«Степь да степь кругом…» сгинул, а проблемы, которые он курировал и помогал решать, — остались. И город начало лихорадить. Связями Суэтин обладал колоссальными. Сначала остановился Ершовский ликёро-водочный завод, а через пару дней как обухом по голове: брёвна ершовского леспромхоза завернули обратно аж из Москвы — в них нашли какого-то экзотического короеда; спирт завис на таможне; все эти вопросы обычно решал Геша. Директор ликёрного Платков и начальник леспромхоза Варежкин рвали волосы на своих лысых головах. И это было лишь начало…
— Ох, не вовремя Гешу убили! — басисто выводили они. — Что же он никого на своё место не подготовил? Опыт не передал? Вон, даже Борис Николаевич и то — постарался! Какого сокола вместо себя сыскал! А Геша?.. Эх, чтоб тебя, Геша!
Начали искать замену и отыскали — двух гешиных племянников — Алмаза Суэтина и Игоря Краевского.
Они постоянно сопровождали Геннадия Бертрановича в деловых поездках, были его порученцами на переговорах и доверенными лицами.
— Мы подумаем, — сказали оба, и ночью пошли к Геше советоваться, как им быть в такой щекотливой ситуации.
А ситуация и впрямь выходила патовая: Геша умел решать проблемы оптимально — с минимальными взятками. Игорь и Алмаз такими талантами не обладали.
МАХОВИК ЖИЗНИ
Геннадий Бертранович лежал на мягком диване в углу чердака и воодушевлённо показывал карточные фокусы. Рядом с ним лежала Рая и глотала слёзы. Они не занимались сегодня любовью, они тосковали.
Рая о загубленной молодости, а Геша — о себе.
Хотя, казалось бы, что ему не хватало?
«Я умею зарабатывать — мне не потратить до конца жизни, сколько их есть, — думал Геша про деньги. — Мои дети давно живут в Лихтенштейне, я обеспечил их на сто с лишним лет вперёд. Мои две бывшие жены снова замужем. Жить, чтобы накопить ещё больше денег? Чтобы улаживать чужие секреты и получать за них деньги? Каждый мой день похож на предыдущий — утряска чужих дел, зависшие на таможнях составы спирта, леса, бензина, цемента, черепицы, мрамора, заблокированные деньги на счетах, перелёты, отъезды, приезды, рестораны, отели, женщины». Геннадий Бертранович знал столько женщин… он собак знал меньше.
«Она идёт вхолостую, моя жизнь. — Геннадий Бертранович чрезвычайно тяжело вздохнул, Рая всхлипнула. — А что впереди? Дряхлость и немощь. Оттого, что я заработаю ещё столько же — я уже не стану счастливым. Я не могу спать! Я постоянно думаю об этом… Я не бедный человек, но не принадлежу себе. Мне надоели люди и их проблемы, с которыми они приходят. Я устал. Я был везде, на всех лазурных берегах, но там вместо счастья — шумная его имитация, вместо радости — суетливый эрзац.
Особенно после возвращения — начинается та же самая жвачка жизни, а ведь я уже не мальчик, — у меня всё скорее позади, чем впереди».
«Чего ты хочешь? — впервые спросил себя Геннадий Бертранович. — Ведь ты что-то хочешь? Чего? Реши сам, честно ответь себе на этот вопрос — жить осталось немного. Полноценной жизни тебе осталось всего ничего… Как ты хочешь прожить остаток её? Ты можешь изменить свою жизнь, не каждому предоставляется такая возможность, а ты можешь!
У тебя-то есть деньги, в отличие от других, чтобы её изменить. Ты смог и ушёл из этой жизни, бросил её, скоро ты уедешь отсюда, а дальше что? Что ты будешь делать там?»
НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ
Начальник Ершовского ОВД полковник Стрепенюк сидел у себя в кабинете, когда секретарь положила ему на стол факс.
— Откуда, Тоня? — Стрепенюк взял в руки длинную бумажку.
— Из Москвы, — сказала Тоня.
— Чего это? — поморгал глазами Иван Николаевич.
— А кто их знает! — пожала плечами Тоня. Полковник надел очки:
— Ага! — И начал читать: — «В интересах государства вам необходимо отыскать пропавшую картину! В Россию едет Папа Римский и в рамках запланированного визита намеревается увидеть картину из ершовского музея — оригинал той, которая хранится в Ватикане…»
У Ивана Николаевича Стрепенюка покраснело в глазах, он выдохнул и, застонав, продолжил чтение:
— Ага!.. «… в Ватикане её наполовину съела крыса. И, чтобы провести реставрацию, требуется ершовский оригинал. Зам. министра внутренних дел Грызунов». Что же теперь делать?
У Ивана Николаевича заныло сердце.
— Только папы нам тут не хватало! — простонал он. — У нас! В Ершове! Чтоб он сказився этот Папа… Прости господи!
Вошла Тоня с чаем и бутербродами.
