испуганно оттолкнёт тесак, запаникует. Не будь в душе этого дикого куража, Кристина и не поняла бы, что её берут на понт, но теперь ощупала удобно лёгшую в ладонь рукоятку, зло сверкнула глазами:
– Крепче держите, уроды.
Решительно занесла над головой тесак. Стах в секунду побледнел как вампир из голливудской мультяшки. Кристина покосилась на Тимура. Сдвинув к переносице брови, тот не пошевелился, только нервно взбухали под кожей желваки.
Ка-анешна!.. Перед тёлкой ты лицом в грязь не ударишь, хоть все твои кореша без рук останутся. Ну и хрен с тобой!..
Кристина со всего маху опустила тесак. Тяжёлое лезвие глубоко вонзилось в плаху массивного дубового стола рядом с пальцами Стаха.
– Памперсы ему купите, – презрительно бросила она, и в ту же секунду кураж покинул душу, оставив только вибрирующую дрожь внизу живота и нестерпимое желание расплакаться.
Кристина ещё сумела сладить с голосом:
– Мне надо умыться. Где у тебя тут ванная?
Тимур только глазами стрельнул, как один из «амбалов» уже показывал ей дорогу в ванную комнату. Щелчок закрытого изнутри замка подвёл черту – Кристина всхлипнула, бессильно сползла спиной по двери…
Вместе с Тимуром они прожили что-то около четырёх лет. Не таким уж и страшным оказался он. В то время стало не модно ходить с волыной за поясом и гнуть пальцы веером. Тимур занялся легальным бизнесом и стал зваться Геннадием Антоновичем. Кристина сама создавала его новый имидж: выбирала дорогие костюмы и галстуки, проводила от его имени благотворительные акции, организовывала положительные отклики в прессе.
Притерпелась к нему, смирилась и в некотором роде даже полюбила, если привычку можно назвать любовью. По крайней мере, не на шутку волновалась, когда у него и его охранников не отвечали телефоны.
В середине нулевых его «мерседес» расстреляли из калаша прямо в центре города, когда они ехали на свадьбу дочери одного из партнёров по бизнесу. У Тимура не было шансов – четыре пули, калибр пять сорок пять, две из них в голову. Для города это было последним отголоском бандитских войн, для Кристины – вторым рождением. Её вытащили из машины без сознания: сквозное ранение, шок, большая потеря крови.
После выписки из больницы, Кристина вернулась в свою заброшенную квартиру. От состояния Тимура ей не досталось ни копейки – даже огромный белый «Лэнд Ровер», на котором она разъезжала по городу, был оформлен не на неё. Да она и не претендовала.
От одиночества и депрессий спасали подруги:
– Крыська, ты где?.. Опять дверь не закрыта?.. – кричала Петра. – Ах-ах-ах, лежит она, как будто гостей не видит. Рота подъём!
– Алло, гараж! – Белка подразнивала, держа в одной руке бутылку коньяка, в другой пару плиток шоколада. – Как насчёт двойной порции здорового пофигизма? – зазывно кивала в сторону кухни, где Петракова уже вовсю гремела посудой.
Свет кухонного плафона плескался в коньячных бокалах, в перламутре чашек стыла кофейная гуща, три сигаретных дымка вились, сплетаясь один с другим, выискивая друг в друге опору.
И находили!
– Девчонки, что бы я без вас делала… Люблю вас.
– И я вас.
– И я…
Хлюпанье носом, чмоки в щёку.
Потом Белка – неисправимая оптимистка – утирала ладошкой слёзы солидарности.
– Эй, клюшки! Это что за мокрота? Фиг им всем – не дождутся! Плевать на них с высокой горки! Да, хоть с колокольни! Хоть с орбитальной станции!
Чаще всего такие посиделки случались у Петраковой – вот где была нужда в подруготерапии! Влюбчивая родилась как кошка, а мужики – ясен пень! – сволочи.
Когда слышался в телефонной трубке плачущий голос подруги, Кристина с Белкой ехали в другой конец города, где Петра снимала квартиру подальше от пьющего отца и вечных семейных разборок.
– Ну, блин, кошёлка! – возмущалась Белка. – Тебе – ля-ля-ля, бла-бла-бла! – вот такенную лапшу на уши, а ты повелась, как последняя лохушка. Ты сначала присмотрись, чё за мужчинка, а потом в спальный мешок к нему прыгай.
– Белинская, не остри тупым углом, а? Знаешь, сколько мужчин надо поменять, пока найдёшь того, который согласится с тобой жить?
– Не знаю, и знать не собираюсь.
– Ну и блюди себя для своего мифического олигарха.
– Твоя философия похожа на рассуждения алкоголика: чем больше я пью, тем сильнее дрожат руки, чем сильнее дрожат руки, тем больше проливается мимо стакана. Значит: чем больше я пью – тем меньше я пью.
– Ну и? Не поняла.
– А чё тут понимать! Чем чаще ты меняешь мужчин, тем меньше надежды на то, что тот, кого ты ищешь, воспримет тебя всерьёз.
Разными были Петра и Белка: одна вечно обжигалась, ходила на грани потери женской гордости, вторая чуть ли не в монашки записалась, скептически глядя на окружающих мужчин: «Второй сорт – не брак!»
Хоть и были все три подруги разными, а в красоте друг другу не уступали. Про них говорили, что они подбирали друг друга по внешности. Другие подбирают подруг по интересам, по социальному статусу, по принципу «против кого дружим». А они по красоте.
Ага! Сидя на горшках в детском саду подбирали друг друга. Сцыкухи сопливые!
– Две подруги у меня, – вздыхала Белка, – и обе дуры. Авдееву видели?
Кристина едва слышала про Авдееву, сердце сжималось: украла у неё жизнь, исполнив все те мечты, которые наметила себе Кристина. Поэтапно, не торопясь и будто дразня: Мещерский, журфак, телевидение. Удачливая во всём. Как это назвать, если не плагиатом? Списала у неё жизнь, как контрольную по алгебре.
– А ничего так на экране смотрится, – одобрительно кивала головой Белка.
– Нифига себе «ничего». Второе место в конкурсе красоты среди дикторов телевидения.
Кристину злил этот разговор, как и всё, что было связано Авдеевой.
– Всё, хватит тайгу пылесосить. – Она решительно собирала со стола рюмки и кофейные чашки, относила их в мойку. – Идём на прогулку. Себя показать и над другими посмеяться.
Шумно прихорашивались у зеркала, шутливо оттесняя друг друга плечами. Петра – шатенка с рыжинкой, с горящими глазами; Белка – блондинка, то и дело забывающая о собственной же установке быть строгой и неприступной. Весело хохотали, отталкивая друг друга бёдрами: «Посторонись, тётки!»
Галдели, стучали каблучками по лестничным пролётам, выходили из подъезда: высокие, стройные, походка от бедра.
«Тёткам» было по двадцать пять, они собирали на улицах восхищённые взгляды, были ещё молоды, но уже знали жизнь, и только одного не могли понять – почему мужчины стелются перед ними, а женятся на «серых мышках».
После Тимура Кристина целый год не пускала в свою жизнь мужчин, потом появился Вова. Даже два Вовы. Нет, физически он был одним человеком, но присущее большинству мужчин раздвоение личности было у него так сильно развито, что Кристина воспринимала его как двух разных людей. Раздвоение было чётким и понятным как на шкале термометра: вот тебе плюс, а вот минус. Между ними только ноль – точка отсчёта.
Для Вовы такой точкой была
