались боком, вставали под невиданными углами, вспыхивали, гасли, падали и поднимались. Римлянин никогда раньше не видел такого изумительного неба. Огромная и чарующая красота его словно распахнулась во всю свою ширь, сделалась больше и ближе, так что, казалось, сами боги заглядывают прямо в душу.
Реций происходил из старинной патрицианской семьи, и род его был славен своими воинами и политиками. В семнадцать лет, начав свою взрослую жизнь при дворе сумасшедшего Калигулы, Гай мгновенно понял, что совершенно не приспособлен к миру интриг, опутывавших чинодралов и придворных лизоблюдов, как паутина. Грязные шашни придворных выводили его из себя, и ему большого труда стоило не попасть под меч дворцового палача.
Гай рвался на войну. Он хотел приключений, и лавры именитых полководцев не давали ему покоя. Однажды по протекции знакомого сенатора, пользовавшегося влиянием у партии войны, он был назначен младшим военным чиновником в провинциальную администрацию далекой Германии, и по прибытии сразу же оказался в самой гуще кровавых событий по усмирению восстания Мервика, жестокого и непримиримого вождя фризов.
Много крови и несчастий выпало на долю пятого рейнского легиона "Алауда", где он бок о бок с другими офицерами сражался в битве при Торриге. После страшного поражения в полном окружении он блуждал в болотистых непроходимых лесах, голодал, хоронил друзей и с боями пробивался к своим бесконечных два месяца.
Несмотря на то, что от легиона осталась половина, Гай, участвовавший во всех боях, даже не был ранен. Его заметили. Консул Друз, командовавший войсками в Германии, помня его отца, взял молодого Реция под опеку и доверил смелому горячему офицеру самое ответственное – командование разведкой.
Северо-запад Германии надолго запомнил молниеносные рейды его небольших конных отрядов по тылам фризских гарнизонов во владениях, отвоеванных у римлян после их зимних неудач. И когда пришло время, легионы Друза покорили северо-западную Германию. Фризы склонили головы перед медными римскими орлами.
С наступлением мира Гай мог бы остаться в провинциальной администрации на хорошем денежном месте, обзавестись домом, семьей, быть богатым и уважаемым гражданином. Но Реций был не таков.
