скриншот объявления: «Командный турнир олимпийских клубов. Недалеко от Нью-Йорка. Совместно с “Врачами без границ”».
Я улыбаюсь.
МЭЛЛОРИ. ладно это хорошая организация
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Говорила тебе! Еще смотри.
И отправляет мне ссылку на статью о непереносимости глютена. Оказывается, она все-таки существует.
МЭЛЛОРИ. теперь ВЕРЮ что это реальная штука
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Говорила тебе.
МЭЛЛОРИ. это твоя козырная фраза
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Моя козырная фраза: «Я была права». Так что, планируешь участвовать в турнире?
Я фыркаю и едва не пишу «нет». С трудом сдерживаюсь от того, чтобы напомнить Истон, почему я на самом деле больше не играю в шахматы.
Но затем вспоминаю, что скоро она уедет в колледж, а я останусь здесь совсем одна. Истон будет пытаться завязать разговор о последнем прохождении «Дрэгон эйдж» с кем-нибудь другим, кто захочет с ней просто пососаться. Представляю, как она изменится, когда вернется домой на День благодарения: с выбритыми висками, веганка, предпочитающая коровий принт. Вполне возможно, она превратится в совсем другого человека. Мы встретимся в знакомом месте, посмотрим сериал, который смотрели раньше, обсудим общих знакомых, но перестанем быть теми, кто мы есть сейчас, потому что встретим новых друзей, обретем новый опыт и воспоминания.
Грудь сдавливает от страха. Страха, что Истон изменится, расцветет и больше никогда не будет прежней. Но я буду. Здесь, в Патерсоне. Я законсервируюсь. Мы вряд ли будем об этом говорить, но обе знаем наверняка.
Так что я пишу:
МЭЛЛОРИ. лады. в последний раз
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Видишь? Я была права.
МЭЛЛОРИ:
МЭЛЛОРИ. взамен ты отвезешь мою сестру в лагерь на следующей неделе чтобы я могла взять еще смены
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, нет.
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, прошу. Что угодно, только не это.
БРЕТ ИСТОН ЭЛЛИС. Мэл, это маленькие монстры.
МЭЛЛОРИ.
– Эй, Гринлиф! Я не плачу тебе за то, что ты сидишь в соцсетях или заказываешь себе сэндвич с авокадо. Чеши работать.
Я закатываю глаза. Мысленно, конечно.
– Мы сломанное поколение, шеф.
– Мне плевать. Иди. Работать.
Я опускаю телефон в карман комбинезона, вздыхаю и делаю то, что он говорит.
– Мэл, Сабрина ущипнула меня за руку и назвала вонючим хреном!
– Мэл, Дарси зевнула мне прямо в лицо, как самый настоящий вонючий хрен!
Я вздыхаю, продолжая готовить сестрам овсянку. Корица, обезжиренное молоко, никакого сахара, иначе я получу от Сабрины: «Прибью тебя. Слышала когда-нибудь про такую штуку, как забота о здоровье?» А для Дарси арахисовое масло, магазинная «Нутелла», бананы вместе с «Добавь еще немного “Нутеллы”, пожалуйста, я пытаюсь подрасти на фут перед восьмым классом!».
– Мэллори, Дарси только что пукнула на меня!
– Нет, это Сабрина по собственной дурости находилась рядом с моей задницей!
Я самозабвенно слизываю с ложки купленную по скидке «Нутеллу» и представляю, как добавляю в кашу жидкость для снятия лака. Всего ложечку. Или, может, две.
Побочным эффектом станет внезапная кончина двух людей, которых я люблю, как никого на свете. Но сколько плюсов! Больше никаких полуночных нападений на пальцы моих ног от Голиафа, который, не исключено, болеет бешенством. И никаких скандалов, что я постирала розовый лифчик Сабрины, положила его не туда или вовсе украла и отказываюсь сообщать его координаты. Никаких вездесущих постеров с Тимоти Шаламе, с которых он крипово пялится на меня. Только я и моя острая заточка в благословенной тишине тюремной камеры Нью-Джерси.
– Мэллори, Дарси ведет себя как полная какашка…
Я роняю ложку и марширую в сторону ванной. Это всего три шага, потому что поместье Гринлифов совсем крошечное и стоит сущие гроши.
