Шорин ответил неохотно:
— Это проект новой каретки к ткацкому станку.
— Любопытно! Что же будет делать эта машинка?
— Это автомат для смены челноков при обрыве утка, без останова.
Гаранин улыбнулся.
— Значит некоторых мальчиков «с костей долой». Так-так-так. Конечно, конечно. На фабрике только порча молодого поколенья происходит. В школу их для поднятия умственного уровня.
— Меня это мало занимает. Я знаю, что с этой кареткой миткаль пойдет чище, и станок при той же ширине с двухсот доведу до трехсот ударов.
— А хозяину и прибыль. Так-так-так. До свиданья. Полезное изобретение.
Проводив Гаранина, Шорин вернулся к гостям. Жена увидела, что он расстроен.
— Наверное что-нибудь нехорошее сказал?
— Зачем вы, Алексей Иванович, вводите в наше общество этого фискала, — сказал механик Горячев — ведь, все, что мы говорили, будет известно Тимофею Саввичу?
Шорин угрюмо усмехнулся:
— Это лучше: пусть слушает сам, чем через десятые руки. Еще присочинит… Он после своего отца наследовал и должность расчетного конторщика и более важную обязанность докладывать о настроении умов… на фабрике…
— Что же он вам сказал?
— Он говорит, что стачка будет. Седьмого. И начнется с моего корпуса.
— Ну, если Гаранин говорит, — верно: тоже талант в своем роде. А на кого он еще тут намекал?
— Да появился у нас ткач один новый: книголюб и большой забавник.
Видя, что хозяин огорчен, гости поднялись уходить.
5. Обман
Шайка разбойников работала последний день. Обошли чуть не все казармы и у Викулы, и у Саввы, заглянули даже в трактир на Песках, но там не до «шайки разбойников»: все столы заняты ткачами и у стойки, и меж столов, и на лестницах народ, и на улице народ — шумят, говорят, песни поют. На улицах шайке то и дело встречались ряженые — подбежит и хрюкнет страшная свиная рожа или гавкнет чорт с рогами, или медведь заревет…
У атамана шайки — Шпрынки в кармане гремят медяки и серебро — давали, где гривенник, где пяточок, а то и семишник на всю шайку. Посчитали: рубль семь гривен…
— Что же, будем по рукам делить или в трактир пойдем чай пить, машину слушать? — спросил атаман под конец.
— Баранков надо купить, — посоветовал Приклей.
— Мало тебе пряников надавали.
— А как же в музей-то ты обещал — уж обещал, так пойдем, — упрашивала Танюша — уж мне хоть бы одним глазком взглянуть на Елену Прекрасную…
— Ну, что ж, ребята, в музей, так в музей!.. Вали.
Шайка разбойников двинулась к вокзалу. На площади у вокзала построен крытый парусиной балаган и расклеены кругом афиши:
— «Новость! Новость! Новость! Орехово-Зуево. С дозволения начальства в первый раз в здешнем городе. Только с 1-го января по 6-е января 1885 года Всемирный музей заграничных восковых фигур. Дышат, двигаются, шевелятся, смотрят — только не говорят. Чудо техники. Адская машина, которой был взорван в Америке пароход. Боа-констриктор из бразильских лесов — живая змея — длиною десять сажен, проглатывает живую козу. И множество других новинок и изобретений. Вход в музей 30 коп. — дети платят половину. Спешите убедиться. С почтением к посетителям музея. — Дирекция: мадам Жаннет».
У входа в музей, украшенного стеклярусною бахромой и кумачом, сидит за кассой мадам Жаннет в шляпке с красным пером. Шпрынка поднялся к ней по ступеням и спросил:
— А гуртом, сколько возьмете?
Мадам Жаннет подняла брови и переспросила:
— Что есть гуртом? Не понимайт.
— Вот гляди — всех, — Шпрынка указал рукой на свою шайку, — можно за полтинник?
— Нет. Каждый платиль пятиалтын.
— Ну, тогда прощайте…
И Шпрынка повернулся итти. Остановился:
— Ну, двугривенный накину… Хочешь?
Шпрынка уплатил за вход, и шайка посыпала в музей, чрез его нарядною завесу. Ревет орган. Неживой клоун вертит головой направо и налево и бьет в турецкий барабан. В стеклянном ящике лежит в вышитом золотом по белому платье Елена Прекрасная, склонившись на подушку; глаза ее закрыты, а грудь высоко вздымается дыханием, лицо румяно. На высоком кресле сидит великий инквизитор Торквемада в белой рясе с красным крестом на груди, он грозно взглядывает, качает головой и закрывает глаза. Танюшка пятится: «Я его боюсь». — «Ну, закрой глаза — мы тебя мимо проведем». Танюшка крепко зажмурила глаза, и ее провели, как слепую, мимо Торквемады. Обошли весь музей. Вот и адская машина, с колесиками, пружинками, тикает маятником. «Вдруг, да ахнет?» Наконец, стеклянный ящик — со змеей… Служитель музея сонный и серый, вынимает вялую змею из ящика и вешает себе на шею; змея ползет и вьется вокруг шеи, от змеи пахнет, как от белья на чердаке: Шпрынка ткнул змею пальцем в живот — холодная.
