— Не ври! Стану я бояться!
Мама:
— Нельзя, чтобы голуби летали у нас по дому, грязь одну разводят, пакостят везде.
Я:
— Голубь залетел всего раз. Голодный был, вот и все.
Мама:
— Не изображай невинность, Харрисон. Я с тобой даже спорить не хочу.
Некоторые затягивают свои балконы сеткой от голубей. А я против — птицы не делают ничего плохого. Хочу, чтобы мой голубь вернулся. Я даже спрятал в свой ящик стола немного муки для фуфу — специально для него. Хорошо бы его приручить, чтобы сидел на плече. А мою молитву Господь услышал, голубиных сеток на рынке не продают. Классно!
Я:
— Не расстраивайся. Если он опять прилетит, я скажу ему, чтобы поискал другой дом.
Мама:
— Лучше не рассыпай больше корм. Весь балкон в муке, не думай, будто я не заметила. Я тебе не дурочка!
Я:
— Не рассыпал я ничего!
Терпеть не могу, когда мама читает мои мысли! Теперь придется быть поосторожнее, дожидаться, когда она заснет.
Я притворяюсь, будто не вижу, как Джордан стащил у одной тетки телефон. Пусть мама не думает, что я с ним заодно, она и так Джордана терпеть не может, потому что он плюет на лестнице. Я стою у лотка с одеждой, за которым торгует Нодди, и все вижу, пока мама расплачивается за мою футболку «Челси». Телефон пойдет З-Омби и Шиззи. Они все обставили хитро: подождали, пока тетка закончит говорить, и как бы ненароком толкнули. Телефон летит на землю, откуда ни возьмись выныривает Джордан, цапает телефон и исчезает в толпе. Точно призрак. Тетка озирается, а телефона и след простыл. Чисто сработано. А Джордану и пенни не перепадет. Ну сунут пару сигарет или пообещают неделю не трогать. Нечестно. На месте Джордана я бы с них хоть десятку содрал.
Новая футболка «Челси» жесткая, прямо колом стоит. Пришлось наклеить на соски пластырь, чтобы не терло. Правда, она все равно крутая. Мертвый пацан тоже болел за «Челси». Футболка у него была как настоящая, с надписью «Самсунг». Надеюсь, на небесах сетка на воротах натянута как положено и не приходится бегать за мячом за несколько миль всякий раз, когда забьешь гол.
* * *
Тут миллион собак. Чесслово. Не меньше, чем людей. Полно питбулей, они самые крутые, только скажи, запросто загрызут до смерти, если у тебя в пистолете вдруг пули закончились. У самого страшного пса, Харви его звать, хозяин — З-Омби. Этот Харви как вцепится в качели на детской площадке — З-Омби специально научил его, чтобы страшнее всем было, — как повиснет и давай бултыхаться в воздухе, будто чиканутый вертолет. Если Харви неподалеку, я стараюсь не дышать, чтобы пес не унюхал мой страх.
Моя любимая собака — Эшафотка, смешная и ласковая. Мы с ней в первый раз увидели друг друга, когда я играл в футбол с Дином Гриффином. Эшафотка цапнула мячик и деру Мы за ней погнались, только попробуй поймай ее. А ей просто поиграть хотелось, и мяч она порвала нечаянно. Теперь у нас только пластиковый мячик, он слишком легкий и вечно улетает ошизеть куда. Облом просто. Ну ничего, скоро у меня будет реально кожаный мяч, уж он-то полетит куда надо.
А ты знаешь, что собаки чихают? Чесслово. Сам видел. Эшафотка расчихалась однажды. Раз сто чихнула, прямо как пулемет, никак не могла остановиться. Все в шоке были. Да и сама Эшафотка удивилась. Ну что это такое, чихает и чихает, и конца-края не видно.
Терри Шушера:
— У нее аллергия на пиво.
Этот Терри Шушера хотел напоить ее пивом из банки, но Эшафотка пить не захотела, все отворачивалась, и вид у нее был печальный-печальный. Тут-то на нее чих и напал. Даже пузыри из носа пошли.
Терри прозвали Шушерой, потому что он вечно шушерит, то есть тянет все, что плохо лежит. Вечно он при легкой добыче — дивидишник там, или мобильник, или еще какая ерунда, — и всем предлагает купить, даже малышне, у которых в кармане точно ни шиша.
Терри Шушера:
— Бери, да? Чистая медь, крутая вещь.
Дин:
— На что нам медные трубки?
Терри Шушера:
— А я знаю? Толкнешь кому-нибудь.
Дин:
— Сам и толкай.
Терри Шушера:
— Вот я и толкаю.
Дин:
— Найди настоящего покупателя, кому это взаправду нужно.
Терри Шушера:
— Все о'кей, сынуля, не монстри. Я только спросил.
Никто и не монстрил. Разве что сам Терри Шушера. Пристанет, не отвяжешься. Завтракает пивом, вот почему он такой.
