Тут было совсем светло — горела электрическая лампа. Около установленной на двух сдвинутых вместе столах станции, внутри которой что-то потрескивало и скрежетало, сидел в кресле, обтянутом мягкой кожей, Ялмар Берг, бессменный (и бессмертный, как порой казалось Немому) связист виардхоранских «крамольников». Сухощавый, подтянутый, в черном мундире, на котором во множестве поблескивали непонятные значки, — такой, каким Немой помнил его всегда.
Ялмар Берг появился в городе лет пятьдесят — нет, больше! — назад, когда все еще только начиналось. Рассказывали, что там, откуда он пришел, Ялмар был убийцей и преступником. Но для «крамольников» он оказался настоящим кладом, потому что… потому что дал им связь. Странную, как он сам. Непонятную. Но связь. И надежду.
— Не отвечает? — спросил Немой, сбрасывая плащ.
Ялмар повернул сухое, изрезанное морщинами лицо:
— А, эт-то ты… Пусть Зоринка коворит. Йа попропую снофа… — и, отвернувшись, заговорил в микрофон: — Трук, трук…
— Молчит уже восьмой день, — печально сказала девушка. — Поэтому мы позвали тебя. Надо идти. Помнишь, так уже было, когда он попал в больницу? — Немой кивнул. — Надо хотя бы узнать, что с ним. И где груз…
— Он мог просто умереть, — тихо сказал Немой. И сам ужаснулся своим словам. Если Друг умер… или с ним что-то случилось… тогда они остаются без помощи. Без оружия. Без… Об этом не хотелось думать.
— С чего ему помирать? — недоверчиво спросил Ломок. — Сам же говорил — у них там сила. Как у данванов. Мертвых поднимают!
Пять лет назад серия уколов поставила его на ноги после того, как он получил воспаление легких, провалившись под лед на реке, и с тех пор в нем поселилась твердая уверенность, что помощь они получают на святое дело прямиком из вир-рая, от бога Перуна. Вслух Ломок об этом не говорил, конечно — не горец дикий, горожанин, как-никак! — но легко можно было понять, о чем он НЕ говорит.
— Старость, Ломок, старость, — устало сказал Немой. — Он старый, почти как… — кашлянув, он перебил сам себя.
Но Ялмар насмешливо каркнул:
— Как йа, хотеть сказать?! Этто ферно, старость не попетить. Йа, он мох умирать. Тепе нато итти, Немой. Ты хорошо уметь открыфать канал.
Зоринка уже доставала из сундука у стены одежду. Расстегивая пояс, Немой подумал, что каждый раз боится он этого момента. Каждый раз…
— Хочешь пойти со мной, старик? — задал он уже ставший ритуальным вопрос. До этого его задавал Ялмару Добромир, погибший где-то в лесах — Немой помнил его… Ялмар тоже ответил ритуально:
— Что телать хауптштурмфюрер ЭсЭс ф мир, хде йего зфаний есть рухательстф? Найн! Йа умирать здесь, с мой милий слафянски сфинья…
— Я могу задержаться, — предупредил Немой, критически осматривая каждую вещь, которую Зоринка вынимал из сундука. — Если он и правда… Если его нет, то я попробую найти другую связь.
— Будем верить в лучшее, — твердо сказала девушка.
И никто не услышал, как Ялмар Берг, гауптштурмфюрер СС, негромко сказал по-немецки, отвернувшись к своей странной рации:
— И готовиться к худшему.
РАССКАЗЫВАЕТ ОЛЕГ МАРЫЧЕВ
Только тайна дает нам жизнь. Только тайна.
Гарсиа Лорка
— Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я! Иду! Искать!
Обычно, играя в прятки, эту считалку отбарабанивают поскорее, чтобы можно было мчаться на поиски, а не торчать, как столб, когда все уже попрятались. Но «водившему» мальку — пацану лет 10 — доставляло какое-то удовольствие вопить эти слова. Они звучали у мальчишки четко, раздельно и очень весело, словно он собирался найти не попрятавшихся друзей, а что-то необыкновенное, суперклассное. Так… Отнял ладони от лица, стрельнул по сторонам счастливыми глазищами и помчался куда-то… Беги, беги, мелочь, наслаждайся своими десятью годами, какие у тебя проблемы? Что ты скажешь, когда стукнет четырнадцать? Да еще так стукнет, как мне…
31 мая, в последний день занятий, я шел из школы домой, гордо отсвечивая на всю улицу великолепным фингалом под левым глазом.
Самое обидное было не в фингале даже, а в том, кто мне его поставил. Олег Полосухин, мой тезка, тот самый, который в первом классе прилепил мне неоригинальную, но обидную кликуху «жиртрест».
Кликуха сама по себе была вполне заслуженной. Я, например, стараюсь не смотреть на фотки тех лет — одно расстройство, честное слово. ТАКОГО просто хочется обозвать жиртрестом. Но одно дело — кличка, пусть и обидная, а совсем другое, когда тебя лупят.
