Раиса и мать глядели на него молча.
— Скоро уедем, Райка! — Геннадий Бертранович засмеялся. — Подкинем картину и в путь!
— Езжай один, — тихо сказала Рая.
— Как? А ты не хочешь? — весело переспросил Геша. — Я не узнаю свою весёлую любовь. Будь умницей, Рая.
— Сам будь…
Геннадий Бертранович подумал и попросил:
— А ты люби меня…
Рая с Галиной Ивановной переглянулись, потом посмотрели на Суэтина.
За три недели Геннадий Бертранович поправился на четыре килограмма…
«Я больше не думаю о чужих проблемах, у меня осталась только пара своих, — размышлял он. — Картину я нарисовал, осталось подкинуть её в музей. И завтра уезжаем!»
Ему даже в голову не приходило, что он здесь теперь персона нон грата.
— Геша, съезжай с чердака, — так и не взглянув, вернула ему холст Рая.
Геннадий Бертранович подумал, что ослышался.
— Рая, ты что! — побледнел на глазах Геннадий Бертранович. — Просто цирк какой-то, Рая!
— Покинь чердак по-хорошему, — членораздельно повторила Рая и тряхнула золотыми локонами.
— Забирай свою собаку и уходи! — добавила Галина Ивановна.
Супруги Чаплыжкины две недели почти, что не спали, и, когда ночью у них в опочивальне прозвенел звонок, вскочили и схватили трубку одновременно.
— Геша!!! Геша-а-а-а!!! — крикнули они, стукнувшись лбами.
— Да, это я, — после долгого молчания, грустно сказал Геша. — Можно я у вас переночую?
— Нннет!!! — хором вскрикнули они и отбросили трубку…
Это был уже десятый Гешин звонок — все без исключения его бывшие друзья не согласились предоставить ему ночлег даже на одну ночь.
— Ма, я приеду сейчас? — спросил он, когда после долгого ожидания на том конце подняли трубку.
— Приезжай, сынок, — тихо сказала Гешина мама. — Открывай сам, а то соседей перебудишь. Ключ я положу под тряпку.
И Геша, сев на старый велосипед, поехал на другой конец города; сказать, так никто бы не поверил, что на «Орлёнке» с просевшей рамой в костюме «Пума» по ночному городу едет долларовый миллионер, которого нет в живых.
Сначала Геннадий Бертранович, распугивая припозднившихся жителей, отправился в музей прикладного искусства и лишь к утру доехал до маминой квартиры на улице Тургенева. Взял из-под тряпки ключ, открыл и…
ТРАХ-ТИБИ-ДОХ!
Когда назавтра Тминов кое-кому рассказал про Гешу, ехавшего на велосипеде с чёрным терьером за пазухой… его наконец забрали на пять суток. К приезду Папы город чистили от нелогично высказывающихся граждан.
Посадили и забыли.
…И тут картина в музее появилась.
Больше всего появлению картины обрадовались сотрудники ершовского ОВД. Они сразу же устроили себе выходной, а в Москву полетела депеша: «Картина обнаружена!»
Уборщицу опросили двадцать пять раз: как ей удалось обнаружить пропавшую ценность, на что та, устав показывать, как разметала паутину, начала натурально огрызаться.
— А вы могли не заметить ценную картину в прошлый раз? — допытывались оперативники.
— Ну откуда я знаю? — невежливо ответила и так же посмотрела Нинель Константиновна. Намеренно упустив из виду, как столкнулась с Геннадием Бертрановичем прошлой ночью на выходе. У них ещё произошёл занимательный разговор, когда на его просьбу показать, где стояла украденная картина, Нинель Константиновна Гриб, убеждённая что говорит с привидением, с удовольствием впустила его в музей.
— Что это? — проходя мимо экспонатов, спрашивал любопытный Геннадий Бертранович. И замирающая от страха Нинель Константиновна отвечала, как заправский экскурсовод, пока они не дошли до самого пыльного угла в запаснике, где стояла вышеозначенная пропавшая картина.
— Что это? — ещё спросил Геннадий Бертранович, поднимая с пола заржавленный тесак.
У Нинели Константиновны чуть не отнялись ноги от подкатившего ужаса, но она всё-таки прошелестела:
— Головорез…
— Головорез? — изумленно переспросил Геша, ставя картину на прежнее место. — Зачем?
— Его нашли в местной пыточной камере, — пересохшими губами, объяснила Нинель Константиновна.
— Им резали головы? — спросила Суэтин, укладывая головорез обратно в угол.
— Нет, — помотала головой Гриб.
— А что же делали?.. — уточнил Геша.
— Отрезали, — пожала плечами уборщица, ещё тогда окончательно и бесповоротно решив: про Гешин фантом никому не рассказывать.
