– Вы помните, – спросил он через минуту, – нашу встречу с Томом Морганом на платформе в Паддингтоне несколько лет назад?
Я задумался, перебирая несколько аналогичных эпизодов и пытаясь понять, о каком из них идет речь. Наконец перед моим мысленным взором возник образ человека, который заводит нас за багажный вагон.
– Да, теперь припоминаю, – сообщил я. – Но уверен, что письмо не от него. Я слышал, что Том умер в тюрьме в начале девяностых, пока вас не было.
– А оно и не от Тома, а от его сына, Джейми. Или, как он теперь подписывается, Джима.
– И что ему нужно? – спросил я, а потом до меня дошло, и я расстроился: – О, нет! Парень пишет из Пентонвиля. Надежды отца не оправдались? Он попал в тюрьму?
– Хуже того: он приговорен к смерти и будет повешен через пару дней. – Детектив передал мне письмо. – Просит о встрече.
День выдался ясный и приятный, явно обещавший обновление природы, которое всегда сопровождает наступление весны. Однако по мере того как мы шли от экипажа к зданию тюрьмы Пентонвиль, серые здания, казалось, высасывали всю весеннюю прелесть из воздуха. Чем ближе мы подходили, тем внушительнее вырисовывалось впереди мрачное строение. Даже деревья, которым не повезло вырасти в тени этого здания, словно бы не заметили весну и все еще склоняли с отчаянием голые ветви. Нам с Холмсом несколько раз доводилось бывать в Пентонвиле, а через пару лет мы, как потом окажется, снова прибудем сюда, чтоб стать свидетелями смертной казни. Мне всегда казалось, что места могут впитывать боль и муки. Даже когда здесь не будет людей, тюрьма останется юдолью страдания.
Нас ожидали. Начальник тюрьмы встретил нас у входа, поприветствовал с кислой миной и сообщил, что казнь Джима Моргана состоится на следующий день на восходе солнца. Потом он предложил нам обращаться к нему, если что-то понадобится, и передал нас на попечение охранника, а сам вернулся в свой кабинет.
Мы пошли за нашим провожатым по лабиринту коридоров. В какой-то момент наша небольшая процессия миновала открытую дверь, за которой виднелся тюремный двор. Я лишь мельком глянул на него, но успел заметить, что в центре площадки соорудили виселицу. Какие-то люди ползали по деревянному каркасу, словно муравьи, опробовали механизм, чтобы на следующий день все прошло без заминок. Наконец – всего-то через несколько минут, хотя мне показалось, что прогулка тянулась куда дольше, – мы подошли к запертой камере, у которой дежурил охранник. Наш провожатый тихонько пояснил:
– Мы выставляем охрану рядом с камерами смертников, а то вдруг арестант начнет бузить или нанесет себе увечья, ну, вы понимаете.
Мы кивнули, а мне пришло в голову, что нелепо следить за здоровьем приговоренного к смерти. Я уже жалел, что согласился сопровождать Холмса в этом походе.
Охранник посмотрел в маленький глазок, а потом достал связку ключей из кармана униформы и открыл тугой замок. Раздался щелчок, дверь отворилась. Охранник вошел первым и жестом пригласил нас внутрь:
– Можете пробыть здесь, сколько захотите.
В первый момент мы будто оказались в кромешной тьме, и лишь через пару мгновений мои глаза привыкли к тусклому свету, проникавшему в камеру через крошечное окошко в дальней стене. В помещении стоял стол, на котором слабо горела свеча; рядом с ним размещался стул, а под окном – койка. Когда мы сделали шаг вперед, с койки поднялся человек и вышел к свету. Он был высок и худ, намного выше своего отца, которого я толком и не рассмотрел в единственную нашу встречу. Видимо, Джейми пошел в мать. Тюремная роба местами висела на нем мешком, а кое-где была явно коротка. Узник попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. Он откашлялся и попытался снова:
– Мистер Холмс? Доктор Уотсон? Спасибо, что пришли.
Он махнул в сторону койки и спросил, не хотим ли мы присесть. Холмс отказался, но велел молодому человеку самому опуститься на стул. Джейми сел на самый краешек, поджав ноги под сиденьем так, словно приготовился к прыжку.