А Олег меня лупил. Да еще как! Сдачи ему дать я не мог — просто не умел, да и боялся. Колотить меня ему доставляло удовольствие. Если покопаться в умных вещах вроде «подсознания» и «комплексов», то можно решить, что он колотил меня как раз потому, что мы были тезками, его злило, что такое же имя носит человекообразное бегемотоподобное. Так что понять его было можно.
Но мне от этого было не легче. Что я мог? Жаловаться родителям значило прослыть «стукачом», тогда лучше повеситься — это понимают в первый месяц подготовительного класса. Можно было реветь втихомолку да строить планы грандиозной мести обидчику. И все-таки достал он меня окончательно не кулаками. Просто на переменке причалил к подоконнику с двумя своими приятелями — это было уже в третьем классе — и начали они там что-то нести, вроде даже и не про меня. Потом Олег спросил Сашу Рыльева по кличке Рыло, своего вернейшего «шестерку»: «Санек, а ты рожи смешные показывать умеешь?» — Тот заорал, что а как же, конечно, и Олег его попросил. «Ну покажи». И Сашка со словами: «Гляди, вот!» — ткнул меня в лицо пальцем.
Я убежал с уроков даже без рюкзака. Просто не мог больше. Дома стащил из шкафа деньги (!!!), побежал на рынок и с лотка купил пакет «гербалайфа» — тогда как раз был его бум. Вернулся домой — и…
Неизвестно, успели бы меня откачать или нет, потому что в целях радикального похудения я собирался сожрать пакет целиком. Но тут как раз явился мой фазер. Он тогда только-только ушел из армии и развернулся в авторемонтном бизнесе, отразил несколько «наездов» и счел, что настала пора обратить внимание на семью. Для меня это оказалось удачей. Фактически он застал меня «с занесенным пакетом».
«Гербалайф» он отобрал и спустил в унитаз. Я ждал разборки по поводу денег и, возможно, даже физической кары — но фазер вдруг поставил меня между колен — сам он гордо сидел на унитазе, — долго рассматривал и грустно констатировал: «Н-да. Упустил. Ну ничего».
Круто, да?! Но как мне потом пришлось… Позже я читал «ОНО» Стивена Кинга — если кто помнит, у одного из главных героев были те же проблемы, что и у меня. Как я его понимал, когда читал!
Фазер… а, пошло оно! Отец у меня каэмэс по боксу. Ну, он и взялся меня наставлять. Мало того! Притащил меня на стадион «Динамо» к какому-то своему знакомому, руководителю конно-спортивной секции, и буркнул: «Этому найдешь ярославского битюга. Не будет появляться на занятиях — звякни». А под занавес забабахал меня в кружок фехтования при областном Доме детского творчества.
ДДТ.
И начались для меня муки не хуже освенцимовских. Нет, неплохо, конечно, научиться раскидывать противников парой тычков кулака. Я, правда, заикнулся, что каратэ лучше, но отец мне серьезно сказал: «Запомни, парень — настоящие мужики дерутся кулаками». Но начали мы с зарядки — после каждой с утречка пораньше я дышал, как рыбка на песке. На «Динамо» мне приходилось в основном чистить в стойлах и подметать проходы. В фехтовальной секции просто ничего не получалось. Правда, ребята везде подобрались хорошие, никто надо мной не смеялся особо. А за то же «Динамо» я отцу особо благодарен, потому что там познакомился с Вадимом… но это особый разговор.
А пока у меня даже читать времени не оставалось — а читать я научился и полюбил еще до школы, это маме спасибо. И самое главное — лупить-то меня в школе не перестали! Наоборот — скрыть мои занятия не удалось, и начались — плюс к пинкам и щелбанам — еще и добавочные насмешки…
И как-то странно… Я занимался. Пыхтел. Плакал. Потом перестал пыхтеть и плакать. Потом перестал быть мишенью на фехтовальной дорожке. И бить по отцовской ладони уже не приходилось — он хмыкал и говорил: «Выбьешь, чем я от наездов отмахиваться буду?» И стипль-чез[1] вдруг перестал пугать и начал увлекать. И новую одежду приходилось покупать больше по росту и меньше по объему. А жил я — как прежде. Короче — боялся и получал.
Изменилось все, когда я вернулся с летних каникул в шестой класс, за лето, проведенное в деревне, практически полностью позабыв, кто я есть в школе. Отдыхал я в Троицкой Дубраве, в восьмидесяти километрах от нашего Тамбова, и местные пацаны восприняли меня просто как… как пацана. Не «жиртреста» — да я им уже и не был.
«Тезка» примотался ко мне в первый же день, когда я шел домой через парк — для меня этот парк был хуже ночного кошмара с Фредди Крюгером. Ну и вот. Он что-то сказал. Я смолчал — по привычке, ускорил шаги. Он подскочил спереди, ткнул в губы раскрытой ладонью. А до меня вдруг дошло, что я на полголовы выше его…
