Конечно, Дик тут же пустился в бесплодные поиски других книг того же автора, но, увы, те не увенчались успехом. Безотчетно он принял за данность, что писателя нет в живых, – наверное, к этому его подтолкнул ошибочный стереотип, что в букинистических магазинах продаются лишь книги мертвых авторов, – а поскольку две первых страницы его томика были вырваны, ему негде было подсмотреть дату выхода. Наконец, запросив информацию у издателя, Дик получил весьма обнадеживающий ответ: Мойлита Кейн (по какой-то неясной причине Дик полагал, что автор – мужчина) не только жива, но и пишет второй роман.
Все описываемые события происходили на «передовой» его личной жизни. А в политической жизни страны конфликт с соседними государствами перерос в боевые действия, впрочем, пока еще не ставшие полноценными сражениями. Миролюбивый начитанный мальчик, замкнутый и неуклюжий, болезненно ощущал приближение войны. Его ужасали те перемены, которые она уже привнесла в повседневную жизнь. Он с головой уходил в книгу и погружался в созданный автором воображаемый мир, очень правильный, однако совсем непростой.
Пока Дик прятался в своем удивительном внутреннем мире, внешний мир стремительно изменялся, и не только люди, но и обстоятельства. Пролетело три года, и он попал в суровый край, где тоже развернулся театр военных действий. Бои охватили широкую область прибрежной долины на юге, но к моменту его прибытия в горном секторе поддерживался серый статус боеготовности, то есть все было более-менее спокойно. Утешала мысль, что он все-таки на передовой. С прежними мечтами и планами пришлось расстаться – ну, или отложить их, по крайней мере, до окончания войны. Дик захватил зачитанный томик «Утверждения» и носил повсюду с собой. Подобно вечернему поезду из Джетры, чье прибытие оставалось невидимым, но ощутимым, томик стал тонкой нитью, связующей его с прошлым и, в некотором смысле, с будущим.
Через день или два после торжественной встречи на вокзале на доске объявлений в казарменном холле появилось отпечатанное на машинке объявление. Оно гласило, что в городке находится финансируемый правительством военный писатель, с которым любой желающий запросто может пообщаться.
Дик подал заявку и без малейших проволочек получил пропуск.
– Цель посещения? – спросил его взводный.
– Привести мысли в порядок, сэр.
– Увольнений по этому поводу не полагается.
– Я посещу ее в свое личное время.
В тот вечер Дик заложил пропуском страницы любимого романа, в том месте, где описывается первая, мимолетная встреча Орфе и Хильды, пленительной жены человека по имени Кошти, в скором времени неминуемо ставшего соперником главного героя. Эта сцена, полная намеков и обещаний, пронизанная волнительным трепетом и эротическим подтекстом, была одной из любимейших во всей большой книге.
Пропуском он воспользоваться не успел: на следующий день его отправили в горы к пограничной стене нести трехнедельную вахту. Не успел их отряд добраться к месту дежурства, как на границе началась перестрелка. С обеих сторон палили из минометов, закидывали друг друга гранатами. На соседнем склоне погибли шестеро констеблей, нескольких человек ранило. Пока ждали из города подкрепления, небо заволокло тучами, и военные действия временно прекратились. Дика отправили обратно в городские казармы.
Метель продолжалась еще два дня, засыпая улицы огромными сугробами. Дик был на казарменном положении и смотрел на серо-черное небо и падающий снег. Он привык к погоде в горах, и она больше не влияла на его настроение. Мрачные дни не удручали его, а ясные – не бодрили, как это бывало в детстве. Скорее наоборот, он уже достаточно времени провел на войне, чтобы знать, что атаки противника случались реже, когда небо закрыто снегом, а день, который начался с яркого зимнего солнца, может закончиться ярким цветом крови. Дика волновало, что Мойлита Кейн находится где-то рядом, и расстраивало то, что он по-прежнему не может воспользоваться своим пропуском.
Метель улеглась на третий день, и Дика назначили в бригаду по уборке снега, расчищать заваленные улицы бок о бок с идущими тракторами. Натруженные руки кидали снег, болела спина, а мысли сами вращались вокруг одной темы: почему бы бюргерам не проложить мостки с электрическим подогревом хотя бы на главной улице? Ведь обустроили же теплые дорожки позади бруствера на стене. Порой, заработавшись, капрал чиркал лопатой булыжник под толщей снега и льда – там, где тянулась по городку старинная мостовая.
