Оказывается, наше метро, еще не начавши строиться, уже имело целую историю!
— Сообщение об изыскательских работах — вот, — положил Волхв на стол перед нам изжелтившуюся, ломкую газетную вырезку. — Единственное сообщение в, строительной многотиражке. Какой у нее тираж? Неудивительно, что никто не знает. А вот и свидетельство об имеющемся проекте, — подал он нам лист фотобумаги, и это оказалось фотокопией титульного листа документа, который имел название: «Смета на строительно-монтажные работы по сооружению метрополитена в городе…», и в числе прочих — ясно и четко выведенную подпись нынешнего главы города. — Не было бы проекта, не было бы, разумеется, и сметы, — сказал: Волхв. — Но есть и другие свидетельства. Вот такое, между прочим, — он достал из папки захрустевший под его руками лист белейшей лощеной бумаги, развернул его — это был ответ городского отделения Стройбанка на обращение гражданина такого-то, то есть самого Волхва, — в котором Стройбанк сообщал, что финансирование работ по строительству метрополитена прекращено в связи со специальным постановлением городских властей.
Он имел их целую кипу, таких вот официальных бумаг. И в большинстве их сообщалось одно и то же: да, метро городу, безусловно, необходимо, но вопрос о нем находится пока на стадии обсуждения, — и так уже чуть ли не десять лет все минувшие годы. Они были похожи друг на друга, как дождевые капли, все эти ответы. Отправленные из разных мест, истинное свое рождение они все получали в каком-то одном месте.
И наверное, если бы не сумасшедшее упорство, с которым Волхв продолжал стучаться во все ответственные двери, напоминая о давнем сообщении не ведомой никому многотиражной газеты, так бы вся эта история со строительством метро и легла на дно Леты каменным грузом, исчезла навсегда под темными водами, будто ее и не было. Но, видимо, его сумасшедшее упорство и впрямь показалось кому-то маниакальным, и после очередной его беседы в высоком кабинете было решено покончить с ним, наконец, раз и навсегда, опубликовав ту самую десятилетней давности информацию о метро из многотиражки в газете большой. Должно быть, человеку из высокого кабинета помнилось это очень удачным и полным иронии ходом: жаждете широкой информации? Вот она! А то, что она лишь повторяет ту, прежнюю, — что ж такого! Вы хотели — и получили! Чем владеем, то и делаем!
Но это-то Волхву и было нужно. Эффект, которого он ждал от публикации подобного сообщения, оказался именно таким, на какой он и надеялся. Единственно, чего он не знал, какова она будет, реальная форма действий. И уж тем более не знал, что за люди предпримут их.
— Но почему все-таки, — спросил я, — было принято постановление о прекращении работ?
В ярких серых глазах Волхва загорелся черный огонь.
— Я очень долго задавался этим вопросом, молодой человек. Пытался понять: может быть, какие-нибудь ошибки в проекте, нехватка средств… Но об этом никто никогда, ни в одном ответе даже не помянул. Хотя, казалось бы, чего проще: вот причина, и вали на нее. А потом, наконец, до меня дошло: оно им просто не нужно, метро. Вот он, ответ: просто не нужно! Они ведь не ездят трамваем. Ни трамваем, ни троллейбусом, ни автобусом. Они персоналками ездят. На мягких сиденьях. Так зачем им метро? Такое строительство, такие заботы, такой хомут на шею… Зачем?!
— Логично, — сказал Магистр. — И убедительно. Я лично другого объяснения тоже не вижу.
Черный огонь в ярких глазах Волхва обжигал почти физическим жаром.
— Мы должны взять ситуацию в свои руки, — медленно, внушающе, по очереди оглядев нас всех, проговорил он.. — Если мы не сделаем этого, не видеть городу никакого метро. Ни через пять лет, ни через пятьдесят. Наша задача сейчас — раскачать народ. А люди к тому готовы. Каждый приходит в этот мир, чтобы совершить в нем что-то. Кому выпадает маленькое дело, кому большое. Нам выпало большое. Возможно, оно потребует от нас всей нашей жизни. И что ж?! Если это действительно Дело, оно стоит того, чтобы положить на него жизнь.
Такими они были, интонации его голоса, что, когда он произнес «Дело», не возникло никакой необходимости добавить сакраментальное: «С большой буквы». Он сказал: «Если это действительно Дело», — и слово это так и возвысилось над другими.
