В маленькой московской квартире играл магнитофон. Под его музыку танцевала пара: молодой человек в джинсах и девушка — по виду десятиклассница. Еще один паренек сидел в углу, листая книгу.
Приоткрылась дверь, и пожилая женщина, наверно соседка, сказала:
— Костя, к тебе.
В комнату вошел Тимченко. Не здороваясь, он сказал парню с книгой:
— Выйди на минутку. — А девушке велел: — Ты останься. Тебе полезно будет послушать.
Костя посмотрел на него с удивлением и тревогой.
— Что ж ты наделал? — спросил Андрей Васильевич, перекрывая голосом музыку. — Наташка беременна, а ты в кусты?
Своей тяжелой рукой он сгреб парня за рубашку и хорошенько тряхнул.
— А ты отплясываешь? Другой дуре мозги крутишь?
— Это сестра моя! — жалобно закричал парень. Тимченко смутился:
— Да?.. Ну, все равно. Так люди не поступают. Иди и женись, а то я из тебя…
— Да вы не поняли, я с удовольствием, — сказал парень еще жалобней. Он пошел выключить магнитофон и снова вернулся к Тимченко. — Я только об этом и прошу. Звоню, звоню, две телеграммы дал!
— Что ты ему объясняешь? Не унижайся, — сердито сказала сестра. — Она мизинца твоего не стоит!..
— Отстань!.. Андрей Васильевич, я ее люблю. А она не хочет. Категорически.
Дома совершенно сбитый с толку Тимченко допытывался у дочери:
— Но почему? Почему? Можешь ты мне объяснить?.. Парень как парень…
— Ну… Он не личность. Не нужен он мне. И вам с мамой не нужен. Только лишние хлопоты… Все равно не сможем мы с ним жить.
Андрей Васильевич помолчал, потом сказал горько:
— Ну давай, жди свою личность… Ребенка сделать — личность, а пожениться как люди — не личность… Ты хоть понимаешь, что жизнь себе искалечила?
Наташа вдруг озлилась.
— А ты хоть понимаешь, что ничего не понимаешь?.. Буду! Буду, буду рожать! И нечего за меня беспокоиться. За себя беспокойся! Тебя спишут вот-вот, ты же отлетал почти!.. А на земле что тебе делать? Вот и будешь внука воспитывать!
— Наталья, замолчи сейчас же! — сердито крикнула мать.
Тимченко встал, хотел что-то сказать дочери, но передумал и вышел из комнаты.
— Бух! Бух! — гремело над болотом. В резиновых ботфортах, в старой кожаной куртке, Тимченко брел по хлюпающей земле с двустволкой в руках. Охота — это был его любимый отдых. Но сегодня даже охота не могла исправить настроения.
— Бух! Бух! — И, хлопая крыльями, упала на землю утка…
…Тимченко вышел к костру, который развел на сухом месте другой охотник. Этот охотник, одетый точно так же, как Андрей Васильевич, был старше лет на десять. Рядом с ним у костра сидела красивая угрюмая девушка в брюках, резиновых сапожках и нейлоновой куртке.
— Андрюша! — весело закричал сидевший у костра. — Вот нечаянная радость!.. Томочка, это мой друг, высочайшего класса летчик!
— Тамара! — без улыбки представилась девушка. Тимченко присел к костру, кивнул девушке.
— Это внучка моя, царица Тамара, — с гордостью сказал старый летчик. — А ты чего невеселый?
— По разным причинам, — буркнул Тимченко.
— Ничего, это мы исправим. Томочка, принеси, пожалуйста.
Девушка встала, спустилась к берегу озера. Там остужалась в воде бутылка водки, привязанная за горлышко к коряге.
Пока Тамара выуживала бутылку, старый летчик говорил, помешивая в греющемся над костром котелке:
— Вот, понимаешь, выросла… Красивая девчонка, хотела артисткой стать, но не потянула. По конкурсу не прошла… А теперь считает, дуреха, что жизнь пропала, конец!..
Тимченко слушал не перебивая.
— Но вообще-то она толковая. Английскую школу кончила, и вообще, — заторопился, чтобы скорее перейти к сути, Тамарин дед. — Я ее устроил бортпроводницей. Уже год летает. И у меня просьба: возьми ее под свое, как говорится, покровительство.
— Георгий Степанович, о чем ты говоришь? — удивился Тимченко. — Все сделаю, что в моей власти…
Тамара вернулась с бутылкой. Разливая водку по пластмассовым стаканчикам, Георгий Степанович продолжал рекламировать внучку:
— Она по-английски знаешь как чешет? И поет, и разговаривает?
— Ну, петь-то у нас вряд ли придется. А вот разговаривать… Ду ю риалли спик гуд инглиш?
Тамара пожала плечами и на хорошем — гораздо лучше, чем у Андрея Васильевича, — языке отвечала, что да, действительно, хорошо говорит по-английски и любит читать английские книги.
— А где летала?
— По Союзу. А сейчас перевели в Шереметьево.
Тимченко подумал, что бы еще спросить, и ничего интересного не придумал: вообще он не очень понимал, чем может быть полезен Тамаре.
— Профессия бортпроводницы нравится?
— Нет, — спокойно ответила девушка. — Если честно, совсем не об этом мечтала.
Она держалась независимо и даже чуть-чуть высокомерно.
— А что вам нравится? На уток охотиться? — спросил Тимченко, обидевшийся за авиацию. Тамара усмехнулась:
— Это дед Егор затащил меня. Развлекает. Тамара отошла поискать сухих веток для костра.
Тимченко спросил у Егора:
— Замужем?
Тот отрицательно покачал головой. Тимченко понизил голос еще больше:
— Мать-одиночка?
— С чего ты взял? — испугался Георгий Степанович.
— Да нет, это я так… Сам не знаю…
Тимченко и экипаж снова были в кабине «Ту-154». Впереди, за стеклом, белели в синем небе легкие облака. Ничто не предвещало неприятностей. И вдруг бортинженер Скворцов и штурман крикнули почти одновременно:
— Пожар!.. Пожар!..
— Вижу и слышу. — Тимченко инстинктивно потянулся к тумблеру, но рука его повисла в воздухе. — Дым откуда-то… Похоже, что-то горит — в кабине или под полом.
На приборной доске бортинженера мигало табло. Игорь прочитал вслух:
— Пожар в первом пассажирском салоне.
— Пилотировать второму! — распорядился Тимченко. — Всем остальным надеть маски!
— Готов! — доложил Игорь. Он был уже в маске, гофрированный шланг которой тянулся к панели с надписью: «Кислород».
— Готов! — доложил и штурман.
— Надеть маску второму. Управление беру на себя, — сказал Андрей Васильевич. На нем тоже была маска. — Двигателям малый газ! Экстренное снижение до безопасной высоты!
— Понял, — кивнул штурман. В масках со шлангами, с наушниками, все они теперь были похожи на космонавтов.
— Инженер! Возьми баллон и иди проверь салоны. — Микрофон, вмонтированный в маску, плотно прилегал к губам, и голос Тимченко звучал из динамика непривычно глухо.
— Беру баллон, бегу в салон! — весело продекламировал Игорь.
А командир продолжал:
