– Здесь все деньги, какие у меня есть, – сказал он. – Кроме того, это в принципе любезность с моей стороны, ведь мы оба знаем, что если тебя найдут, тебе конец, поскольку ты представляешь слишком большой риск для деятельности преступного синдиката.
Гиддри разозлился:
– Позволь мне судить о риске, Джим, поскольку, случись что со мной, рискуешь ты. Я знаю, что ты вступил с ними в сговор!
Разумеется, ни о каком сговоре и речи не было: Джейми с радостью не виделся бы больше с преступниками, но выбора не было. Во всяком случае, он уж точно не стал бы сообща с ними замышлять убийство Гиддри. Морган попытался увещевать партнера, но тот отказался верить ему, поскольку находился во власти растущей паранойи. В результате он произнес слова, которые в конечном итоге стоили ему жизни:
– Лучше бы со мной ничего не случилось, Джим, поскольку я все записал, все твои грязные делишки. Стоит мне пропасть – и письмо отправится прямиком в полицию, и тогда ты потеряешь все: деньги, контору, прекрасный дом вместе с женой и сыном…
Пока он говорил, глаза Моргана будто застилал красный туман. Он знал, что шансов спастись у Гиддри мало. Та преступная сеть, что поработила их, уже ищет его, а они отлично умеют находить людей и устранять угрозу. Джейми понимал, что скорее всего Гиддри убьют, и тогда полиция получит документ, изобличающий самого Моргана. Его душила обида на несправедливость партнера: ведь Джейми, пусть и нехотя, но помогал ему с той самой ночи, как тот впервые заявился в его типографию, и до нынешнего дня, когда собирался выкупить собственные клише, вместо того чтобы сдать подельника организации, которая попросту пришила бы его и забрала клише бесплатно.
Голос Джейми срывался от сдерживаемого страдания:
– Он говорил и говорил, но слова утратили для меня смысл. Комната словно бы потемнела, я теперь видел только Гиддри, который с гордостью делился планами разрушить мою жизнь и раздавить меня как муху. В какой-то момент что-то щелкнуло у меня в мозгу. Все эти годы скрытности, шантажа, безнадеги… Я метнулся и схватил одно из тяжелых клише, лежавших рядом на прессе. Гиддри так удивился, что застыл на месте, а я обрушил удар ему на голову.
Нет, я не убил его одним ударом. Гиддри закричал, словно раненый зверь, отпрыгнул и побежал к двери, но я гнался за ним с окровавленным клише в руках и видел, как красный ручеек стекает по его черепу, заливаясь за воротник. Гиддри все еще визжал и кричал. Все случилось очень быстро. Я левой рукой схватил его за воротник и оттащил от двери. Он потерял равновесие и завалился назад. Я сделал шаг в сторону, увернувшись. Гиддри упал на спину, голова оказалась около моих ног. Он брыкался, пытаясь лягнуть меня по голове, когда я склонился над ним.
Я резко увернулся и взглянул ему в лицо. Гиддри пытался уползти в сторону, пнуть меня, но, увы, не мог достать. Я снова поднял клише и ударил его по голове. Он успел закрыться руками, но я, должно быть, ушиб ему пару пальцев, а то и вовсе раздробил, поскольку он заорал и отдернул руки, прижав их к груди. Теперь голову ничто не загораживало, и я начал наносить удары один за другим, а острый край металлической пластины превращал его череп в кровавое месиво. Вскоре Гиддри затих.
Мы с Холмсом молча слушали страшный рассказ.
– Не знаю, сколько я простоял так, – продолжал Джейми, – склонившись над ним и тяжело дыша, забыв распрямиться. Даже когда кто-то выхватил клише у меня из рук и оттащил, я не сводил глаз с распростертого на полу тела. Чей-то голос воскликнул: «Боже, да вы его убили!»
Оказывается, крики Гиддри услышал проходивший мимо констебль. Он умудрился прийти как раз тогда, когда Джейми осыпал своего врага градом ударов. Видимо, молодой человек надолго выключился. Сейчас он лишь помнил, как его привели в его же кабинет и заставили довольно долго сидеть на стуле для посетителей под суровым взглядом еще одного констебля. Позднее, все в том же кабинете, его допрашивал какой-то инспектор и целая толпа людей, чьи лица он почти не различал. Морган в общих чертах рассказал им, как его обучил профессор Мориарти, как потом он самостоятельно стал подделывать документы и деньги, но в итоге превратился в успешного дельца, и как потом явился Гиддри и шантажом принудил его снова встать на путь преступления. Он ни словом не обмолвился о той организации, что с недавних пор контролировала его: даже в минуту отчаяния инстинкт самосохранения сработал, и молодой человек делал все возможное для защиты родных…
– И вот я тут, – сказал он, впервые за время этой любопытнейшей истории взглянув на нас. – Адвокаты считают, что мне стоило подать прошение о пересмотре вердикта под предлогом того, что первоначальное признание было сделано под давлением, поскольку сразу после убийства я впал в прострацию. Однако никуда не денешься. Я убил человека. Я знаю, каково это, когда бешенство овладевает твоим существом. Я хотел совершить убийство, причем так было суждено, чтобы в ту самую минуту мимо проходил констебль и застал меня. Весь мой путь шел к этой самой минуте, и ничего нельзя было сделать…
– Но при чем тут ваш сын? – спросил Холмс. – Какое это имеет отношение к мальчику?
