На звонок из калитки выглядывает охранник.
— Степан Алексеевич, я за дочерью приехала, — говорю, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Мужчина окидывает меня удивлённым, слегка шокированным взглядом.
Наверное, я выгляжу сейчас действительно ужасно? Я ведь даже не подумала посмотреть в зеркало. У меня раскалывается голова от рыданий, лицо распухло. Еще и в домашней одежде. В тапочках!
— Мне велели не пропускать вас.
— Как это не пропускать? — вмешивается Лёнька. — Тут дочь её находится. Это уголовное дело — удерживать чужого ребёнка!
Брат пытается протиснуться, но Степан Алексеевич — крепкий мужчина. Он перегораживает проход и не позволяет Лёне сделать даже шаг.
— Пустите! — рычит брат.
— Сказал: велено не пускать. С полицией придете — будет другой разговор.
Он намекает, что без полиции не получится?
Пульсация в висках усиливается. Меня снова тошнит. В глазах темнеет, и я только чудом удерживаюсь на ногах, а Лёнька тут же мчится ко мне и поддерживает.
— Вы не понимаете, что тут творится? — спрашивает брат, взяв меня под локоть.
— Я выполняю свою работу, — отчеканивает Степан Алексеевич.
И тут я слышу голос, от которого внутри поднимается волна отвращения.
— Стёпочка, вы не справляетесь со своей работой? — ехидным тоном спрашивает Антонина Георгиевна.
Она выплывает из дома, словно барышня из средневекового романа. Женщина держит осанку, горделиво вскинув голову. Она всегда ставила себя, как королеву, тем не менее раньше не показывала своё отвращение настолько сильно.
Антонина Георгиевна всегда улыбалась мне, вполне нормально общалась со мной, но резко повернулась спиной. Теперь свекровь смотрит презрительно и недовольно поджимает губы, будто не хочет иметь со мной ничего общего даже косвенно. Впрочем, чего я могла ждать от человека, который привык таким образом вести себя со всеми «неугодными»?
— Что ты здесь забыла? Марина, тебе Андрей уже всё сказал, — фыркает женщина. — Ты Еву не заберешь. Хочешь, вызывай полицию, только вот они тебе не помогут. Суд подобными делами занимается, а у тебя на него штанов не хватит. Любой судья встанет на сторону состоятельного отца, а не матери-оборванки. Посмотри на себя, на тебе уже бирка висит — «неудачница».
Свекровь говорит с таким довольным видом, словно она давно мечтала сказать эти слова. Ее голос звенит на высоких нотах, она почти подпрыгивает от радости, и у меня не остается никаких сомнений, что свекровь терпеть меня не могла. Ловко скрывала свои эмоции. Одно неясно: почему сдерживалась раньше, а теперь явила ядовитое нутро миру?
Смотрю на нее — Антонина Георгиевна победно улыбается, — а у меня внутри расползается пустота.
Не осталось сил на слёзы, сейчас даже на борьбу их нет, только жалостливо просить милостыню.
— Дайте мне увидеться с дочкой… Хотя бы просто посмотреть на неё, — прошу я осипшим голосом.
— Ещё чего вздумала! Еву ты не увидишь. В таком виде даже близко к девочке не подойдёшь. Ты свой шанс уже упустила. Надо было раньше думать, если так ребёнок дорог, как говоришь.
— Вы слишком жестоки. За что вы так со мной?
Не хочу, чтобы дочка оставалась с этой ядовитой змеёй, но понимаю, что иначе и не получится. Сейчас суд может встать на сторону Андрея, ведь у меня нет жилья, нет работы… У меня ничего нет, кроме безграничной любви к малышке.
Орлов точно наймёт лучших адвокатов и сделает всё, чтобы лишить меня родительских прав. И тогда я совсем не увижу дочь.
Разве жизнь меняется вот так — в одночасье?
Что я сделала неправильно, что должна проходить через все круги ада?
Сердце колотится.
В это же мгновение приходит осознание, оно разливается по венам жгучим ядом. Боль затуманила мне рассудок, но теперь я понимаю, что мне действительно некуда забрать дочь. Нечем будет накормить её. Рыдание рвётся наружу. Мне хочется поставить свекровь на место, напомнить, благодаря кому, по большей части, они сейчас имеют то, что у них есть, но вместо этого с губ слетает рваный всхлип.
— Убирайся отсюда и дорогу к этому дому забудь, а иначе я сама тебя посажу. Давно Андрею следовало бросить тебя и развестись. Выглядишь как старая, дряхлая бабка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вздрагиваю, но больше не из-за смысла слов, а от интонации, с которой говорила Антонина Георгиевна. С тем же презрением выпроводил меня Андрей, попросту натравив охранников. Я перевожу взгляд на Степана Алексеевича, но он отворачивается. Понимаю, что помощи от него ждать не придется, ведь он попросту выполняет свою работу, за которую ему платят.
Стыдно, что незнакомый человек вынужден смотреть на эту скверную сцену. Свекровь так орет, что в любой момент вся округа из любопытства соберется.
— А ты на себя-то в зеркало смотрела? — встревает Лёнька, продолжая прижимать меня к себе. — Язык распускать только умеешь, а сына воспитать не получилось?
— Тебе только и говорить о воспитании — щенок, от которого родная сестра отказалась ради моего сына.
Свекровь смеётся, а мне плохеет от звучания её голоса. Понимаю, что ещё немного и не удержусь на ногах, ведь она бьёт по самому больному, режет тяжёлой правдой — из-за Андрея я перестала общаться с братом. Лёнька всегда его недолюбливал и прямо выражал свои мысли. Я же сопротивлялась и грубила, влюбленная по уши. Глупая.
Не могу даже поднять голову, потому что знаю, что брат тоже сейчас вспоминает прошлое. Его руки не отпускают меня, но я чувствую, как прикосновение становится неуверенным. Лёнька мог бы послать меня куда подальше, но он остаётся рядом.
— Пойдём, — шепчу я едва слышно и бросаю гневный взгляд на свекровь: — Мы ещё вернёмся, и говорить будем на моих условиях.
Женщина противно смеётся нам в след, явно вдоволь позабавившись над ситуацией, а я держусь из последних сил, цепляюсь за поддержку брата и ненавижу себя.
Неужели я жила в розовых очках?
Или где оступилась, что всё пошло по накатанной?
Глава 2
Мы с братом едем в полнейшем молчании — даже музыка в салоне не играет. На душе пустота, и я не смогу заполнить её, пока не верну дочь. А ещё эти слова свекрови, ударившие в сердце, точно смертельное жало… Кошусь на Лёньку и замечаю, что он тоже думает об этом.
— Лёнь, я должна извиниться. Она ведь права…
— Замолчи, Марин. Ни хрена она не права. Я тоже был хорош. Просто давай опустим всё. Ладно? Сейчас зайдём в магазинчик, прикупим тебе бельё и что-то на сменку.
Вспыхиваю, ведь я даже без бюстгальтера. Выгляжу, наверное, ужасно?.. Как мне в магазин заходить? Коситься же будут как на бомжа… Впрочем, какая разница? Плевать, что и кто подумает. Меня вышвырнули, как щенка. И хоть Андрей предложил дать милостыню в виде моих же вещей, я не вернусь к нему. Не готова я пока видеть его наглую рожу.
Лёнька прав — мне нужны вещи на первое время.
А вот сколько у меня денег?
Трясущимися пальцами проверяю карту и болезненно смеюсь: Андрей заблокировал карту, которая была выписана на моё имя с его счёта.
Решил обрубить всё.
Молодец…
Подготовился хорошо.
Оперативно сработал.
Стискиваю зубы и всхлипываю.
Захожу в приложение другого банка. Я время от времени переводила туда деньги для совершения покупок в интернете. Эту карту Андрей бы не смог заблокировать, но осталось ли у меня там хоть что-то?
Девять тысяч…
Не густо.
Протяжно постанываю себе под нос.
Мне ведь ещё на консультацию адвоката нужны деньги. И где их взять?
— Что такое?
— У меня с финансами туго. Вряд ли я смогу позволить себе даже бельё, — бормочу я.
— Не переживай. Я оплачу. У меня есть немного денег, хотел девушке подарок подготовить, но тебе сейчас нужнее.
Девушке? У Лёньки появилась девушка?
Мне хочется задать брату множество вопросов, но пока не до этого. Голова раскалывается. Лёня останавливается напротив высотного дома на непримечательной, узкой улочке.
— Магазин в подвале. Вот, приведи себя в порядок немного.
