Авраам Авраам сам не знал, почему ему в голову вдруг полезли эти мысли. Без всякой видимой причины он вообразил себе экран компьютера в комнате Офера Шараби и его братишки. Громоздкий старомодный компьютер в кремовых тонах – так ему это представилось. Полицейского занимала разница в возрасте детей. Шестнадцатилетний подросток, четырнадцатилетняя девочка и пятилетний ребенок. Почему между дочкой и младшим сыном девять лет разницы? Почему пара, начавшая заводить детей, вдруг остановилась и так долго ждала? Из-за материальных невзгод, проблем со здоровьем, неладов в семье? А может, когда мать была беременна в третий раз, случился выкидыш? Почему, черт возьми, на все нужны объяснения?… Потом инспектор подумал про восемь утра. Трое детей ушли в школу и в садик, и мама осталась одна. В квартире воцаряется тишина. Пустые комнаты. Лишь шорох белых занавесок в гостиной. За какие дела она принимается? Может, крутится в пустых комнатах. Комната мальчиков, большая, с подростковой кроватью, складывающейся в диван, с письменным столом, на котором старый компьютер, а напротив – детская кроватка и тумбочка. И комната дочки, маленькая, побеленная, с длинным зеркалом, висящим напротив двери – и в нем мать встречается сама с собой. В своем воображении Авраам видел ее с бельевой корзиной в руках.
На улице Алуфей Цахал, у остановки 97-го автобуса, идущего к поезду в Северном Тель-Авиве, толкалась пятерка пареньков и девиц. Вертлявая, низкопопая девчонка, в черных, отнюдь не красящих ее лосинах и серой фуфайке «Гэп», совала свой «Айпод» одному из мальчишек – уламывала его надеть наушники. А он отмахивался, строил рожи, будто сама мысль об этом ему противна. Авраам Авраам инстинктивно уставился на них долгим и слишком пристальным взглядом, и они, когда он шел мимо, притихли и заулыбались ему. Девчонка с «Айподом» явно проехалась на его счет. Может, и Офер там, с ними? Непременно там – а не там, так на другой автобусной остановке. Его мать в конце разговора, за минуту до того, как согласилась уйти, сказала инспектору, что Офер уже дважды сбегал из дому. В первый раз – когда ему еще не было двенадцати. Ушел пешком, «во вьетнамках» – так она сказала, – и добрался до Рамат-Гана, до дедушки с бабушкой. Это случилось в один из праздников, из-за ссоры с отцом. А примерно год назад он поцапался с ней и после обеда ушел из дома, сказав, что не вернется. В конце концов вернулся, в десятом часу. Открыл дверь своим ключом, сразу прошел в их с братом комнату, не рассказывая, что делал весь вечер. И больше они об этом не говорили. Авраам Авраам спросил, почему мать Офера в тот раз не обратилась в полицию, но та не ответила. Видимо, ответ заключался в том, что отец тогда был дома. В воображении полицейского встала картина: Офер Шараби, который до сих пор неизвестно как выглядит, ставит свой черный ранец на скамейку в совершенно пустом и темном городском сквере и укладывается на спину. Укрывается серой фуфайкой, такой, как у той девчонки на остановке. И готовится ко сну. В сквере, кроме Офера, никого нет, и это здорово. Ничто ему не угрожает.
Авраам прошел мимо дома, в котором вырос, – Алуфей Цахал, 26. Мимо дома своих родителей. Он машинально поднял голову – взглянуть на окно на третьем этаже. Темно и никаких признаков жизни. Сколько он уже здесь не был? На втором этаже жалюзи раздвинуты, и по пояс голый мужик сидит на подоконнике спиной к улице, лицом к освещенной гостиной, из которой несутся голоса телевизора. Скоро новости. Сосед разговаривает с кем-то в доме – может, со стоящей на кухне женой. Это тот сосед, что несколько лет назад обнаружил его отца на лестнице после инсульта.
Инспектор продолжил свой путь и зашел в супермаркет, к грузинам. Сперва он вроде как передумал, решил, что сам сварганит ужин, чтобы отделаться от мыслей и немножко себя порадовать. Подумал купить бутылочку «Кот дю Рон» и пачку готовых равиоли – сварить в кипящей воде, полить оливковым маслом да посыпать тертым сыром. Но что-то снова удержало его. Он пошел к холодильнику, вытащил баночку острой тхины [1] и перебрал в хлебном ящике несколько оставшихся булочек, пока не нашел почти что мягкую. Возле кассы инспектор положил в корзинку пакетик помидоров черри.