Мне нравится, когда мама поливает унитаз чистящим средством, оно так прикольно пенится. Будто на облако пописал. Я нарочно терплю подольше, чтоб побольше пузырьков вышло. Пока я не схожу в туалет, никому нельзя смывать химию. Я воображаю, будто я сам Господь Бог и передо мной любимое облако. Я видел облака сверху, когда мы летели в самолете. Мы поднялись выше них. И знаешь, что там? Небо, одно бесконечное небо, и ничего больше. Чесслово. А рай где-то дальше.
Мама:
— Ты не увидишь рай, пока не пришел твой срок. Бог прячет его за небом до поры.
Я:
— Но он все равно где-то здесь, да?
Мама:
— Ну конечно!
А классно было бы увидеть рай, посмотреть, что поделывает дедушка Соломон.
Я:
— Спорим, он играет в камень и ножницы с самим Иисусом.
Лидия:
— Ага. И мухлюет.
Я:
— Еще чего! На что ему мухлевать?
Лидия:
— Мозг включи!
Дедушка Соломон уверял, что ножницы всегда возьмут верх над камнем, только надо запастись терпением, кромсать и кромсать. В один прекрасный миг камень не выдержит и развалится. А у тех, кто говорит, что камень сильнее, просто терпения не хватает. Вот и все, что я помню из его слов, дедушка умер, когда я еще был маленький. И в этих словах правда. Мухлюет он! А Лидия — дура.
Когда мы в Каире пересели на рейс в Англию, Лидия всю дорогу боялась, что наш самолет вот-вот упадет. Места у нас были прямо у крыла. Чуть привстанешь — и видно, как крыло все трясется. И совсем не страшно. Если самолет разобьется, возле крыла безопаснее всего, здесь он самый прочный. Так папа сказал. А тряска — явление нормальное.
Я:
— Гляди, гляди, как дрожит! Сейчас отвалится!
Лидия:
— Хватит!
Мама:
— Харрисон! Немедля перестань молоть языком и пристегнись!
Крушения так и не случилось. Даже ерундовского. А здорово было бы.
Возвращаюсь из школы, а у дома полно полицейских. На двух машинах приехали, рыщут по кустам, перетряхивают урны, будто потеряли что. И тетка среди них. Только одета, как дядька. Трехнуться можно. В форме полицейской, штанах, все как полагается. Детей расспрашивает и, пока не ответишь, домой не пропустит. Круто. А вообще женщина-полицейский — это клево. Хоть поговорит с тобой вежливо, а не сразу по башке.
Гопник:
— А можно наручники посмотреть? Я себя плохо вел, наденьте мне колечки…
Женщина-полицейский:
— Гляди!
Она все приставала к нам насчет мертвого пацана. Где он был в тот день, и не цеплялся ли кто к нему, и не бросилось ли нам в глаза что-нибудь странное. Нет, говорим. Ничего не видели, ничего не знаем. И рады бы помочь, да нечем.
Дин:
— А зацепки у вас есть?
Я:
— На свитере, что ли?
Дин:
— На преступников, чучело.
Женщина-полицейский:
— Мы над этим работаем.
Дин:
— Узнаем что-нибудь, сразу эсэмэску кинем. Давайте номер.
Женщина-полицейский:
— Ну ты, парень, нахал.
Полицейские потолклись-потолклись и свалили. Харви кидался на боковое зеркало на полицейской машине, откусить хотел. З-Омби его нарочно науськал. А Убейца с Шиззи помогали, дразнили пса. Пока кто-то из копов не брызнул ядом из баллончика в морду собаке. Людей-то он только ослепляет, зато собак убивает в пять секунд.
Я:
— А я знаю, где убили пацана, там все в крови.
Дин:
— Вот бы посмотреть.
Лидия:
— Да ни за что!
Я:
— Не придуривайся. Тебе тоже хочется. Представляешь, целая река крови, хоть ныряй.
Лидия:
— Вот только не гони. Мозг включи.
А я бы нырнул. Достал бы до дна, а потом вынырнул. Я умею долго не дышать, не захлебнусь. А если я жив, значит, и мертвый пацан как бы с нами. Открою глаза, вдохну глубоко-глубоко, а в воздухе — он. Нарочно стараюсь не дышать, чтобы почувствовать, как кровь бежит, — но ничего не чувствую. Если бы я знал, что через пять минут истеку кровью, точно придумал бы, чем заняться. Наелся бы до отвала китайского риса, пописал на облако, рассмешил Агнес. Состроил бы ей рожу: глаза в кучку и языком кончика носа касаюсь. Когда знаешь, сколько осталось, можно подготовиться. А так несправедливо получается.
* * *
Барабанная дробь — мои любимые два слова на сегодняшний день. На уроке музыки мы играли на барабане. Чтобы получилась дробь, надо быстро и громко колотить двумя палочками. Звук получается похожий на эти самые слова: «барабанная дробь». Прикольно.
У большого барабана, его еще зовут бас-барабан, есть педаль, на которую ногой надо давить. Просто чума. Обычно все стучат в барабан слишком сильно, будто хотят расфигачить. А я стараюсь бить потише, так, чтобы он сам звучал. Я показал Поппи Морган, как двигать ногой, чтобы не выбиваться из ритма. Это легко, надо просто считать про себя до четырех и на счет «раз» жать на педаль. Вот так:
