Hад вершиной холма на востоке поднималось легкое белое облако, похожее на ласточку с раскинутыми крыльями. Одиннадцать почему-то остановились не доходя до вершины, а Иисус медленно шёл дальше, вверх по тропе, шёл как будто прямо в облако и чуть паря над травой. Я протер глаза… Чем дальше уходил Иисус от застывших на дороге рыбаков, тем больше Он становился! Я протер глаза, чтобы избавиться от иллюзии, но это продолжалось.
Стоя на коленях под маслиной, я видел, как Он становился все выше и выше. Чем дальше, тем выше! Он поднял руки и они как будто срослись с крыльями облака-ласточки. Спокойное сияние исходило от этой теперь уже гигантской, в треть неба фигуры в белом, с белыми крыльями. Теперь казалось уже, что Он застыл на месте, и только растет вместе с облаком, повернувшись к нам лицом, и огромные глаза Его сияли в облаке как два неярких Солнца, а длинные русые волосы уже сливались с облаком. В этом сиянии уже неразличимы были на земле у дороги Его ноги в сандалиях, и только два серебристых столба струились вверх, скрываясь в вышине. Я стоял на коленях, наверное разинув рот. Думаю, что Его ученики на дороге испытывали те же чувства. И вдруг в этих двух колоннах стали различимы две фигуры, тоже в белых одеждах, и двинулись к людям на дороге.
Не помня себя, я кинулся вверх и бежал что есть духу прямо к ним, к этим ученикам, к чуду! Ведь надо же было спросить, что они видели, видели ли они? В те минуты я забыл, что это совсем незнакомые мне люди, иудейские рыбаки и крестьяне, что между нами пропасть. Мы все были свидетелями чуда, или только я, – вот что для меня было действительно важно в тот миг. Две высокие фигуры в белом меж тем уже стояли рядом с учениками, с обоих сторон дороги, края их накидок скользили тихой волной по траве. Меня они как будто не видели и обращались только к ученикам:
– Мужи Галилейские! Что вы стоите и смотрите в небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придёт таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.
Сказав только это, обе фигуры исчезли; только воздух, где они стояли ещё секунду назад, светился. Я уже не мог сдерживаться. Я закричал прямо в спины ученикам Иисуса, закричал на своем галльском наречии, на котором говорили только в семье:
– Парни! – но тут же сообразил, и перешёл на койне, который знали все в Иудее, – Вы…Вы…Что вы видели?! Спины дружно вздрогнули и в легком облачке дорожной пыли все они как по команде повернулись ко мне. Сначала мне показалось, что они потрясены моим появлением не меньше, чем всем предыдущим. Один из них даже пошатнулся и протер глаза, как будто я был призраком, а не их ушедший только что в небо Иешуа! – Кто ты? Как тебя зовут? И как ты оказался здесь? – первым спросил меня бородатый и курчавый, с зелеными глазами рыбак, которого немного времени назад Иешуа называл Кифа, по-еврейски Камень.
– Я Рем, сын Сидония-галла, начальника писарей из претории. Мой отец знает книжника Аарона, и Никодима-старейшину, и ессея Садока, и эллинов из семидесяти ваших, – лихорадочно перечислял я тех, кто мог быть им знаком и симпатичен. – Я… тут был и видел… Все видел… Это правда? Это – чудо, которое вы ждали?
– Ты был там, на северном холме? В двадцати локтях от нас? – Это сказал, что-то сообразив и вспомнив, видимо, странные слова Иисуса, Кифа, и все бурные эмоции переливались огнем в его сине-зеленых глазах.
– Зачем ты был там? – Затем Кифа спросил у других, не дожидаясь моего ответа: – Кто знает Сидония-галла? Фома, ты всех в городе знаешь, и ты Иоханан, ты знаешь всех чужих, кто он?
Иоханан, самый молодой, кивнул головой и сказал что знает, и добавил что-то по арамейски, что я не понял. Но Кифа сразу успокоился и только повторил свой вопрос ко мне:
– Зачем ты был здесь, на холме?
Я рассказал сбивчиво, все как было. Они слушали молча, потом обменялись несколькими фразами на малопонятном мне галилейском диалекте. Потом Иоханан сказал на койне всем, и для меня:
– Христос знал, что Рем был здесь, в двадцати локтях от нас. Значит, он может идти за нами.
Строгий, с резкими чертами Симон (потом я узнал, что он бывший зилот), сказал:
– Позади нас, на двадцать локтей.
Все улыбнулись. Словно гора спала с плеч. Мы медленно двигались в сторону Иерусалима, и я, наконец, задал главный вопрос:
– Что это было? Чудо?
– Для тебя да, чудо. Для нас – Первенец из мертвых всего рода человеческого предстал пред Отцом Своим на сороковой день по воскресении, по закону Моисееву и по Новому Завету с Отцом нашим.
