молодая. – Бажена специально старалась не говорить слово "мать", так как свою родную ещё хорошо помнила. Да и какая там мать… – И, в общем, когда рожать стала не ко времени – там же и померла. А родились два мертвых ребенка – маленькие и жуть, какие страшные. Вроде как головами срослись – у девочки от ужаса перекосилось лицо и ее передёрнуло от воспоминаний.
– Дальше…
– А дальше тятя, видимо, повредился рассудком. И было с чего, даже повивальная бабка тех страшных детей трогать не захотела. Принялась причитать, что это я, мол, ведьма, их всех со свету сжила. Ну и тятя заставил меня подобрать тех… детей… и пойти похоронить их в лесу. Но сказал не закопать, а бросить на том месте, где самоубийц оставляют. Мол, такая чертовщина всю землю собой оскорбит. А еще сказал, чтобы я там с ними и сдохла – Бажена вдруг утратила контроль и начала реветь.
– Дальше! – грубо прервал ее Мельник, не давая свалиться в рыдания.
– Да и все. Ничего дальше. Собрала пожитки, отцепила от сарая свой оберег, взяла замотанных в тряпки детей и пошла в лес. Люди из деревни всякие гадости в след кричали, но трогать меня боялись. Нашла погребальную поляну, оставила там трупы, а сама начала скитаться. Деревни три прошла, но то ли молва разнеслась про тех детей, то ли просто злющие все. Так и бродила, пока чуть в реке вашей не утопла.
– А годков тебе сколько?
– Да кто б считал. Не знаю я.
Мельник пристально смотрел на Бажену и, казалось, что-то смягчилось в его лице. Она решилась поднять глаза и сцепилась на долгие секунды с ним взглядом, но не выдержала и снова уставилась в пол.
На вид ей можно было дать лет 13, ну 15, и то едва ли. Исхудалое тело, впалые щеки, темно-русые волосы, одни глаза и остались – выразительные, зелёные. "А ведь я встречал уже такие глаза" – подумал вдруг мельник, – "Целое громадное семейство с такими глазищами. Не их ли она?" Но быстро ответил себе, что уже и не важно, коль ее выкинули.
– Зря, конечно, не известно, сколько тебе годков. Может ты невеста уж, да можно тебя к кому просватать. Перерубить, чтоль тебя, как дерево, чтоб по кольцам посчитать?
– Я… я… – Бажена от испуга натянулась, как стрела, но ничего сказать не сумела.
– В общем, так поступим – сказал Мельник, а девочка аж подпрыгнула на лавке от его грозного голоса – Ты можешь пока тут оставаться. Будешь с хозяйством помогать. Сильно не болтай, в деревню не суйся. Чем позже про тебя прознают, тем лучше тебе же будет. Мало ли, что тутошним бабам в башку взбредёт. А ко мне деревенские особо не лезут – Водяных боятся, иль ещё каких чертей. Спать можешь на печке пока. Не хватало ещё, чтоб ты хворь какую принесла.
Бажена выдохнула с облегчением. Но боялась что-либо ответить, поэтому только посмотрела на мельника прямо и в самые глаза. Было что-то в них такое интересное, что заставляло ее вглядываться, позабыв про страх.
– А ты не из болтливых. Уживемся.
Бажена встала, неуклюже поклонилась с благодарностью и молча принялась убирать со стола.
5
Осень наступила быстро. Листья как по команде вдруг стали резко менять цвета, а кое-какие деревья и вовсе поспешили скинуть всю одежду разом. Скучать было некогда. Мельник выдумывал задания, а девочка исправно выполняла: собирала поздний тысячелистник, дубовую кору и даже ягоды ландыша. Она и сама не дура, знала, что ядовитые, но он несколько раз предупредил, чтоб соблюдала осторожность. Спросить, зачем отрава, Бажена решилась только раз. На что получила традиционно лаконичный ответ: "Чтоб было". Она считала, что мужики обычно в травах не сильны и таким не занимаются, но с другой стороны, никаких мужиков без жен она до этого и не знавала, да и про мельников везде ходила особая молва. Поговаривали, что в лучшем случае они с Водяным якшаются, а в худшем – сами колдуны. Уточнять, конечно, она бы не решилась.
Деревенские на мельницу в очередях стояли, но Бажена не дура, на глаза никому старалась не показываться. На праздник урожая, ясен пень, ее не пустили бы, даже спрашивать глупо. Но издали она с удовольствием наблюдала за палящими кострищами, да весёлыми плясками.
Мельник был человеком суровым и обходился всегда малым. Поэтому даже когда наступили заморозки, не сразу сообразил, что девочке нужна одежда. Это озарение, почему-то его страшно разозлило, да так, что он ходил целый день, пуская молнии и даже пару раз пинал кота, который, конечно и сам не умен, раз крутился у хозяина под ногами.
– Есть некоторая одежда. Ну, бабская. Тебе, наверное, велика будет, но что ей в сундуке пылиться? Шитью обучена, под себя подделаешь?
– Обучена.
– Пойдем, посмотришь. Без меня только туда не ходи! исключительно сегодня и со мной можно, поняла? И ничего не лапай!
Бажена кивнула. Когда все шло по негласному порядку, было спокойно и понятно. А вот такое, что выбивается из привычной колеи, заставляло ее снова чувствовать жуткий страх от макушки до пяток. Направились они в страшную соседскую избу. Конечно, с одной стороны, девочка предпочла бы этого не делать. С другой стороны, было интересно до дури, что же это за изба такая, что даже шишки в том огороде собрать ей было запрещено.
Как только мельник открыл скрипучую дверь, в нос ударил спертый затхлый сырой запах. Окна, покрытые пылью, совсем не пропускали уходящий вечерний свет, поэтому мужчина зажёг свечу – неслыханное дело, так как обычно он их ревностно экономил.
Бажена заморгала, оглядываясь. Насколько дом пугал снаружи, настолько же понравилось ей внутреннее убранство. Красивые рушники, жалко, что прибитые паутиной да пылью. Паласы пестрели даже сквозь грязь разными цветами. На наличниках резьба, а печка – неслыханное диво – разукрашена ладным орнаментом, и возле нее целая армия разномастных чугунков. Восхищенная, Бажена смотрела во все глаза, пытаясь не упустить ни одной детали.
– Это же…! – девочка не удержалась и кинулась к роскошной резной прялке, но подпрыгнула от испуга, когда мельник грозно зарычал.
– Сказал же! Не лапать!
– Просто я страсть, как прялочки люблю! Прости, пожалуйста – она спрятала для верности руки за спину и стала жадно ее рассматривать.
Мельник долго капался с сундуками, в итоге выбрал тот, что по видимости искал, и открыл замок.
– Вот тут есть какая-то одежда, глянь. – Откинул крышку и замер, как молнией пораженный. Словно в дурмане, нежно, едва
