— Пошли сообщение Руфусу: «Буду сегодня» — и зашифруй непременно.
— Команда «непременно» излишняя, — сделал замечание комп.
«Все-таки она баба», — не без злорадства заметил Атлантида. Однодневка. Как мотылек. Может, потому и такая капризная?
Покинув номер, Платон полностью уничтожит ее память, и ни один черный хакер не сможет восстановить то, что желал утаить черный археолог. Таковы правила. И он был уверен, что гостиничные компы об этом знают. Не могут не знать, коли находятся в сети.
4
Через полчаса в своем неизменном белом костюме и в белой шляпе с вентилятором Атлантида вышел из отеля. В петлице лиловел бахромчатый цветок «mamillaria blossfeldiana». Вентилятор в шляпе тут же стал барахлить, то рычал, как молодой пурпурный бычок с Ройка, то, вместо охлаждения, обдавал голову плевком горячего воздуха. И не мудрено — барахло это клепают на Гее-квадриус, и Атлантиду угораздило там в свое время приобрести двадцать пять таких шляп. Эта была предпоследняя, двадцать четвертая. К тому же довольно громкое хрипение вентилятора портило аристократический имидж, который так старательно создавал профессор космической археологии Платон Рассольников. В мире, где у человека зачастую нет не только родного дома, но даже родной планеты, имидж значил куда больше, чем просто хорошее впечатление. Имидж становился крепостной стеной или хотя бы слабым прикрытием. Безупречная белизна костюма, тоненькая тросточка, шляпа — это некий крошечный мир, который перемещается с человеком с планеты на планету, и под любым солнцем — первым, вторым или сотым — добавляет значения слабому телу и честолюбивой душе. Когда-то в детстве Атлантида увидел на экране компа рекламу недвижимости на Старой Земле — джентльмен в белом костюме, в белой шляпе, с тросточкой в руке и с цветком в петлице. Он рекламировал домик на берегу моря, небрежно опершись на корпус бледно-синего глайдера. И этот рекламный образ со временем стал символом для Платона — символом его стремления поселиться когда-нибудь на Родине Человечества. Какой цветок вставил в петлицу тот рекламный джентльмен — Атлантида уже не помнил. Но для себя он выбрал цветок кактуса, и этот выбор был так же символичен, как выбор костюма и тросточки. Земля-дубль застраивалась в то время, когда антигравитация сделалась делом обыденным. Повсюду над улицами были развешаны ярусами антигравитационные переходы, над домами летали такси-антигравы, и капсулы лифтов сновали вверх и вниз по причудливым обводам небоскребов. Все это создавало иллюзию легкости и вечного парения. А также неустойчивости, пусть не пугающей, но все равно несколько тревожной. Года два или три назад какой-то шутник устроил сбой в работе управляющих антигравитационными устройствами чипов. Сколько было тогда катастроф! Сколько тел испуганно приникло к Земле, пусть не подлинной а дублированной, но Земле, словно умоляя о защите. Защите, которая была уже не нужна. Но прошло несколько часов, и лифты вновь заскользили по направляющим рельсам, и снова понеслись над домами такси-антигравы. Садясь в такси, Платон вспомнил эту историю, и ему стало не по себе.
Лавка Руфуса располагалась не в самом фешенебельном районе и не на самом бойком месте. Вообще говоря, непосредственно в лавку Атлантида почти никогда не заглядывал, предпочитая просматривать виртуальные каталоги. Что-нибудь особенно замечательное редко можно обнаружить прямо на полках. Но Руфус был полезен: во-первых, через него без труда удавалось сбыть парочку сомнительных экспонатов (именно парочку — Руфус всегда рисковал по маленькой), а, во-вторых, антиквар — поставщик новостей черного археологического мира. Едва в его лавку попадала какая-нибудь интересная вещица, он тут же сообщал о ней Атлантиде, где бы тот ни был — на Земле-дубль, на Галлии-7 или в центре Галактики. Вся беда в том, что Руфус толком не мог отличить подлинный артефакт от фальшивки, и его лавка была набита подделками и дешевыми безделушками. Странно, что такой человек мог держать лавку на Земле-дубль и не разориться. Странно, как он вообще попал на Землю-дубль. Сейчас Атлантида был уверен (или почти уверен), что Руфус предъявит ему какую-нибудь грубо сработанную статуэтку и к тому же — не золотую. И весь вопрос заключался в том, кто решил подделывать немертейские статуэтки, если известно, что ни одной золотой скульптуры на Немертее не нашли? Кстати, а почему старина Руфус определил золото как немертейское? Но чем больше нелепостей громоздилось одна на другую, тем более лакомая добыча маячила вдалеке (далеко это определялось в 173 000 световых лет, не такая мелочь даже для современной межзвездной техники). Компьютер в лавке Руфуса услужливо раздвинул стеклянные двери и произнес низким мужским голосом: «Добро пожаловать в мир старины, когда