– Проклятие, – ответил Морган. – Надо снять с нас проклятие. Сначала отец, теперь я. Мой отец под конец тоже убил кого-то, как и я. Но я не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу, чтобы его глаза застилала ярость. Не хочу, чтобы он закончил свои дни в тюрьме в ожидании конца, пытаясь представить, каким будет путь на эшафот. Он заслуживает нормальной жизни.
Жена навестила меня один раз, перед судом, – добавил Джейми. – Она мне не сочувствовала, да я особо и не ждал. Лишь бы она воспитала Томаса таким, чтобы он даже помыслить не мог о подобной жизни. Чтобы этого просто не могло быть. Вы когда-то пытались помочь моему отцу, мистер Холмс. Можете сделать то же самое для меня? Это последняя просьба приговоренного к смерти человека.
Холмс несколько минут смотрел на него, пока Морган наконец не потупил взор.
– То есть вы просите меня найти способ пристроить вашего сына, чтобы он получил образование, которого вы тогда были лишены?
Морган кивнул.
– А он так же талантлив, как и вы? – уточнил мой друг.
– Да, мистер Холмс, – с жаром заверил Морган.
Сыщик помолчал, о чем-то размышляя, а потом сказал:
– Сэр Уильям все еще принимает активное участие в судьбе молодых дарований. – Он умолк, а потом добавил чуть тише: – И он по-прежнему мой должник. Я сделаю все возможное.
Морган схватил его руку и сжал, и этот жест жутким образом напомнил мне тот давний день на платформе, когда его отец пожимал руку моего друга по той же причине.
– Спасибо! Спасибо, мистер Холмс! Это все, что мне нужно знать.
– Но как это осуществить? – спросил Холмс. – Я должен сам явиться к вашей жене? Она будет заинтересована в подобном развитии событий? Даст добро?
– Думаю, да. Когда она приходила после ареста навестить меня, я поведал о своих заключениях, в том числе рассказал и про упущенный шанс, который вы дали моему отцу, когда я был маленьким. Мы с ней оба знаем, что у ребенка исключительный талант, и всегда сходились во мнении, что его способности нужно развивать и поощрять. Она к вам прислушается. Ваше участие убедит ее, что здесь не замешаны подозрительные личности из моего прошлого.
Джейми рассказал нам, где живут жена и сын. Холмс встал и пообещал съездить к ним как можно быстрее. Казалось, в глазах Моргана светится какое-то новое умиротворение.
Когда мы собрались уходить, я поймал себя на мысли, что хочу побыстрее покинуть эту крошечную камеру, обитатель которой отсчитывал последние часы. Каковы бы ни были его преступления, меня грела мысль, что мы сможем помочь ему, облегчив его уход из жизни.
– И еще одна просьба, мистер Холмс, – сказал Морган, остановив нас, прежде чем мы успели постучать в дверь, оповестив дежурного о намерении уйти.
– Да? – повернулся к нему мой друг.
– Возможно, когда-нибудь… – начал Джейми, потом умолк, сглотнул и снова продолжил: – Когда-нибудь вы сможете проверить, как поживает мой сын, и, если получится, расскажете ему, сколько он значит для меня…
Холмс не успел ответить, а Морган продолжил:
– Не могли бы вы… поведать ему о нашей сегодняшней встрече, чтобы он считал, будто вы приходили расследовать обстоятельства дела? Не могли бы вы создать впечатление, что в моей вине все же были сомнения? Нет, не лгите ему, просто сделайте так, чтобы в душе у сына была хоть капелька веры в то, что его отец был хорошим человеком. Чтобы он пронес немного любви ко мне через годы…
Холмс ничего не ответил. Он постоял, глядя на умоляющую позу узника, который подался всем телом вперед в свете от свечи, и лишь потом тихо произнес:
– Хорошо, я смогу это сделать.
Я тоже кивнул. Морган слегка поклонился мне в ответ, и на его лице зажглась улыбка.
Мы с Холмсом вышли из камеры. На следующее утро Моргана казнили.