— Кобздева и Мурмулёва ко мне! Быстренько, Тоня!
— Слушаюсь, — попятилась секретарша.
— Надо вырыть Гешу, может, картина в гробу? — с ходу предложил начальник оперативного отдела майор Кобздев.
— Дадим Папе Римскому любую другую картину! — осторожно начал старший оперуполномоченный капитан Мурмулёв. — Откуда он знает, та эта или не та?
— У них же половина осталась! — схватившись за голову, рыкнул на подчинённых начальник ОВД. — Крыса их, чёртова, ватиканская!.. Не могла всю картину сожрать!..
— Да, дело не простое… на этот раз, — сказала за дверью Тоня, нарезая ещё колбасы для бутербродов, и вздохнула.
ЦИНИЧНАЯ СИТУАЦИЯ
— Ай да Геша! Ты всё ещё тут? Тю-тю!
— Ну?
— Что?
— Лежишь?
— А чего не уехал-то?
— Чего, молчишь?
— Отвечай!
— Тю-тю! — Гоготали Гешины племянники на чердаке Раисы Охапкиной. Разбуженный Геннадий Бертранович морщился. До погребения племянники с ним были на строгом «вы».
— Жду, пока жду, — не стал вдаваться в подробности Суэтин.
— Чего? — Алмаз фыркнул. — Геша, нырял бы сейчас с аквалангом!
— Алмазик, не свисти! — разозлился Геша. И покраснел.
Племянники переглянулись — они больше не боялись своего дядю. Им было смешно: «Его же нет!» — сверкало в глазах у каждого.
— Тю-тю! — снова сказал свою коронную фразу Тютик (по метрике — Игорь). — Я же предлагал: давай ты сгоришь в машине из-за непотушенной сигареты! А ты: «Нет, нет! Я хочу в гробу хорошо выглядеть! Я хочу из гроба посмотреть, кто как ко мне относится!»
— Ну, посмотрел? — полюбопытствовал Алмаз.
— Алмазик не свисти! — Геннадий Бертранович хмыкнул, вспомнив собственные похороны — Феллини отдыхал.
— Если б ты сгорел, никто б на тебя не подумал, что ты картину спёр! — сказали племянники, перебивая друг друга.
— Кстати, а зачем она тебе?
— Кто? — поморщился Геша.
— Картина!
— А я её брал?! — Геша всегда поражался отсутствию логики у Алмаза с Тютиком.
— А кто же?.. — Племянники переглянулись.
— Алмазик, не свисти, — попросила с дивана Рая.
— А, ну да! Зачем она тебе? Но кто-то же взял! — Племянники больше не улыбались.
— Чего пришли-то? — зевнул Геннадий Бертранович.
Племянники объяснили.
— Занимайтесь, — выслушав и подумав, разрешил Геша. — Справитесь?
— Шишек набьём, — покачал головой Тютик.
— Справимся! — не согласился Алмаз.
А назавтра по местному телевидению озвучили долгожданную весть: во время экстренно запланированного визита Папа Римско-католической церкви на полдня заскочит в Ершов лицезреть украденную картину:
— Господа жулики, верните по-хорошему ценный холст! — С экрана на жителей Ершова смотрел начальник ОВД Стрепенюк. — Вы меня знаете? Я шутить люблю, но не умею.
— А мы умеем, но не любим! — добавили из-за спины начальника майор Кобздев и капитан Мурмулёв.
— Как считаете — вернут? — выйдя из эфира, спросили Кобздев и Мурмулев у Стрепенюка.
— Уверен, — сузив глаза, выговорил полковник.
— Уверен он, — тихо вздохнула Тоня и покосилась на квадратную спину начальника ОВД.
Милиция с риском для жизни искала пропавшую картину; неурядицы в бизнесе за Суэтина взялись улаживать его племянники; а Геша дожидался, пока картину найдут, снимут с него обвинения в краже её, чтобы наконец уехать с грустной Раей за пределы отечества.
— Если картину не найдут, Райка, то первым делом устроят эксгумацию моего тела в гробу, вот увидишь!
— Как ты мне надоел со своим гробом! — вскочила Рая и убежала с чердака.
Геша посидел-посидел и заметил в углу холст, купленный по его инструкции.
— Так что там, на картине той?.. — произнёс он, взяв в руки кисточку.
— Галина Ивановна! — позвал он маму Раисы часа через два. — Галина Ивановна!
— Ну что? — высунулась та. — Что вам, Геша?
Геннадий Бертранович поморщился.
— Нужно бы поточней узнать о…
— … картине! — закончила Галина Ивановна. — Завтра! Всё — завтра!
ВСТРЕЧА
И Галина Ивановна пошла к музейному хранителю — Дауду Соломоновичу Гречишникову, который в молодости ухлестывал за ней, а она пренебрегла и вышла за лесничего Охапкина, о чём потом пожалела тысячу раз, но было поздно.