— Руками не трогать!
— А десяти сажен в ней, пожалуй, не будет?
— Ровно десять! Сколько раз мерили, — уверяет служитель, укладывая скучную змею в ящик…
— Постой-ка! — останавливает служителя змеи Шпрынка, — а покажи, как она козу ест…
— Приводи козу — тогда покажу…
— Это обман. Как же в афишке сказано: козу ест? Обман! Деньги назад!..
— Деньги назад! — вопит шайка, окружая мадам Жаннет…
— Позовить городовой — это безобразий! — говорит мадам Жаннет служителю змеи, тряся пером на шляпе.
Служитель, пробудясь от скуки, с большой охотой пускается за полицейским. Шайка разбойников бежит.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Животики
Вечером в крещенский сочельник, когда машина стала, убрали и вычистили станки, Шпрынка побежал не домой, а по Никольской улице в казарму номер первый, к Мордану: надо было решить купаться завтра в «Ердани» или нет. Сам Шпрынка держался на этот предмет мнения, что придется купаться. Дело в том, что от матери за шайку разбойников проходу нет — рядиться в святки, по ейному, беса тешить.
— Да, ведь, рож не надевали?
— Всё равно, в кустюмах были?
— Да. А у Танюшки на голове космы были черные сделаны, так ей тоже купаться?
— Выдумал — она, поди, девчонка.
— А им не грех?
— Стало-быть, не грех — на то они и девчонки, чтобы рядиться.
— Чудно! И до звезды есть не давала нынче. Мороз ядреный, уж если купаться — всем за одно. Всей шайкой в Ердань бултых!
Около Викулы Морозова прядильной Шпрынку кто-то окликнул:
— Эй, Ванюшка! — стой. А я тебя ищу. Куда бежишь?
— По своим делам, дядя Щербаков.
— Погоди. У меня до тебя тоже дело.
— Ну?
— Про седьмое, — тихо сказал Щербаков, — знаешь?
— Как же, я на полатях в камере лежал, когда вы с папанькой говорили. Все слыхал. Только он не согласен бунт делать, ему мамка не велит.
— Не бунт, а стачку.
— Всё едино.
— Нет. Ты слушай: бунт — когда бьют. Стачка — не давать хозяину потачки. Бунтовать дело мужицкое, а мы — народ рабочий: скажем «баста» — хозяину что ни час убытку рублей полтораста. Дело простое: бей Морозова простоем. Недельку фабрика простоит — старый черт закряхтит. Потолок бы нас в ступе — ан, придется итти на уступки. Не штрафуй зря — а по делу смотря. Согласны задать хозяину потасовку — делай забастовку. Понял разницу?
— Да что к, мы-то согласны. Вся мальчья артель.
— Мало согласны. Эдак и пильщик соглашался кашу есть. А ты сначала распили бревен шесть. Мне адъютанты нужны…
— Кто же это будет адъютант?
— Ты Жакардову машину знаешь?
— Ну, да.
— Вот там есть такие пружинки — попрыгунчики в игольной доске, чтобы узор выходил — они все время прыгают.
— Это животики — знаю.
— Ну вот мне тоже такие животик и нужны, чтобы прыгали, куда надо. Товар мы ткать сбираемся солидный — рапорт большой. У нас всё, как на кардной ленте, пробито, что куда — одна беда толкового народу мало. Ты мне подбери из мальчьей артели пяток-десяток духовых — в адъютанты.
— Животики?
— Да.
— Ладно.
— Завтра приводи после обедни.
— Приведу. Народ у меня ровный. До свиданья.
Шпрынка побежал к Мордану рысцой. В коридор вызвал:
— Дело есть. Важнец.
— Какое?
— Шел я к тебе насчет Ердани — чтобы всей шайкой купаться… Мать пилит, что чорта тешили.
— Что ж — выкупаемся. Хотя мороз-то ой-ой — да и ночь ясная будет.
— Не придется купаться. Догнал меня студент. Советовался со мной. Ему животики, говорит, нужны.
— Чего это?
Шпрынка заговорил шопотом:
— Бунт-то. Седьмого окончательно. Мать моя! Ну так — туда сюда — ему народ нужен. С пяток духовых. Я к тебе затем и шел.
— Ну что ж.
— Я, да ты. Ну еще: Батан, Приклей, Вальян…
— Да и будет.
— Я Приклею скажу, а ты к Батану с Вальяном сбегай в мальчью казарму. Чтобы завтра после обеден к пирогам. У Щербакова-то завтра престол в деревне. У Петра Анисимыча.