– Спасибо, что пришли, – повторил он. – Я очень ценю ваше участие.
– Что мы можем для вас сделать? – спросил Холмс. – Ваше письмо весьма расплывчато. В нем вы сообщили, что находитесь здесь, и напомнили о моем разговоре с вашим отцом на вокзале. Мне кажется, он упоминал, что тогда вам было шестнадцать.
– Наверное, – кивнул Джейми. – Я не знаю точно, когда конкретно вы с ним встречались, но примерно в то время я и встал на тропу, которая в итоге привела меня в эту камеру. Я знаю, что вы пытались тогда помочь моему отцу, но, как видите, жизнь моя повернулась вовсе не так, как мечтал мой отец. Вы уже знаете, что он умер в тюрьме, и я, похоже, повторю его судьбу. Но нужно положить конец ужасной традиции, мистер Холмс. У меня тоже есть сын, и он не должен пойти по этой дорожке. Во имя той помощи, которую вы некогда оказали моему отцу, я обязан просить вас о том же.
– Я предполагал, – заметил Холмс, – что вы намерены убедить меня помочь в пересмотре смертного приговора. Я знаю лишь то, что прочел в газетах, но готов выслушать вас. Не могу отказать человеку за несколько часов до казни.
– Нет-нет, мистер Холмс, я действительно совершил то, в чем меня обвиняют. Я нахожусь тут по заслугам. Но нужно положить конец… проклятью, которое нависло над нашей семьей. Мой сын не должен закончить так, как мы с отцом! Наши жизни отравлены замыслами Мориарти, даже спустя годы после его смерти. Обещайте, что поможете, прошу вас!
Холмс обошел стол и присел на край койки. Джейми поерзал на стуле, повернувшись за движением моего друга. Усевшись, знаменитый детектив подался вперед и велел:
– Расскажите мне все.
Несколько мгновений Джейми Морган сидел молча, разглядывая свои руки. Когда он наклонился вперед, я увидел тыльную часть его тонкой шеи под спутанными волосами: в свете свечи она казалась желтой и нездоровой; тени плясали на изгибах позвоночника. Я развернулся так, чтобы видеть лицо Джейми, и мое движение, видимо, вернуло парня обратно на грешную землю, и он заговорил:
– Мой рассказ не займет долгое время, но объяснит, что именно я прошу вас сделать для моего сына. Отец рассказал мне, о чем он говорил с вами в тот день на платформе, мистер Холмс. И вы тогда уделили ему время и подсказали, к кому обратиться, хотя отец работал на вашего заклятого врага. Он пересказал мне вашу беседу несколько лет спустя; я тогда уже вовсю работал на профессора. Я знаю, что вы видели мои рисунки и дали отцу имя человека, который взял бы меня под свое покровительство и дал бы мне образование, чтобы я попробовал изменить жизнь к лучшему. Увы, ничего не получилось. После того разговора отец сохранил вашу карточку с написанным на ней именем. Он помнил, что вы велели сразу избавиться от нее, и даже хотел это сделать, но не смог. Карточка осталась у него всего на день, но этого хватило. Ее нашла мать, начала расспрашивать. Отец не мог признаться, что просил вас о помощи, поэтому придумал историю, якобы вы откуда-то услышали о моих рисунках и хотели, чтобы я получил образование. Дескать, вы сами подошли к нему на вокзале и сунули карточку. Мать рассердилась и начала ворчать, что нам не нужна помощь от богатеев, тем более ваших знакомых. Она сказала, что отцу нельзя было разговаривать с вами: вдруг кто-то видел? О нашей семье заботился профессор. Разумеется, я все это слышал. Мы всегда теснились в крошечных квартирках, так что возможности поговорить с глазу на глаз просто не было. Вот почему какое-то время я верил в то, что сказал отец, и считал, что это ваша идея, мистер Холмс. Я встал на сторону матери и заявил, что вы не должны вмешиваться в нашу жизнь, хотя сама идея получить специальное образование меня и заинтриговала. К этому моменту отец окончательно запутался в собственной лжи. Мать боялась, что вас с ним кто-то видел и о случившемся донесут профессору. В таком случае его жестоко накажут, чтобы другим была наука. Именно поэтому мать решила сама рассказать подручным Мориарти о карточке в надежде, что, если мы признаемся, наказание будет не таким страшным. Отец попытался отговорить ее, но не то чтобы активно: он всегда был слабым, особенно в семье. Матушка взяла карточку и умудрилась добиться аудиенции у профессора. Вот как он узнал о моих способностях к рисованию. Результат был вовсе не тот, какого матушка ожидала или на который надеялась. Меня забрали из дому и сказали, что отныне я состою на службе у Мориарти. Однако сначала мне предстояло пройти профессиональную подготовку, соответствующую моим талантам. Меня увезли из Лондона, разлучив с родителями, и отправили в старый дом в Рединге, где я несколько месяцев жил с одним стариком и несколькими людьми Мориарти. Старика вы, наверное, знаете, мистер Холмс: мистер Пенрод, мастер по подделкам.
