поднимает голову к свету и надежде».II
Матавуль начал как поэт и очеркист. Работа над очерком «Наши нищие» (1881) послужила своеобразной подготовкой писателя к художественной прозе. Матавуль как бы заготавливал впрок сюжеты, образы, типы, оттачивал свой гибкий и выразительный язык. Первый роман Матавуля — «Ускок» (1891), в свою очередь, близок к очерку, столько в нем списанных с натуры чисто этнографических зарисовок и бытовых картин из жизни Черногории. Фольклорная основа «Ускока», сюжет которого еще опирается в значительной мере на народные легенды и поверья, отражает романтическое начало художественного миросозерцания Матавуля.
Произведения Симо Матавуля — это энциклопедия народной жизни: ее традиций, обычаев, обрядов и суеверий. Романтические мотивы творчества Матавуля уходят корнями своими в народную толщу, отражают характер, обстоятельства и условия жизни народа, исторически сложившиеся на его родине. Своеобразный ключ к пониманию этой особенности его писательской палитры дает художник на первых страницах своих «Записок».
«В городе, где я родился, — пишет он, — слишком много преувеличенного, несовременного, заметно отличающего жизнь в нем от жизни в других приморских городах и в то же время импонирующего поэтически настроенной душе… Шибеник перенаселен, в нем слишком много камня и солнца, он слишком набожен и суеверен, он битком набит дедовскими воспоминаниями и народными легендами. Его население — смесь аборигенов, коренных хорватов, с сербами, беженцами из Боснии и Герцеговины. «Единственный лгун на юге — солнце» (как пишет Альфонс Доде в своем «Тартарене») всячески способствует тому, что в Шибенике и думают и чувствуют преувеличенно, видят тревожные сны, а наяву слишком много грезят… В каждом настоящем шибеничанине живут нежный трубадур, суровый повстанец-ускок и трудолюбивый земледелец, смотря какой струны в нем коснешься… Поэтому здесь каждый день придумывают новые любовные песни, поэтому здесь и сегодня еще сохранился обычай похищения девушек, поэтому здесь гибнут за обидное слово, а доброе отворяет железные двери, поэтому здесь нет ни одной пяди невозделанной земли… Здесь по ночам бродят вурдалаки, ведьмы душат детей, русалки уносят рыбаков. Волшебницы-вилы, как и в старину, состязаются в беге с юношами и заплетают гривы молодым лошадям. Огнедышащие драконы стерегут здесь клады, закопанные в развалинах… Вот на какой земле я родился и в каком окружении вырос»[6].
В сугубо романтическом плане, как и большинству его современников, представлялась Матавулю до поры до времени и Черногория с ее неприступными скалами, суровым общинно-патриархальным строем жизни, героическими традициями, непреклонной волей народа-воина к свободе.
Крупнейшие сербские писатели Я. Веселинович, Л. Лазаревич, С. Сремац, М. Глишич, не принимая капитализма, в борьбе с порожденными им явлениями идеализировали прошлое, пытались вернуть отживавшие к тому времени формы патриархальной жизни, воспевали их. Матавуль очень недолго следует этой традиции. Живя в самой гуще народной жизни, хорошо зная ее красоту и своеобразие, он в то же время не мог не видеть нищеты, отсталости, нередко дикости нравов, повальной неграмотности, и он хотел писать именно об этом. Надо иметь в виду, что в это время — в пору подъема национальной активности, неприкосновенности и святости всего народного — писать о каких-либо отрицательных сторонах жизни народа многим представлялось непатриотичным. Однако Матавуль пошел по этому пути — пути реалистического отражения жизни во всей ее часто противоречивой полноте.
Лучшие из его ранних новелл — «Святая месть», «На чужбину», «Островитянка». В «Святой мести» (1886) писатель еще любуется пусть безрассудной, но красивой и самоотверженной верностью молодого черногорца заветам дедов. В новелле «На чужбину» (1889) перед нами уже не воины, с детских лет не расстающиеся с винтовками, а обездоленные люди, едущие в чужие крае продавать свой труд, чтобы прокормить себя и свои семьи. Таково было настоящее Черногории.
Симпатии писателя неизменно на стороне простых тружеников, будь то неутомимая хозяйка кабачка «У веселого матроса» («Островитянка», 1887) или черногорцы-землекопы, сооружающие судоходный канал в Греции («На чужбину»), красавец рыбак Марко Пивич («Королева», 1890) или выслужившийся из рядовых капитан Мичо Горчинович («Слепая сила», 1894), матрос Юрай Лукашевич («Поварета», 1901) или бедняк Пилипенда из Северной Далмации («Пилипенда», 1901). Людям из народа писатель противопоставляет выродков из среды далматинской аристократии, некогда храбрых воинов, а ныне беспощадных ростовщиков («Последние рыцари», 1889), спесивых чиновников, ханжествующих попов, преуспевающих бизнесменов («Новый Свет в старом Розопеке», 1892).
О художественном своеобразии последней новеллы метко сказал современный сербский критик В. Глигорич:
«Стиль и ритм жизни маленького приморского городка придает особое очарование этому рассказу, который полон самой доподлинной жизни, а композиционно напоминает мастерски выполненную гравюру»[7].
«Война» между двумя ресторациями — «Австрия» и «Новый Свет» — и их владельцами — супругами Бепо и Мандалиной, с одной стороны, и бывшим поваренком, а ныне бизнесменом Амрушем — с другой, происходит примерно полувеком позднее ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем и не в крепостнической России, а в конституционной Австрии. Поводом для ссоры здесь служит уже не злополучное ружьецо с поломанным замком и не «гусак», неосторожно вылетевший из уст Ивана Ивановича, а торговая конкуренция, рассчитанная на экономическую гибель соперника, что и случается в конце концов с ветхозаветным трактирщиком. Однако захватившая городок борьба двух рестораторов точно так же обнажает пустоту жизни, как поглощенность миргородских обывателей перипетиями схватки между И. Н. Довгочхуном и И. И. Перерепенко.
Разумеется, герои Матавуля вовсе не слепки с гоголевских персонажей, а живые, оригинальные и своеобразные создания, детища своего времени и своей страны. Писатель не заимствовал, не подражал, а во многом следовал художественным принципам русской «натуральной школы».
Новеллы Матавуля искрятся юмором. Автор напоминает одного из своих любимых героев, капитана Горчиновича («Слепая сила»), у которого был «какой-то дар улавливать во всем смешную сторону». Заветную мысль писателя выражает и другой персонаж этой новеллы, местный философ Иван Стоич, заявляющий, что решительно «все на свете, начиная богом и кончая вещами, доступными пониманию отставного офицера, имеет свою смешную сторону».
Светлым юмором окрашены многие рассказы писателя из жизни далматинского Приморья. Вера в силы народа, его моральное здоровье рождает теплую улыбку в «Островитянке», «Волке и Белянке», «Королеве». Смех писателя становится саркастическим, когда он пишет о высшем свете вымышленного Розопека, о мещанах подлинного Белграда. В новеллах, посвященных жизни Белграда, смех чаще всего уступает место горестным раздумьям над судьбой маленького человека, не находящего себе места в жизни большого и равнодушного города («Тайна Влайко», 1897; «Служака», 1895).
Произведения Матавуля полны глубочайшего социально-психологического смысла; они в равной мере отвергают и
