видимо боясь спугнуть затянувшееся «недоразумение». – Куда хочу туда хожу, когда хочу тогда возвращаюсь. Да?
Серик молчал, и тогда Кристина сама пыталась начать разговор, чтобы избавиться от гадкого чувства вины и разрубить этот чёртов узел, но у парнишки был такой жалкий вид, что вместо выяснения отношений, она лишь небрежно пожимала плечами:
– Белочка с Петрой вытащили на дискарь. А потом в баре девичник устроили. Прикинь, Петракова так набралась…
Серик не слушал: дрожа от возбуждения, пытался обнять её.
– Не-не-не! – Кристина поспешно увёртывалась. – Давай не сегодня. Ага?
Покусывая губы, искала в сумочке сигареты… Нет, больше никогда в её жизни не будет двух мужчин одновременно. До чего же гадко на душе…
Димон был из мажоров: отец сидел высоко в мэрии, сынок деньги не считал – кидал «на вес». Ценности в мажорной тусовке были те же, что в бандитской среде и среди рвачей коммерсантов, – деньги, деньги и ещё раз деньги. Впрочем, отношение к баблу было другое, – говорили не о том, как его «срубить», а о том, на что потратить. Димон мог сесть в самолёт и смотаться в столицу только ради того, чтобы наведаться в первый в России бутик Версаче. По тем временам – невидаль и крутяк.
Вечером в клубе он раз двадцать приоткрывал полу нового пиджака, тыча указательным пальцем на бирку, нашитую на внутренний карман:
– Версаче, милые мои. Это вам не турецкий самопал. Что называется, из первых рук.
Глядя на Димона в такие минуты, Кристина не скрывала иронии, но со временем привыкла к его понтам. Куда денешься? Возьми хоть «крутых» пацанов, хоть последних ботанов, хоть селян из глубинки, а понты – это наше всё!
Однажды Серик вычислил Кристину, когда она садилась с Димоном в машину возле ресторана. Серик был пьян и с непривычной для себя решительностью стал поперёк дороги, преграждая путь. Вырисовался в свете фар чёрной тенью, очерченной светящимся ореолом, как космическим скафандром. У него подгибалась то одна, то другая нога, и он вихлял всем телом, будто его били бейсбольной битой поочерёдно под одну, потом под другую коленку, а он старательно пытался сохранить равновесие.
Димон решительно распахнул дверцу машины.
– Откуда этот энэло нарисовался?
– Погоди! – крикнула Кристина. – Не трогай его.
Но крепкий спортивный Димон, видно, чувствовал в тот момент избыток энергии в теле. Повод чтобы пустить эту энергию в расход подвернулся кстати. Парень схватил Серика за шиворот, легко кинул его носом в асфальт.
– Козёл, ты что делаешь? – налетела на него Кристина. – Просила же, не трогай.
– Кто козёл? – Димон ошалело глядел на Кристину будто не узнавал её.
Кристина присела перед Сериком на корточки. Тот с трудом оторвал от земли лицо, – тягучая липкая кровь потянулась от асфальта вслед за носом.
– Кто козёл? – возмущался Димон.
– Догадайся с трёх раз! – зло бросила ему Кристина и полезла в карман за носовым платком.
Димон поглядел, как Кристина утирает Серику нос, презрительно сплюнул:
– Детский сад, блин. Садись поехали.
– Да пошёл ты! – огрызнулась Кристина, помогая Серику подняться.
– Ни хрена себе! – у Димона такой расклад не укладывался в голове, но он был скор на решения. – Сама пошла!
Хлопнула дверка, сердито взревел мотор, ветер пронёсшегося автомобиля растрепал Кристине волосы.
– Катись-катись! – крикнула она вдогон красным габаритным огням.
Чрез неделю Димон первым не выдержал молчания и позвонил, но Кристина отшила его с присущей ей решительностью. Кладя трубку на аппарат, посмотрела на Серика, мол, видишь? – финита ля комедия.
Серик шёл на балкон курить: понурая спина, жалкий мальчишеский затылок.
В такие минуты Кристина сама норовила назвать его не по имени, а по кличке.
Вздыхала… Серик ты и есть.
На втором курсе Кристина всё же рассталась с ним. Из двух зол нужно было выбирать меньшее.
Жалость была большим.
Во второй раз опасное чувство края подоконника Кристина испытала, когда работала медсестрой в первой городской больнице. Артём Викторович Алфёров был одним из самых уважаемых в городе хирургов: золотые руки, тридцать пять, не женат. А кроме золотых рук были у него удивительные голубые глаза, которые постоянно преследовали Кристину. Нет, домогательств не было, напротив, – глаза Артёма Викторовича ни разу внимательно не остановились на Кристине, но чем больше было в них равнодушия, тем сильнее манили они.
Начиналось лето. Чарующий голос Тони Брэкстон нёсся отовсюду: из раскрытых ночных окон, из проезжающих мимо автомобилей, из осенённых неоновыми огнями баров. Музыка текла издалека, и чем тише, чем призрачнее она звучала, тем сильнее звала в зачарованную даль, тем увереннее обещала, что где-то есть другая жизнь, и за этой жизнью не надо ездить за бугор, а ждёт она тебя где-нибудь за ближайшим поворотом.
Но за тёмным поворотом была всё та же троллейбусная остановка с разбитой крышей и тускло освещённый табачный киоск.
Значит не сейчас. Значит надо ещё подождать. Самую малость.
В тот год вышел фильм «Маска Зорро», и все наперебой заговорили о том, как похожа Кристина на Кэтрин Зету-Джонс. Восхищались её тёмно-карими почти чёрными глазами, блеском волос, гибкостью фигуры. Только Артёму Викторовичу было наплевать.
Уже много лет спустя поняла Кристина тонкую игру опытного охотника, которому скучно бросаться в банальную погоню, и он виртуозно подкидывает приманку, приручает дичь, пока та сама не придёт к нему в руки. И Кристина, в конце концов, не выдержала – в слезах отчаяния сама пришла к Артёму.
Тогда и начались самые прекрасные в её жизни месяцы: признания в любви, негромкая музыка в романтическом сумраке загородного ресторана, ночи при свечах и с бокалами шампанского у постели. В умелых руках Артёма её тело стало по настоящему смелым, поняло скрытые от самой себя возможности. А всё, что знала она об этом раньше, было от мужской неопытности и торопливости.
К концу лета появилась в отделении гастрологии новый врач – Регина Максимовна. Ей было уже за тридцать, но она как девчонка-медсестра запросто надевала белый халатик на голое тело и деловито ходила по длинным коридорам больницы, смутно просвечивающей полоской стрингов заставляя воображение мужчин не просто работать, а биться и пульсировать до изнеможения.
Регина влюбляла в себя мужчин на раз-два-три, но не многих жаловала, – преуспел лишь Артём Викторович. Кристина с ума сходила от ревности, но сделать ничего не могла: Артём был глух и слеп ко всем её девчоночьим хитростям. А Регина Максимовна лишь тонко улыбалась, доводя этой улыбкой Кристину до бешенства, но ведь не снимешь с ноги туфельку, не начнёшь колотить ею уважаемого врача как бедную Авдееву в школьном туалете.
Тони Брэкстон уже не звала к другим берегам, она страдала и рыдала вместе с Кристиной, рвала сердце своим “Unbreak My Heart”, а когда её голос будто в мольбе взлетал к непостижимым высотам, по щеке Кристины в противоположном направлении катилась быстрая слеза.
Впрочем, в этот раз «ломку» Кристина