Детектив кивнул и добавил:
– Полагаю, он уже мертв.
Джейми Морган ответил:
– Да, скончался несколько лет тому назад, тоже в тюрьме. В девяносто первом его арестовали вместе с большинством прочих подручных Мориарти. Он умер от какой-то болезни крови и считал, что, возможно, заболевание развилось из-за работы с вредными красителями и металлами, которыми он пользовался много лет. Кто знает… В любом случае я жил с ним довольно долго, и он быстро оценил мои способности и начал учить меня всему, что умел сам. Это заняло недолгое время, признаюсь честно, поскольку он сказал, что у меня выдающийся талант. В итоге очень скоро ученик превзошел учителя. Я изучил чернила и красители, а еще специальные инструменты, которые известны только тем, кто занимается подделками. Старик рассказал мне о разновидностях бумаги и пергамента, об использовании палимпсеста[8]. Кроме технической стороны вопроса, я изучил величайшие подделки прошлого и деятельность знаменитых фальсификаторов. Я узнал, что создать антураж, в котором якобы найден документ, столь же важно, как и соблюсти «исторический» вид подделки. К весне девяносто первого года я перенял у Пенрода все практические знания, какими он мог со мной поделиться. Впереди были годы работы и практики, мне предстояло отточить свое мастерство. Я вернулся в Лондон, понимая, что теперь буду создавать подделки для профессора. Я гордился своим талантом и готов был применить его в жизни, пусть и в незаконных целях. Приехав в Лондон, я снова увиделся с отцом в штаб-квартире Мориарти, где папа получал какое-то письмо, которое нужно было доставить. Он, разумеется, обрадовался, увидев меня. Только тогда я узнал, что мама умерла прошлой зимой. Профессор распорядился, чтобы новости до меня не доходили, дабы не отвлекать меня от занятий. Мне показалось, что отец сильно изменился, стал старше, замкнулся. Он, видимо, уже поставил крест на своей жизни, вернее на том, что от нее осталось. Думаю, на него давило и то, что случилось со мной, поскольку он тогда отвел меня в сторонку и рассказал правду о встрече с вами. Я думаю, он надеялся, что если я узнаю правду, то воспользуюсь возможностью и выберусь из этого болота, пока не поздно. Однако я понимал, что, раз уж я состою в организации профессора, сбежать невозможно, да мне особо этого и не хотелось. Несмотря на злость из-за того, что мне не сказали про смерть мамы, я гордился своими способностями и тем, что превзошел Пенрода, своего учителя. Через несколько недель после возвращения я устроился в Бирмингеме, довольно далеко от Лондона, и начал работать над подделкой целой серии акционерных сертификатов. Я закончил их и послал профессору, и уже через пару дней получил новое задание. Я не задумывался над тем, правильно ли поступаю, просто радовался своим талантам и тому, что мог создавать. Из ничего, имея просто пустой лист бумаги или пергамент, я умел сделать шедевр, который не отличить от настоящего… Несколько месяцев спустя я все еще жил в Бирмингеме, выполняя разные заказы, и тут до меня дошло известие о том, что организация Мориарти уничтожена и все ее лондонские участники, включая отца, арестованы. Через несколько дней мы узнали о том, что профессор погиб на водопаде в Швейцарии, прихватив с собой вас, мистер Холмс.