двери открывали сами люди». После чего перед Атлантидой развернулась подвижная дорожка, ведущая наверх, в кабинет хозяина. Дорожка эта была популярна в Галактике лет триста назад. Но какой-то ушлый гробокопатель всучил ее Руфусу как находку с далекой планеты — то ли с Антея-3, то ли с Пелора, утверждая, что чудесная самодвижущаяся Дорожка перемещала людей с планеты прямо к богам и украшала старинные храмы. «Кидала» назвал сей артефакт «Лестницей богов» и клялся, что расстается с чудесной находкой с болью в сердце и со слезами на глазах. Руфус так обрадовался, что выложил за «археологическое чудо» пятьсот кредитов. А Платон так хохотал, что не мог устоять на ногах, и упал на эту самую дорожку, которая благополучно сжевала своими стальными челюстями полу его новенького белого пиджака. С тех пор Платон стал относиться к сообщениям Руфуса с осторожностью. Но все же, почему золото немертейское? Не настолько же антиквар осел? Или настолько? Или только уши у него ослиные, как у царя Мидаса? Однако при всей своей ослиности Руфус умудрялся превращать свои сомнительные приобретения в золото, или, вернее, в солидные счета в банках. Атлантида встал на бегущую дорожку, и та медленно повлекла его наверх. Вспомнив про испорченный пиджак, Платон не удержался и пнул «археологическое чудо». Пнул несильно, но добавил несколько сильных выражений. — Этот элемент дома не очувствлен, — сообщил все тот же низкий голос компа. Платон терпеть не мог эти домашние компы последних моделей. Их интеллект примитивен, на каждый второй вопрос они не могут ответить, зато постоянно лезут с советами и комментируют происходящее, не давая шагу ступить без своих поучений. Иногда археолог мечтал о старинном доме без искусственного разума сомнительных достоинств.
Кабинет Руфуса напоминал сферу, изготовленную из матового стекла. Разумеется, всего лишь визуальный эффект, но довольно правдоподобный. Забавно наблюдать за человеком, который ступает на наклонный пол, а нога его при этом проходит вглубь и касается совершенно ровной поверхности. Человек непременно отпрянет или споткнется и будет двигаться, как по холодной воде, — осторожно трогая ногой поверхность и уж потом робко ступая. Атлантида довольно быстро привыкал к подобным обманкам, гораздо быстрее, нежели сам хозяин, который нет-нет да и умудрялся споткнуться обо что-то невидимое под голубой поверхностью псевдопола.
— Едва дождался! — закричал Руфус. Голос у него в отличие от голоса домового компа был высок и пронзителен. — Сюда! Сюда! — замахал он руками, будто зазывал археолога в скальную гробницу.
Антиквар повернулся к столу и молитвенно сложил пухлые ладошки: перед ним в защитном голубоватом коконе стояла статуэтка высотой сантиметров пятнадцати. Вернее, пятнадцати с половиной, подойдя ближе, определил Атлантида. Судя по оттенку, золото было самой высокой пробы. Скульптурка изображала коша — низкорослое, чем-то похожее на крошечную лошадку с очень короткими ножками животное с Немертеи. Помнится, один чудак вез целую дюжину кошей на космическом челноке, хотел показывать зверят то ли в цирке, то ли в зоопарке — коши вообще довольно понятливые и незлобивые существа. По дороге коши закуклились, а каков период пребывания в куколке — никто не знал. Горе-дрессировщик продал всю дюжину в ресторан на космической базе. После чего базу закрыли на долгий карантин. О том, что стало с обедавшими в том ресторане, рассказывали анекдоты месяца два по всей Галактике, а карантинная служба зверствовала на пересадочных базах, особенно в пищеблоках. К счастью, Платон не обедал в том ресторане… Итак, стало ясно, почему Руфус принял золотую статуэтку за немертейскую: коши водятся только на этой планете. Вряд ли кому-то придет в голову делать их изображения из золота на Пелоре или на Галлии-7. Галлия-7… Помнится, на той планете было весело.
— Можно взглянуть? — спросил Атлантида.
— О да, конечно, конечно! — Торговец убрал защитное поле.
Профессор Рассольников положил на стол тросточку и взял в руки статуэтку. Работа довольно тонкая, но формы носят явные следы архаики. Если он точно помнит классификацию немертейской культуры, золотой кош принадлежит скорее всего к началу эпохи Третьего царства. Или даже к концу Второго. Шерсть животного была намечена мелкими черточками. Штрихи шли неровно, с заметными пропусками, так, как будто шерсть у коша росла кустиками. Возможно, это и соответствует истине, а может, и нет. Или это какие-то надписи? Ведь письменности на Немертее так и не обнаружили, хотя археологи и астроисторики делали осторожные предположения, что цивилизация планеты была довольно древняя. Но кто может утверждать, что сложные орнаменты на дверях главной гробницы, — именно письменность? Ведь они до сих пор не расшифрованы.