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …
— Это она, — сказал Дауд Соломонович, бывший хранитель музея, которого разыскали на даче. — Я единственный, кто её видел.
— И что там было? — навскидку спросили его, не показывая холста в полную величину.
— Ножки от шкафа… — начал перечислять Гречишников.
Оперативники переглянулись.
— Мы спасены, — безмятежно вздохнул начальник ОВД Стрепенюк через час после допроса Нинели Константиновны Гриб и Дауда Соломоновича Гречишникова. — Месяц поисков наконец дал результаты, и неважно, что картину подкинули, и уж совсем ерунда, что на ней нарисовано совсем не то, что перечислил Дауд Соломонович, а нечто совсемушки другое. Тоня, чаю!
— Чаю ему, — наливая в стакан крутого кипятку, проворчала Тоня. — Вам с сахаром? — спросила она через полминуты.
— Восемь кусков. Я сам размешаю, — пообещал полковник Стрепенюк.
КРУГОМ ШЕСТНАДЦАТЬ
Ершовский мост был построен в одна тысяча девятьсот первом году и с тех пор простоял никем не ремонтируемый сто лохматых лет! И вот время его жизни подошло к концу — трещина с каждым часом увеличивалась на глазах!
Обидное стечение оскорбительных обстоятельств.
НАПРАСНО, МАМА
И если все горожане и милиция жили в ожидании приезда Римского Папы, то взбаламученные звонками Гешины друзья собирались, чтобы обсудить странную закономерность — покойник всем звонил уже дважды!
— Напрасно я им звонил, — сказал утром маме Геша.
— Да, сынок, поспешил ты, — согласилась мама.
— Райка меня выгнала, — схватив голову руками, в который раз пожаловался маме Геша.
— Какая скверная женщина, — ласково произнесла старенькая мамочка Геннадия Бертрановича, поцеловала его в лоб и пообещала: — Ты себе лучше найдёшь, Гешенька.
— Мама, что мне делать? — спросил Геннадий Бертранович.
— Поезжай за кордон, раз собрался… — пожала плечами мама.
— Да? — посмотрел ей в глаза сын.
— Переночуй ещё ночку у мамы и поезжай!..
И если бы не телефонный звонок, который разбудил их с утра, наверное, эта история исчерпалась бы совсем иначе…
Позвонила Нелли Чаплыжкина и после деликатного вопроса про здоровье и прибавку к пенсии задала странный на первый взгляд вопрос:
— Роза Никодимовна?..
— Что? — поинтересовалась растроганная Гешина мама.
— А вы Гешу давно видели? — быстро спросила Чаплыжкина.
— Трубочку передать? — после долгого молчания предложила мама Геши.
— Ой, вы шутите! — после вздоха начала смеяться Нелли. — А мне… то есть нам… ну, нам всем — странные сны снятся!..
— Что, Геша с вами из могилы говорит? — предупредительно спросила мама Геши.
— А откуда вы знаете? — поинтересовалась Нелли Чаплыжкина не своим голосом.
— Да это наследственное…
— То есть как?
— И дед Гешин, и муж мой, и бабка по их линии после похорон ещё долго нам житья не давали: всё по телефону звякали, обратно просились, — подумав, медленно изрекла Роза Никодимовна.
— И что?! — голосом, полным ужаса, потребовала продолжения Нелли Чаплыжкина.
— Ну, поставьте свечку в церкви, помолитесь за здоровье его, и больше он вам не позвонит, цыплёночек мой, — уже не притворно всхлипнула Роза Никодимовна. — Увидите!
— Как же… за здоровье-то? — не своим голосом переспросила Нелли Чаплыжкина.
— В том и секрет, — твёрдо пообещала Роза Никодимовна. — В каждой из пяти городских церквей поставьте по свече за Гешкино здоровье — и всё! Перестанет вас пугать по ночам.
— Прямо странно… не верится… ой, ну ладно, — попрощалась Нелли, а мать и сын облегчённо вздохнули.
— Я весь в тебя, ма! — посмотрел на маму Суэтин.
— А в кого же ещё? — развела худыми ручками Роза Никодимовна, девяносто восьми лет от роду.
А по городу, через какой-нибудь час, подымая пыль, ехала кавалькада из десяти, переливающихся всеми цветами радуги «мазератти», это друзья Геннадия Бертрановича объезжали все церкви по порядку: Страстей Господних, Спаса-на-Крови, Святой Капельки, Богородицы и часовню Святого Матфея великомученика.
— Накопили грехов, — переговаривались, глядя на сияющую кавалькаду ярких авто, горожане без затей. — Теперь замаливают!
— Пусть замаливают…