— Сейчас самое важное, чтоб они признали: существует проект! — с яростью выкрикнул Рослый — тот самый парень, что опознал меня на улице в день митинга. Крепкий и рослый, отметило тогда мое сознание, лихорадочно решая, как быть, как вести себя, если он из тех, коротко стриженных, и второе из этих двух слов, которыми я подумал о будущем своем самом ближайшем друге, срослось с ним навсегда. — Сумеем вынудить их признаться — заставим их в конце концов и начать строительство.
— Ничего подобного, — сказал Волхв. — Раз они не хотят строить, они будут кормить нас одними обещаниями… и ничего, кроме обещаний! Вынудить их признаться — что да, есть проект, — это сейчас, конечно, важнее всего. Но потом… получить его — и начать строить самим, без всякого их благословения. Разжечь в народе энтузиазм, увлечь за собой! Стать землекопами, проходчиками, бурильщиками… кем там еще? Люди пойдут за нами, уверен!
Увлечь за собой! Стать землекопами, проходчиками, бурильщиками… Как он умел говорить! Какой силой, какой мощью веяло от его слов!
— Но как это сделать, чтобы они признались в существовании проекта? — возбужденно спросил Декан. Его лежащие на столе руки, казалось, дрожали от еле сдерживаемого желания действия.
— Заставить! — сжав кулак, выбросил его перед собой Волхв. И снова по очереди оглядел нас всех. — Другого способа нет. Только заставить!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Утро занималось туманное, сизое — холодное, мозглое утро осеннего дня, — но ударило солнце, и туман засквозил охрой, и отжившая свой срок, умершая листва деревьев радостно засветилась желтым, влажно заиграла трепещущей своей ячеей, уже основательно прореженной ночными ветрами.
Я стоял на краю котлована, распахнутое земное нутро щерилось вблизи рыжими прутьями арматуры, лохматыми досками опалубки, уже отлитыми бетонными ребрами стенок и перемычек, а за пределами пятнадцати-двадцати метров все утопало в этом огненно-сизом тумане, будто котлован был беспределен, уходил в бесконечность; и не было видно его дна. Там, в глубине, куда не доставали солнечные лучи, клубилась одна сырая холодная хмарь, и казалось-, что земное нутро и в самом деле вспорото до самого чрева.
Метро строилось! Несмотря ни на что. Метро выгрызало себе в земле необходимые ему пространства, оно уже ушло внутрь ее со дна котлована наклонной узкой шахтой до половины проектной глубины! Три полных года отделяли нас от той поры, когда началась битва за него. Глядя со стороны, может быть, мы сделали совсем немного. Но на самом-то деле фантастически много было сделано. Оно строилось! Строилось! Несмотря на то, что власти по-прежнему не хотели того, а уж как они не хотели тогда! Но когда вулкан разбужен, сколько ни заливай ему жерло глиной, лаву не удержишь…
Меня окликнули.
Это был Декан.
— Вот ты где, — сказал он, подходя. — Проверяешь с утра пораньше, на месте ли котлован?
Это у нас была такая подначивающая манера разговора. С той еще поры, когда мы волею обстоятельств слепились в наше Вольтово братство.
— Любуюсь, сэр, — отозвался я в тон ему. — Красавец какой — гляжу не нагляжусь.
— Сходил бы ты лучше, брат, на охоту, подстрелил пожевать чего-нибудь, — потянулся, зевнул Декан. Вчера, как и обычно, легли мы поздно, ему наших обычных шести часов для сна не хватало, и с утра он ходил вялый. — Батя там к тебе приехал. На машине на своей, на дороге там у крайнего вагончика ждет,
— А. ты чаёчек поставь, если еще не поставлен, — обрадованно хлопнул я, его по плечу, — Горяченький сейчас с домашней, печенушкой, попьем!
Отец ходил по обочине дороги около машины туда-сюда и, увидев меня, кинулся было ко мне в расчавканную грязь, но он был в ботинках и, дернувшись, остановился..
— Привет! — замахал он мне рукой.
Он очень изменился в своем поведений со мной. Первые признаки этого изменения появились тогда, когда, наши имена стали, известны, всему городу, каждому человеку, разве что исключая младенцев, а уж потом, когда мы принудили власти считаться с нами, он сделался, со мной вообще другим. Разговаривая со мной, он теперь постоянно жестикулировал, и движения его рук при этом были как-то неприятно суетливы и дерганны. Будто я чувствовал, себя со мной неловко и старался скрыть свою неловкость от самого себя этой жестикуляцией,
Как и предполагал Декан, отец привез мне домашней стряпни. Мать испекла пирог с мясом, пирог с луком, пирог с яблоками и еще всякие сладкие булочки и печенье.
— Что-то совсем уж давно не появлялся, — сказал он, впрочем, не особо укоряющим тоном, — В самом деле, что ли, так некогда?
