— Ты прав, прав, — проговорил Инженер. — Жмут, но всегда словно с таким расчетом, чтобы не пережать.
«Но не ломают», — сказал Магистр, — и будто рвануло туманную завесу у меня перед глазами, она поползла, полезла клочьями, разваливаясь. «Чтобы не пережать», — сказал Магистр, — и туман истаял вконец, исчез, и будто в бездну я глянул.
Вся история нашей борьбы за метро развернулась передо мной — от первой той давней демонстрации перед Домом власти до нынешнего визита этих трех его обитателей, — и я увидел ее изнанку.
Ведь мы же все были в ней марионетками, вот что! Все, включая и Волхва! Да нами же искусно и ловко манипулировали, а мы и не догадывались о том. Мы думали, что мы сами по себе, мы полагали, что мы в дичайшей борьбе и судорожном напряжении сил заставили власти отступить, поддаться нашему напору, а это все заранее было спланировано, рассчитано, заброшен крючок — и мы на него попались, проглотили его и не заметили того. Все, начиная с той газетной публикации о метро, было сделано не случайно, все нарочно было сделано, для затравки. Волхв ошибся, посчитав, что властям не нужно метро и оттого они положили его проект под сукно. Ничего подобного! Оно было им нужно. Но они решили построить его задарма. Без затрат. Мы с самого начала были только марионетками, кукловоды дергали нас за ту ниточку, за какую им нужно было, а мы послушно отзывались необходимым действием…
— Не-ет… — сказал Волхв, когда, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, чувствуя, как бешено стучит сердце, сам страшась того, что говорю, раскрылся я в своем озарении. — Не-ет, это чепуха…
Но в голосе его, отчаянно утаиваемая, билась, как жилка на виске, неуверенность, и был его голос странно жалобен — Волхв будто просил пощады, просил меня взять мои слова обратно, перечеркнуть их, покаяться в содеянном, как в грехе.
— Нет, не чепуха. Так это все и есть, — сказал я безжалостно. Почему я должен был жалеть его? Что, мне было легче, чем ему, от страшной сути открывшегося? — Мы вроде наживки на крючке. Сами попались и других ловим.
— Не-ет, — снова повторил Волхв, весь перекривясь лицом, как от мучившей его тайной боли. — Нет же, не-ет…
— Да чего там говорить «нет», если «да», — взвинченно, едва не на крике сказал Декан. — Конечно, «да». Яснее ясного… Теперь, — добавил он через паузу.
— Нет, — опустив руки на стол и подняв голову, с яростью проревел Волхв. — Нет, этого не может быть! Я их просто разворошил, как поганый муравейник, нм просто ничего не оставалось другого, как напечатать то сообщение, а потом… потом отступить перед нами, так мы навалились на них!..
— Брось, — сказал Магистр. Обычное его хладнокровие не изменило ему, и в отличие от нас всех он был спокоен. — Брось, чего там дурить себе голову. Попались, как последние дурачки… надо признать. И думать, что дальше. Как дальше. Может, послать все к черту, катись оно, пусть сами строят?
Глаза у Волхва полыхнули ярким, бешеным, сумасшедшим огнем.
— Да-а?! — выкрикнул он. — Сами? А ради чего тогда мы… Отдать им?! Не-ет! Исключено! Стать независимыми от них — вот что нужно! Чтобы ни металла у них, ни бетона, ни рук рабочих…
И почему-то тут все глянули на Инженера. Словно бы какой-то ток вдруг заструился от него, и все этот ток уловили.
— Я уже думал о независимости, — сказал Инженер. — Но нормальных способов обрести ее нет. Есть только один. Совершенно ненормальный. Спуститься под землю. И прервать с землей всякую связь. Технически это возможно.
— Возможно?! — воскликнул Рослый. До этого он молчал все время. Ни слова не вымолвил. — А куда выбранную породу девать? Есть ее, что ли?
Инженер посмотрел на него и махнул рукой.
— Это — самое простое. В километре отсюда — карстовая пещера, пробить туда штольню — и вся проблема с породой. Электричество нужно, металл, лес, бетон, жратва, наконец, — вот проблемы!
— Все! — сказал Волхв, поднимаясь и обдавая всех по очереди сумасшедшим огнем своих полыхающих глаз. — Никаких обсуждений больше. Расходимся до вечера. Идея имеется: под землю! Абсолютно ненормальная идея и потому, может быть, вполне реальная. Обмозговываем ее. Вечером собираемся и делимся мыслями по этому поводу. Все!
Я сходил по ступенькам вагончика, и меня буквально качало. Положим, это возможно технически — спуститься под землю н прервать с землей всякие отношения.
И сколько же это сидеть так — год, два, три? Не видеть неба, не ходить по траве, не подставить, зажмурясь, лицо под первый жар мартовского солнца, ощущая, как налетевший порыв свежего ветерка с легкостью гасит этот жар и кожу овевает прохладой. Нет, это невозможно, нет! Невозможно лишиться земли, ее света, ее запахов, ее простора! Это бред, идиотизм, какая-то конвульсия фантазии! Мы попались, как рыба на крючок, — да, мы должны наконец обрести, несмотря ни на что, независимость — тоже да; но не такой же ценой, не ценой отречения от своего человеческого естества! Это кротам свойственно жить в земляном нутре…
Толпа за линией оцепления была все так же густа и плотна, как и утром.
Солдаты в оцеплении, с автоматами, взятыми в руки, стояли попарно; один — оборотясь лицом к толпе, другой — в нашу сторону,
— Что, плетью обуха не перешибешь? — сердобольно крикнул из толпы чей-то голос, как бы облегчая нам предстоящее покаяние в принятом капитулянтском решении.
Волхв, визжа снегом, быстро пошел к толпе. Солдат, обращенный лицом к нам, остановил его шагах в пяти от себя. Волхв поднял руку, требуя внимания, выждал мгновение и закричал, произнося раздельно каждое слово, чтобы каждое было донято;
— Все будет нормально! Будьте уверены! Своим не поступимся! Дайте нам три дня на решение! Сейчас расходитесь, не мерзните! Через три дня — приходите, все будет нормально, будьте уверены!
4
Спустя два дня на встрече все с теми же тремя представителями властей мы приняли предъявленный нам ультиматум. Теперь половина всего того, что производилось для нас — из сэкономленного, выгаданного сверхурочной работой, — у нас отбиралась.
Снова проревели на дороге за вагончиками тяжелые тягачи, и солдаты, с автоматами, переброшенными через плечо дулом вниз, торопясь и толкаясь, полезли через борт в кузова.
Утром следующего дня все работы на строительстве были возобновлены в полном объеме. Многие из приехавших радостно сообщали, что им уже позвонили с их прежней работы и пригласили вернуться.
Со стороны, должно быть, казалось, что все возвратилось на круги своя.
Но это было вовсе не так.
Теперь параллельно со строительными работами мы вели еще и другие. В карстовую пещеру, о которой говорил Инженер, была снаряжена экспедиция, пещера была исследована до самого последнего закоулка, обмерена и обнюхана, и выяснилось, что ее многозальные объемы, лабиринты ее ходов и переходов могут вместить выбранной породы раз в десять больше, чем мы ее выберем. И была в ходе обследования открыта там настоящая подземная река, бурная, с прекрасной, чистой водой. Правда, расстояние до пещеры оказалось не километр, а почти два, но первую штольню к ней мы решили пробивать небольшую, работы велись круглосуточно, не замирая ни на минуту, и к весне штольня была пробита.
Круг посвященных в затеянное делался той порой все шире, и, когда штольня была пробита, к нам отовсюду хлынуло необходимое: разобранное на части оборудование для гидроэлектростанции, оборудование для производства цемента, оборудование для выплавки металла, холодильные установки, станки и всякие другие машины в разъятом виде… При проходке штольни было обнаружено несколько угольных жил, в самой пещере в одном из залов магнитная стрелка плясала, как бешеная, — где-то там, в глубине, значит, было рудное тело… Мы запасались продовольствием, медикаментами и впрок, на всякий случай, решили создать под землей свое, автономное сельскохозяйственное производство: спустили туда десяток высокоудойных коров, пару свиноматок с боровом, построили теплицы для гидропонного земледелия…
Подготовка к уходу под землю заняла у нас год с лишним. Нужно было не только технически подготовиться, но и набрать достаточное число людей, готовых расстаться с землей. Это, пожалуй, была, проблема почище всяких технических.
И все же энтузиазм — великая вещь! По нашим прикидкам, нам нужно было под землей человек шестьсот-семьсот, а набралось в итоге две тысячи.
Новой весной, в холодную ветреную мартовскую ночь, мы с Веточкой в последний раз обходили улицы нашего города. Хрустел под ногами ледок замерзших лужиц, прорывалась в разрыве облаков своим спокойным маслянисто-зеленоватым светом громадная, только-только пошедшая на убыль луна, и иногда то тут, то там в этих разрывах проступали звезды, холодно и колюче обжигали глаз и снова исчезали за мутною пеленой.
