— Иван Николаевич, что-нибудь случилось? — спросил он Татищева.
— Да вот, Алевтина Сергеевна говорит, что французские крестьяне не могут говорить по-русски, — продолжая смеяться, ответил тот.
Вяземский глубокомысленно сморщил нос, и, не поняв, что я сказала смешного, меня поддержал.
— А откуда бы им знать русский язык, если они французы?
Теперь мы смеялись втроем, причем безо всякого повода. Просто мы были молоды, и от того нам стало весело.
— А как, голубушка, вы меня остро подцепили с предком, — отсмеявшись и с удовольствием глядя на меня, добродушно заговорил Иван Николаевич, — ведь, правда ваша, тать — слово ругательное.
После этого разговора наши отношения наладились, и флигель-адъютант больше не смотрел на меня, как на провинциальную дурочку и легкую добычу. Конечно, обо мне, как о женщине, он думать не перестал, но тут уж ничего не поделаешь, видно, такова наша печальная женская доля и их мужская сущность. Однако делал он теперь это не грубо, а даже с известной деликатностью, как о приятной мечте.
Между тем жара все усиливалась, и к трем часам пополудни стало так душно, что в нагревшейся на солнце карете стало решительно нечем дышать. Теперь уже не только Ивана Николаевича можно было укорить за потный запах. Я сама чувствовала, что самое большое удовольствие, которое я могла сейчас получить, это купание в прохладной реке.
— Бедные кирасиры, им в медных доспехах сейчас совсем плохо, — сказала я, обмахивая лицо платком покойного Ломакина. — Почему они их не снимут, на нас же не собирается напасть никакой враг?
— Такое совершенно невозможно, — серьезно объяснил Иван Николаевич, — военные должны легко сносить тяготы службы. Форма их полка такова и ее нельзя менять по своему произволению.
— А ежели нам встретится река, им можно будет в ней купаться?
Флигель-адъютант задумался, сам не нашел ответа и подозвал в окно Вяземского. Тот поехал рядом, пригнулся к холке коня, заглядывая обветренным и загорелым до красноты лицом в карету.
— Денис Александрович, — спросил его Татищев, — кирасирам во время похода купаться дозволено?
— Купаться? — озадачено, переспросил Вяземский. — Не припомню такого параграфа в новом кавалерийском уставе. Да и где здесь купаться, когда кругом одно поле!
— А если нам встретится река? — вмешалась в разговор я.
— Если глубокая, то дозволено, — с улыбкой, подсказал командиру совсем юный корнет. — Мы сами можем и не купаться, а просто помыть в ней лошадей.
— Да, жара стоит чрезвычайная, — пожаловался флигель-адъютант, — как бы ни начались лесные пожары.
На этом разговор оборвался. Я откинулась на спинку дивана и попыталась хоть ненадолго вздремнуть. Иван Николаевич смотрел на меня с сочувствием и, чего уж таить, с нежностью. Думал он о том, как мне тяжело переносить дальнюю дорогу, жару и искренне желал, чтобы нам встретилась деревня, в которой можно было бы переждать зной. Однако крутом, сколько хватало взгляда, простирались заросшие кустарником пустоши, и не было никаких признаков человеческих поселений.
— Алевтина Сергеевна, не желаете ли попить водицы? — спросил Татищев, лишь только я открыла глаза.
— Нет, благодарю вас, Иван Николаевич, я предпочитаю терпеть, чтобы не дразнить жажду, — ответила я.
Думаю, дамы меня поймут. Много пить я никак не могла себе позволить. Ехать одной в сопровождении стольких мужчин и все время просить останавливать карету в чистом поле, я не могла из женской стыдливости.
— Скорее бы добраться до какого-нибудь жилья, — вполне понимая мои трудности, сочувственно сказал флигель-адъютант.
В наш разговор вмешался Вяземский. Он откуда-то прискакал на взмыленном жеребце и радостно крикнул:
— Я нашел реку! Она тут совсем недалеко от дороги!
Кавалеристы радостно загалдели и, не дожидаясь команды, наперегонки, поскакали в указанном направлении. Наш кучер остановил лошадей и нагнулся к переговорному окошку, не зная можно ли следовать за ними.
— Давай, голубчик, гони следом, — приказал флигель-адъютант. — Только смотри, куда едешь, и не опрокинь экипаж!
Кучер радостно крикнул форейтору погонять, кони рванули, и карета затряслась по неровной почве навстречу желанной прохладе.
Только теперь я подумала о новой своей проблеме, можно ли мне купаться, находясь под арестом, к тому же, как это делать, имея вокруг себя такой блестящий эскорт!
— Похоже, штабс-ротмистр имеет к вам большую симпатию! — стараясь побороть ревность, будто между прочим, сказал мой конвоир.
— Вы думаете? — наивно удивилась я. — Мне так не кажется, к тому же он меня почти не замечает.
— Ваше высокоблагородие, дальше никак не проехать, крикнул Татищеву кучер, останавливая лошадей, — соблаговолите пройтись дальше своими ножками!
— Вот незадача, — недовольно начал говорить Татищев, но подозрительно взглянул в мою сторону и, опасаясь насмешки, тотчас поправился, — вам придется идти по траве, не дай бог, изорвете о кусты платье.
— Ничего, я постараюсь быть осторожной, — радостно воскликнула я и без его помощи, выскочила из экипажа.
После духоты кареты на свежем ветерке мне показалось даже прохладно. Река неширокая, но живописная оказалась совсем близко. Кирасиры, забыв или не зная нового Павловского устава, сбрасывали с себя доспехи и одежду и весело перекликались в предвосхищении купания. Я смотрела больше не на них, а на реку и не сразу поняла, что раздеваются они донага, а когда увидела, быстро повернулась к купальщикам спиной.
— Однако, это уже слишком, — огорченно сказал флигель-адъютант, наблюдавший ту же картину. — Не соблаговолите ли, Алевтина Сергеевна, пройти чуть дальше, здесь, кажется, слишком крутой берег.
— Охотно, — сразу же согласилась я и, не поворачивая головы в сторону смеющихся и радостно кричащих парней, пошла вдоль берега.
Иван Николаевич поспешил следом за мной, ругая себе под нос бессовестную молодежь. Мы прошли саженей пятьдесят, до небольшой излучины, так что теперь только слышали, но уже не видели нескромных купальщиков.
— Вот здесь, пожалуй, вам будет удобнее, — сказал Татищев, помогая мне спуститься к воде.
Я остановилась на травянистом берегу, не очень представляя, что мне теперь делать. Вода манила прохладой, но купаться в присутствии флигель-адъютанта я не собиралась. Самая большая моя беда была в том, что меня арестовали внезапно, не дав собраться. Просто насильно посадили в экипаж и увезли. Потому я оказалась совсем не готова к длительному путешествию. Изо всей одежды у меня было только одно легкое летнее платье, надетое почти на голое тело.
— Какой живописный вид! — сообщил мне, глядя вдаль, Татищев немного изменившимся от волнения голосом, думая при этом…
Именно то, что в таких обстоятельствах думают все нормальные мужчины.
— Чрезвычайно живописный, — легко согласилась я, любуясь небольшой спокойной рекой с удивительно прозрачной водой, через которую виднелось дно, заросшее густыми водорослями и стайкой пескарей, застывшей над одним местом.
— Вы можете купаться тут, — с показным равнодушием предложил Татищев, — а я посторожу, чтобы вам никто не помешал.
— Не стоит беспокоиться, — примерно тем же тоном, отказалась я. — Возвращайтесь к кирасирам, я справлюсь и сама.
— Как можно, милая Алевтина Сергеевна, — быстрее, чем следовало, возразил он, — не забывайте, я за вас в ответе перед государем!
— Если вы боитесь, что я убегу, то напрасно. Отсюда бежать просто некуда. А государю, думаю, до меня очень мало дела, ему нужно управлять великой империей, а не заниматься бывшими крепостными крестьянками!
— Ну, зачем вы так! — почти обиделся Татищев. — Никто вас в побеге не подозревает, я только забочусь о вашей безопасности. И насчет крестьянства, простите, madame, но шутка уже стара.
Я не приняла его упрека, прикоснулась рукой к рукаву и умоляющим голосом попросила:
— Иван Николаевич, дорогой, уйдите, пожалуйста, мне так хочется в воду, а при вас я все равно не решусь раздеться!
Татищев замялся.
Благородство боролось в нем с мужским любопытством и глупыми надеждами, и все-таки победило. Он молча поклонился, пробормотал:
— Как вам будет угодно, — и, не оглядываясь, пошел по берегу в сторону шумной компании.
Я, не в силах дождаться, когда он скроется за излукой реки, быстро сбросила с себя платье и прямо с берега бросилась в воду.
Вода после знойного воздуха показалась прохладной, но скоро я привыкла и с наслаждением погрузилась в нее прямо с головой. Думаю, нет смысла рассказывать, какое наслаждение получило измученное жарой тело.
Не успела я вынырнуть, как рядом с моей головой оказалась мокрое испуганное лицо флигель-адъютанта. Я не столько испугалась, сколько удивилась его неожиданному появлению.