До сих пор я слышал только от отца (а он – от книжников, а те – от Назарянина) слова о Новом Завете (и то – лишь само это слово), но меня эти иудейские законы мало интересовали, хотя им была подчинена вся ежедневная жизнь иудеев в Иерусалиме, и римляне вынуждены были считаться с этими законами и заветами Моисея. Меня поразило другое, что не мог понять никто, – ни иудеи, ни римляне, ни я. Как Он воскрес из мертвых и что мы видели сейчас? Это было похоже на фантастический сон, и если бы одиннадцать галилеян только что не подтвердили мои видения, я решил бы, что все это, что было полчаса назад, приснилось мне.
Солнце между тем клонилось к закату, а мы подходили к броду через чистый поток Кедрона.
– Рем, – сказал мне Симон-Кифа, – теперь, если захочешь, ты можешь быть с нами. Среди семидесяти, избранных Христом этой зимой, есть самаряне, сирийцы, еллины, и после зимы многие присоединились к Христу. Теперь, значит, среди нас будет ещё и свободный галл, гражданин Рима.
Последнее он сказал кажется с легкой усмешкой в голосе, но я решил уже не реагировать на иудейские насмешки и приколы, – как называл я про себя все их запутанное и жесткое особенное. Иисус снимал все это Своим взглядом из облака, Своими глазами, которые теперь уже не забыть никогда.
– Хочу быть с вами, – сказал я. Кифа продолжил:
– Ты знаешь Долину сыроварен, близ Храма? А дорогу Овечьей тропы из нее? Ну вот, эта дорога упирается как раз в ворота дома Иосифа-книжника. Приходи через десять дней к этому дому, а до этого разыщи еллинов-семидесятников и Николая Антиохийца из них же. Фома объяснит тебе, где их найти. Поговори с ними, там познакомишься и с другими. Они расскажут тебе многое, чтобы этот день казался тебе не только чудом, но и промыслом Христовым.
Десятки вопросов роились в моей голове, но галилеяне уже расходились по двое, по трое, и я, чтобы показать им, что и я чего-то стою, крикнул им в догонку:
– А знаете почему облако было похоже на ласточку? Потому что сегодня день неба, и священный тотэм сегодня – ласточка!
Это я только что вспомнил из отцовского жреческого календаря и спешил удивить их своей осведомленностью. Иоханан обернулся и серьезно ответил мне:
– Что же, молодец, Рем. Тебе надо встретиться ещё с персом Бахрамом из наших новых учеников, – у него тоже есть древний календарь, календарь Авесты, и он тоже разгадывает небесные знамения. И ещё поговори с нашими из ессеев, вы сговоритесь вместе.
Фома, быстрый и хорошо говоривший на греческом, немного задержался со мной и объяснил, где найти учеников-еллинов, и Николая, и Бахрама, и ессеев. На тропе среди смокв у самого входа в город мы растались и с ним… Среди шумных толп в Иерусалиме я шёл как во сне. Если бы не Кифа, Иоханан и Фома, живые люди, которые были свидетелями всего, что я видел сегодня, я сейчас думал бы, что видел сон. Теперь наоборот, – в толпе мне казалось что именно сейчас я вижу сон, а там, на холме за Кедроном была явь.
Дома сразу заметили мое состояние. Я рассказал отцу и матери все, что видел, и про свой разговор с учениками Иисуса. Мы жили тогда с краю квартала у претории Понтия Пилата, и стена нашего внутреннего двора выходила в иудейскую часть города. В Иерусалиме любые новости разносились быстро, в один час, но вечерние толпы на улицах вели себя как обычно и отец сказал, что никто в городе ничего не знает, и не видел ничего в районе Елеонской горы. Тогда я вспомнил и рассказал ещё о странной приятной прохладе и ясности воздуха, окружавшей воскресшего Галилеянина и учеников в радиусе примерно пол стадии вокруг них: может только в этом кругу и видно было все, чему мы были свидетелями? Другого объяснения не было, на том и порешили.
Позже, ближе к ночи, к нам пришёл ещё нередкий гость, римский сотник Лонгин, державший стражу на Голгофе в ту самую пятницу, накануне пасхи, когда был распят Иисус. Отец был знаком с Лонгином ещё раньше, но после того дня они встречались почти каждую неделю у нас дома, и Лонгин искал учеников Распятого, потрясенный всем тем, что видел на Голгофе. Я с восторгом повторил свой рассказ во всех подробностях для Лонгина. Сначала он не хотел поверить даже в то, что русоволосый в белой накидке среди одиннадцати на дороге был тем самым воскресшим Иисусом, и Лонгин расспрашивал о чертах Его лица, каков Его взгляд, голос, бородка, усы, одежда. Он спрашивал, были ли видны на руках и ногах следы от гвоздей, которыми прибили Его к кресту. Этого я не рассмотрел с двадцати локтей, а стопы ног из-за кустов вообще не видел, и белая накидка была длинная, почти до травы, до земли. И руками Он в мою сторону не показывал, только лицом оборотился однажды. Лонгин почему-то огорчался именно из-за этого, что я не видел следы гвоздей, хотя в остальном, как оказалось, мое описание полностью совпадало с Тем, кого он шесть часов видел рядом на кресте, и слышал Его голос. Я обещал узнать у моих свидетелей про все, что интересовало Лонгина, но он предложил даже пойти со мной по тем адресам, которые дал мне Фома.