Вот не забыл бы он прихватить листок с адресом – пришел бы к себе, взял машину и покатил к дому, где кукует та мамаша. Сидел бы там и ждал, пока Офер Шараби не войдет в подъезд и он, Авраам, собственными ушами не услышит ее крики или рыдания. Лучше бы спалось ночью. Но листок он не прихватил, хоть и сложил его аккуратненько и собирался сунуть в карман рубашки. Может, не хотелось брать тот страшный рисунок, который так напугал его без особых причин… У инспектора воникла идея: позвонить Илане Лим и поделиться с ней своими сомнениями. Если Илана посоветует вернуться в участок и отдать приказ о включении системы «срочный поиск пропавшего», он так и сделает. Несмотря на поздний час. Но если он ей позвонит, то проявит неуверенность в себе, чего не хотелось. Чтобы не тратить оставшиеся в кошельке деньги, Авраам заплатил карточкой.
* * *
Инспектор вернулся на Алуфей Цахал, снова прошел мимо родительского дома и решил, что подниматься не стоит. Отец наверняка сидит в потемках у телевизора, смотрит новости. И в это время к нему лучше не лезть. А мама, если не вышла на свою ходьбу, сидит на кухонном столе и болтает по телефону. Слушать ее Аврааму не хотелось. В ушах и без того звенел ее голос – как она говорит какой-то приятельнице: «О, Господи, это Ави! Нужно согреть ему что-нибудь на ужин». Он предпочитал поесть в одиночестве и посмотреть по телевизору старый выпуск сериала «Закон и порядок», который видел-перевидел бессчетное число раз. И каждый раз открывал для себя что-то новое. Еще один промах в расследовании, новый трюк, чтобы оправдать обвиняемого… Авраам спустился по улице, свернул налево и минуты три двигался мимо притихших и погруженных во мрак строений, пока не дошел до собственного дома.
Ночью он положил мобильник возле кровати. На случай, что кто-то позвонит из участка.
2
При виде стоящих у дома патрульных машин Зеев сразу понял, что их сюда привело. Шестое чувство, укол в сердце. И он ощутил, что готов, еще не зная к чему.
Странно. Будто жизнь сама втихомолку подвела его к этому часу, хотя с чего и почему, он не знал. Внутри что-то взорвалось, как при внезапных родах: Зеев увидел патрульную машину, и из него выпрыгнул другой человек, который многие годы там сидел, дожидался. С Эли-то все случилось иначе. Целых девять месяцев они ждали, а когда он родился, это было как граната, брошенная незнамо кем. Родители, которым следовало бы из них выскочить, не выскочили. Наоборот, они сами как будто превратились в беспомощных младенцев.
* * *
Он заметил патрульные машины еще с перекрестка, когда ждал зеленого света. Две машины перед домом, и в обеих дверь водителя была открыта. Женщина-полицейский в форме прислонилась к одной из машин и разговаривала по мобильнику, а с другой стороны ждал белый «Фольксваген Пассат» с полицейским знаком.
Зеев поставил свой мотороллер у входа в дом и зашел в парадную. Дверь была открыта, и сверху слышались голоса. Минуя свою квартиру, он поднялся на третий этаж. Дверь в квартиру семейства Шараби тоже была открыта, и снаружи тоже стояла женщина в полицейской форме. Все двери нараспашку. «Сигнал беды», – подумал мужчина. Может, именно это он и почувствовал. Что обнаружилось нечто этакое. Сотрудница полиции заметила его и спросила, кто он.
– Меня зовут Зеев, – сказал он, – я сосед со второго этажа.
И спросил, что случилось. Женщина ответила, что ничего, и встала в проеме двери – показать, что вход воспрещен. Хотя он и не думал входить.
Михаль сидела на диване в гостиной. Эли спал у нее на руках. Она все еще была в пижаме и смотрела по телевизору «Доктора Слона». На окнах жалюзи, в квартире полумрак. Зеев спросил, известно ли ей, что стряслось там, у соседей, но она вообще не заметила, что у подъезда стоят полицейские машины и что-то случилось. Зеев вернулся рано, что ее удивило – ведь он по четвергам возвращается в два, – и она шепотом спросила, не голодный ли он, после чего осторожно уложила Эли в спальню, приоткрыла жалюзи на балконе и посмотрела наружу, а потом подошла к двери и выглянула на лестницу. Там спускались вприпрыжку двое полицейских, и она, поспешно закрыв дверь, спросила:
– Может, их обокрали?
Зеев ответил, что из-за кражи столько полиции не пригонят.
– Вот страх! – сказала Михаль. – Что же там могло случиться?
Муж обнял ее.
– Наверняка ничего такого страшного.
* * *
К вечеру Зеев сидел на закрытом балконе с опущенными жалюзи, превращенном ими в некую подсобку, и проверял контрольные. Заодно он мог следить за тем, что творится снаружи. Полицейские пришли и ушли. Один из них, лысоватый коротышка, вроде бы начальник, давал указания остальным. Он нервничал, без передышки трындел по мобильнику и то и дело покрикивал. Было слышно, как он сердито говорит:
