Вот еще примеры контекстных авторских позиций. А. Н. Григорьев рассуждает о том, каким образом предметы и следы – вещественные доказательства – могут быть причислены к доказательствам-сведениям14. С. Б. Россинский рекомендует переименовать протоколы следственных и судебных действий в результаты этих действий, поскольку протоколы по своей природе не являются сведениями15. Е. А. Долей предложено более чем спорное законодательное определение понятия источников доказательств16. Примеры подобного рода можно продолжить, однако предпочтительнее сосредоточиться на позитивном изложении материала. Добавим лишь: причина подобной узости угла зрения большинства авторов, в значительной мере, обусловлена тем, что опору своей рефлексии процессуалисты находят лишь в национальным законодательстве.
2. Прежде всего, необходимо признать факт компаративистского небрежения – живем-то ведь давно не в замкнутом процессуальном пространстве, а мире, в котором все стремительно меняется: не только доктринальные воззрения, но и зачастую опережающее его законодательство (хотя логичнее было бы, чтобы достижения науки опережали законотворчество). Отметим, например, что законодатель Эстонской Республики вовсе отказался от определения в УПК понятия доказательства. Из УПК Грузии, Латвийской и Литовской республик исключены перечни источников доказательственной информации. В п. 23 ст. 3 УПК Грузии 2009 г. доказательства определяются как информация, представленная в суд в установленном законом порядке, содержащие эту информацию предметы, вещи и иные объекты, на основе которых стороны в суде аргументируют свою позицию, а суд устанавливает имеющие значение для дела обстоятельства. В УПК Украины 2012 г. (ст. 84) четко разграничены доказательства как фактические данные и их процессуальные источники: последние четко поименованы как «процессуальные источники доказательств». В ст. 124 УПК Азербайджанской Республики 2000 г. закреплено, что «доказательствами по уголовному преследованию являются заслуживающие доверия улики (сведения, документы, вещи), полученные судом или сторонами уголовного процесса». В ч. 1 ст. 124 УПК Туркменистана 2009 г. включена такая формулировка: «Каждые из любых законно полученных фактических данных по уголовному делу являются доказательствами»17. В ст. 74 УПК РФ в наиболее уродливой, на наш взгляд, форме воспроизведена концепция единства фактических данных и их источников (детально эта позиция будет рассмотрена во 2 главе настоящей работы). А ведь в совсем недалеком прошлом УПК названных государств по понятным причинам содержали аутентичные определения рассматриваемого понятия.
Анализируя причины и пути проникновения принципиально новых, но поразительно схожих определений понятия «доказательство» в УПК Азербайджанской Республики, Грузии и Туркменистана, мы приходим к мысли: свое начало они берут из одного источника – ч. 1 ст. 142 Модельного уголовно-процессуального кодекса для государств СНГ 1996 г.18
Указанные и многие другие обстоятельства свидетельствуют, – обращение к традиционным проблемам доказательственного права по-прежнему представляется не только оправданным, но и актуальным (не говоря уж о новейших проблемах, а их предостаточно), однако теория и практика уголовного судопроизводства вправе ожидать от научных изысканий большего – продвижения вперед.
3. В период, предшествующий подготовке и принятию УПК РФ, а также УПК государств, так называемого ближнего зарубежья, были высказаны альтернативные существовавшему ранее законодательному определению понятия доказательств в уголовном процессе. Так, С. А. Пашин, понимая под доказательствами специально сконструированные правовым способом объекты, определял их как «процессуально оформленные сообщения, документы или иные предметы, которые правомерно используются в судопроизводстве при вынесении процессуальных решений, в особенности приговоров»19.
В настоящее время украинским исследователем В. П. Гмырко, отрицающим в принципе целесообразность легального закрепления дефиниции понятия доказательств, предложено следующее операциональное его определение: «доказательства – это устные или письменные сообщения лиц, разнообразные вещи (предметы и документы), которые правомерно использовать в суде для отстаивания собственных процессуальных позиций in merito разрешаемых юридических вопросов»20.
В 2004 г. украинский ученый-процессуалист Б. Г. Розовский выступил с сокрушительной критикой закрепленного в законе исчерпывающего перечня источников доказательств (в УПК РФ это ч. 2 ст. 74). «Законодательное зашоривание, – пишет автор, – лишает следователя и оперативного работника права на творчество, столь необходимое в расследовании преступлений, превращает их в механических роботов. Трафаретная следственная и оперативно-розыскная практика – это прямой путь к стагнации соответствующих отраслей науки, к разоружению ее в борьбе с преступностью»21. Б. Г. Розовский рассуждает о том, что даже граждане, в соответствии с действующим законодательством, вправе защищать свои интересы любыми не запрещенными законом способами, и задается вопросом: почему же следователь, защищая права и свободы потерпевшего, интересы государства, должен ограничиваться только средствами, разрешенными законом? Вердикт Бориса Григорьевича, без преувеличения точен: «исчерпывающий перечень источников доказательств – абсурд»22.
В отечественной литературе идеи Б. Г. Розовского поддержаны и развиты в работах В. Т. Томина. Автор также считает исчерпывающий перечень источников доказательств, представленный в ч. 2 ст. 74 УПК РФ, не только излишним, но и вредным, поскольку он противоречит свободе оценки доказательств и неоправданно сдерживает потенциальное развитие средств доказывания23.
Наши суждения по данной проблеме состоят в следующем: представленный в законе перечень источников доказательств универсален. Он позволяет определить процессуально-правовую природу любого носителя доказательственной информации (либо сделать противоположенный вывод о том, что тот или иной объект источником доказательств не является), поэтому и не умаляет ни характеристику самих доказательств, ни природу и правила их оценки, ни развитие криминалистических способов и приемов собирания доказательств.
В уголовно-процессуальных кодексах встречается немало различных перечней. Большинство из них необходимы. Это, прежде всего, касается статей, содержащих перечни оснований для принятия процессуальных решений. Что же касается перечня источников доказательств, то гипотетически его исключение из Кодекса вполне можно допустить. Его наличие или отсутствие ни на что не влияет, при условии сохранения всех последующих статей и норм гл. 10 УПК РФ. Вместе с тем, согласимся, – в совокупности с гиперболизированными требованиями о недопустимости следственных действий, не предусмотренных Кодексом (ст. 75, 83 и др. УПК РФ), они действительно могут создавать барьеры на пути уголовно-процессуального познания.
4. Парадоксально, но предметом многолетних дискуссий выступают доказательства лишь в уголовном процессе, и обсуждаются они только специалистами в области уголовно-процессуального права (встречаются исключения). После выхода в свет коллективной монографии Н. Н. Полянского, М. С. Строговича, В. М. Савицкого и А. А. Мельникова «Проблемы судебного права»24 трудно вспомнить другие солидные исследования, посвященные этой проблематике. В итоге, может сложиться впечатление, будто в конституционном, гражданском, арбитражном или административном производстве сущность доказательств какая-то иная. Да, процедурные нюансы, касающиеся способов собирания доказательств, условий их допустимости и т.д., в них непременно существуют и их немало. Однако общее понятие процессуального доказательства (процессуально-правовая природа доказательств в различных отраслях судебного права) всегда одна и та же.
5. Ранее было показано, что в УПК РФ и ряда других государств включены принципиально (концептуально) отличающиеся друг от друга дефиниции доказательств, а из УПК Эстонской Республики она просто исключена. В этот перечень можно добавить обновленные УПК Республики Молдовы (ст. 93), Республики Беларусь (ст. 88). Законодатели государств, так называемого дальнего зарубежья и вовсе не включают в национальные УПК определения понятий гносеологии и логики. Но означает ли это, что полицейские, следователи, прокуроры и судьи везде в мире, при такой разноголосице или в отсутствие нормативных формулировок, определяющих понятие доказательственных сведений и перечисляющих их источники, испытывают какие-либо трудности или недопонимание в оперировании доказательствами при производстве по уголовным и иным делам? Конечно, нет. Вряд ли также кто-нибудь может указать нам на публикацию о профессионале – отечественном или зарубежном, – который испытал фрустрацию по причине отсутствия доктринального или нормативного определения этого понятия.