– Если вы двое не заткнетесь, – говорю я своим крутым, хриплым голосом, который бывает у меня только в восемь утра, – я отведу вас на фермерский рынок и обменяю на самый сладкий виноград, который смогу найти.
В прошлом году случилось нечто странное: буквально за ночь мои два маленьких сладеньких пельмешка из лучших друзей превратились во враждующих болотных ведьм. Сабрине исполнилось четырнадцать – и она стала делать вид, что слишком крута, чтобы быть нашей родственницей. Дарси же исполнилось двенадцать – и… ох. Дарси осталась такой же, какой была. Всегда носом в книжку, развитая не по годам и слишком много замечает. Мне кажется, именно по этой причине Сабрина на свои карманные деньги купила новый замок и вышвырнула сестру из их общей комнаты. (Я впустила Дарси к себе – отсюда и «эффект Моны Лизы»[4]: Тимоти Шаламе и последовавшие за этим приступы бешенства.)
– О боже, – Дарси закатывает глаза. – Расслабься, Мэллори.
– Да, Мэллори, разожми булки.
Ах да, эти неблагодарные отлично ладят, когда необходимо объединиться против меня. Мама говорит, что это переходный возраст. Я склоняюсь к тому, что они одержимы демонами. Но кто знает? В чем я уверена наверняка, так это в том, что мольбы, слезы или рациональные аргументы не самые эффективные способы привести их в чувство. Они цепляются за любое проявление слабости, и все заканчивается шантажом, после которого мне приходится покупать им нелепые вещи типа подушки с Эдом Шираном или магистерской шапочки для морской свинки. Мой девиз: «Доминируй через страх». Никаких переговоров с этими гормонально нестабильными анархистками, которые чуют кровь почище акул.
Божечки, я люблю их так сильно, что готова зарыдать.
– Мама спит, – шиплю я. – Клянусь, если вы не будете вести себя тихо, я напишу «вонючий хрен» и «полная какашка» у вас на лбу перманентным маркером и отправлю на улицу в таком виде.
– Предлагаю еще раз подумать об этом, – заявляет Дарси, тыкая в меня своей зубной щеткой, – или мы сообщим в Службу защиты детей.
Сабрина кивает:
– Может быть, даже в полицию.
– Может ли она позволить себе адвоката?
– Сомневаюсь. Удачи с выгоревшим на работе, низкооплачиваемым адвокатом, которого назначит тебе суд, Мэл.
Я опираюсь на дверной косяк:
– Ну, вы теперь хотя бы в чем-то согласны друг с другом.
– Мы много в чем согласны. Например, в том, что Дарси – вонючий хрен.
– Сама такая! А еще ты шлюха!
– Если разбудите маму, – грожу я, – я вас обеих спущу в унитаз…
– Я не сплю! Не стоит засорять трубы, дорогая.
Я оглядываюсь. Мама на нетвердых ногах идет по коридору, и внутри у меня все переворачивается. В последний месяц по утрам ей стало особенно тяжело. Да что уж говорить, все лето я наблюдала за ее мучениями. Мельком смотрю на Дарси и Сабрину – обе, к их чести, выглядят виноватыми.
– Раз уж я встала вместе с цыплятками, могу хотя бы обнять своих матрешечек?
Мама любит шутить, что мы с сестрами уменьшенные копии друг друга: пепельные волосы, темно-голубые глаза, румяные овальные личики. Правда, Дарси достались все веснушки, Сабрина полностью приняла свою эстетику «Виско»[5], а что касается меня… Если бы в «Гудвиле» не было столько дешевой одежды в стиле бохо, я бы не была живым косплеем Алексис Роуз[6].
И все же нет сомнений, что все трое девчонок Гринлиф сделаны из одного теста; мы не слишком похожи на маму с ее загорелой кожей и поседевшими волосами, некогда темными. Если она и думает о том, что мы все пошли в отца, то никогда об этом не говорит.
– Почему вы вообще встали? – спрашивает она, поцеловав Дарси в лоб и поворачиваясь к Сабрине. – У вас тренировка?
Сабрина напрягается.
– Мои начнутся только на следующей неделе. Хотя есть шанс не попасть на них, если кое-кто не удосужится записать меня в лагерь Ассоциации роллер-дерби. Это нужно сделать