Монотонная работа – монотонные мысли. Зато удалось выпустить пар, избавиться от затаенного раздражения в адрес горожан. Он плохо представлял себе довоенную жизнь городка, но кое-кто из парней, обитавших тут по соседству, рассказывал про контрабандистов, которые ввозили оружие, про наркодилеров и про то, как теневой бизнес скупал здешние предприятия. О том, как нечистые на руку люди вселились в дома на отшибе и фактически подмяли под себя целый город. Местным же из числа работяг оставалось одно: гнуть спину на лесозаготовках либо кормиться своим огородом. Особый статус городок приобрел благодаря выгодной стратегической позиции: стене, возведенной вдоль горной гряды.
В ту ночь Дик спал крепко, но с утра, забившись в дальний угол трясущегося грузовика, что взбирался к границе по дороге с электрическим подогревом, терпел адскую боль в натруженных мышцах. И все обмундирование, что было при нем – рюкзак на плечах и винтовка, железный шлем и теплые зимние боты, даже веревки, – все, казалось, имело немыслимый вес, как те тонны снега, что он накануне перекидал.
Так и в этот раз не представилось случая повидаться с Мойлитой Кейн. Надежды на встречу пришлось отложить. Дик смирился с потерей, как смиряется с тяготами пути пехотинец, усилием воли продолжая шагать вперед. И еще он заранее принял тот факт, что писательница может уже уехать к моменту его возвращения из очередного дежурства – если, конечно, его не убьют, не ранят и не захватят в плен.
Через несколько дней обстановка на границе успокоилась, и капрал живым и невредимым вернулся в часть. Он с нетерпением ждал увольнения. Положенные ему двое суток он рассчитывал провести с пользой, в отличие от всех прошлых, состоявших из бесцельного шатания по казарме.
Выданный лейтенантом пропуск давал право на посещение заброшенной лесопилки в светлое время суток, без надзора и сопровождения. Дик знал, где находится лесопилка, но никогда в тех местах не бывал. За долгое время дежурства он сотни раз проигрывал в воображении путь до крыльца. На этом его фантазия истощалась, он не представлял себе, что будет дальше и кто как себя поведет. Перспектива увидеть писательницу настолько вытеснила все прочие мысли, что он не способен был просчитать свои действия дальше первых секунд их встречи. Он не знал, что ей скажет, – достаточно было просто увидеть ее, ну, а если совсем повезет, то, может быть, даже пожать ее руку.
Покидая казарму, Дик сунул за пазуху том «Утверждения», решив, что автограф он в любом случае выпросит.
Что удивительно, ближе к окраине города – там, где дорога сужалась, переходя в тропу, – власти додумались проложить «теплый путь», и под ногами хлюпала грязная слякоть. В морозный воздух поднимались клубы белого пара. Дик оскальзывался на ходу: под ногами хрустел ледок – там, где тонкая корочка талого снега успела заиндеветь на морозе.
Наконец показалась старая лесопилка. Капрал уже взбирался по склону, когда в одном из окон под самой крышей мелькнул силуэт. Это была женщина. Увидев чужака, она распахнула окно и высунулась наружу. На ней была пушистая меховая ушанка с болтающимися завязками.
– Что вам надо? – сердито крикнула она, уставившись на него.
– Я хотел повидаться с Мойлитой Кейн. Она дома?
– Зачем она вам?
– У меня пропуск, – ответил он.
– Дверь за углом. Входите.
Захлопнулись ставни, незнакомка исчезла в окне.
Дик послушно отправился куда было велено и, сойдя с теплой дороги, ступил на протоптанную дорожку в колдобинах и ухабах. Свернув за угол, где обнаружилась обещанная дверь, он вдруг подумал, что, наверное, мисс Кейн и есть та самая женщина, говорившая с ним из окна.
Капрал не ожидал, что она выглядит именно так. Он, конечно, не задавался целью в точности нарисовать в воображении ее портрет, и все же ее внешность шла вразрез с его представлениями о писательницах. Дама оказалась немолодой и полной, с суровым, даже сердитым лицом.
Дик воображал себе тонкое, неземное существо – не столько по форме, сколько по содержанию, нечто невесомое и романтическое. Ну конечно! А каким же еще должен быть человек, написавший такую книгу?
Он толкнул дверь и вошел. В доме было темно и стыло. В глаза бросились угловатые очертания лавок и пил, огромные козлы и ленты конвейеров. В углу, под системой колес, приводов и валов затаился массивный проржавленный механизм. Сквозь щели в стенах просвечивал солнечный свет. Здесь еще сохранился дух лесопилки: пахло стружкой, пылью и затхлостью.
