Мелюзина
Говорят раньше она была знатным ботаником, пыталась из прижившихся на Луне сорняков вывести что-то съедобное, но хорошо продвинулась только в алкалоидах и подвинулась рассудком. Как бы там не было, старуха собирала теперь корешки и только ей известные листья из которых варила своё зелье. Что интересно, варево полуумной старухи действительно помогало от многих болезней, особенно от похмелья.
Лика.
По примеру Мелюзины Лика тоже собирала разные корни и цветы, высушивала их, затем одни варила, другие растирала в порошок, рассыпала по пакетикам, а затем прятала всё в тайник, о существовании которого не знал никто, кроме старого Гима. Дотошный старик перепробовал все отвары Лики, сухие порошки и гербарии пробовал даже курить. Чудом оставшись жить Гим понял, что девочка далеко пойдёт, главное ей не мешать.
Однако Лика очень огорчала свою няню Фантину, последняя даже плакала иногда глядя на девочку. Полное отсутствие традиционного воспитания было свидетельством упадка их знатного рода из-за бедности и нищеты.
С раннего утра девочка уносилась куда-то, бросала свои туфельки под первую попавшуюся корягу и бегала босиком как партейная девка. Её окликали но бесполезно. Своими повадками Лика походила на безумную колдунью Мелюзину, но та хоть умела лечить.
— Надо бы отдать её в лицей на учёбу, а если она умом тронулась может в психушку свозить, — вздыхала няня.
Но молчаливый, замученный заботами барон только разводил руками, ведь его годовой доход составлял только четыре тысячи баксов, из которых пятьсот надо было отдавать за кислород и купол. Ей богу на Марсе дешевле, но где Марс, а где барон со своими дочерьми. Идея отправить Лику в психушку была заманчивой. Оформить дополнительное опекунство над средней дочерью, выхлопотать дворянскую материальную помощь, скопить немного чтобы выгодно пристроить замуж двух других. Но идея так и зависла в воздухе. Чтобы признать полную дуру хотя бы просто дурой, нужно пройти унизительную комиссию, каждому эскулапу хорошо дать на лапу. Но это означает ненужную огласку и полное финансовое разорение. К тому же Лика дурой не была, так, девка с придурью. Ах, мечты! Прощай спокойная старость!
Одним из приятелей Лики был сын мастера-механика по паровым котлам Валентин. С ним Лика плавала на дизельном челноке по каналам и шлюзам, вдоль которых росли густые заросли амаранта-мухогона. Валентин охапками рвал его и продавал монахам из монастыря: они приготовляли из его корней и цветов целебный настой, а из стеблей — всякие сласти. В обмен Валентин получал старые пролетарские красные шаровары и потрепанные кожаные куртки, которыми потом он в деревнях, где жили партейные, бросался в ребятишек (с криками всех переженю), и те убегали с такими воплями, словно это сам дьявол Маркс плевал им в лицо. Механика, отца Валентина, огорчали странные повадки сына. Сам о считал, что к разорившимся партейцам надо проявлять терпимость. Да и что за нужда его сыну торговать без прибыли амарантом, если он получит от него в наследство звание мастера-механика и цех по ремонту самоходных паровых колесниц?
Валентин, двенадцатилетний мальчик, был какой-то странный. Румяный, отлично сложенный, но с блуждающим взглядом и часто молчаливый, словно вонючая ядовитая рыба-мутант. Завистники мастера даже поговаривали, будто Валентин просто дурачок. Другие считали его блаженным.
С Николкой, болтуном и хвастунишкой, Лика ходила в рощу. Вместе они собирали каштаны. Из веток Николка мастерил для неё дудочки.
Мальчики ревновали Лику друг к другу, и эта ревность доходила иногда до бешенства. А она уже стала такая красивая, что крестьяне и партейные видели в ней живое воплощение своих алкогольных глюков и эротических 3-D фантомов, живущих на поле Колдуньи.
У Лики была мания величия.
— Я — великая ведьма и учёный, — заявляла она каждому, кто соглашался слушать её.
— Вот брехло! И как же ты стала ведьмой? Снюхалась с безумной Мелюзиной?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я вышла замуж за великого колдуна! — отвечала она.
«Великим колдуном» был то Валентин, то Николка, то ещё кто-нибудь из тех безобидных, как лягушки, мальчишек, которые носились с нею по рощам и свалкам металлолома.
И ещё она так забавно говорила:
— Я, Лика, веду на войну на войну своих демонов.
Отсюда и пошло её прозвище: маленькая повелительница демонов. Слава богу, ведьм в просвещённый век паровых генераторов и дизельных двигателей не жгли, а зелёных чертей от белой горячки давно уже не боялись. Иногда прямо в воздухе возникали трёхмерные образы мужчин и женщин, но на них уже махнули рукой, говоря странное и всеми забытое слово «реклама».
Глава 2
Несколько недель спустя к бедам несчастного барона прибавились новые. Это случилось в преддверии зимы. В один из вечеров в замке услышали, как по дороге, а затем и по подвесному мосту прогрохотала почтовая паромашина.
Во дворе залаяли собаки. Лика, благодаря стараниям Фантины сидевшая взаперти в комнате за рукоделием, бросилась к окну. Она увидела, как машина остановилась, клубы дыма и пара рассеялись, и из багажного отсека соскочили двое длинных и тощих, одетых в чёрное мужских силуэта. В след за ними показались пара баулов с вещами.
— Фантина! Орта! — закричала Лика. — Посмотрите-ка, по-моему, это наши браться, Жослен и Раймон.
Орта с Ликой и старая дева поспешили вниз. Они появились в гостиной в тот момент, когда мальчики здоровались со старым бароном. Со всех сторон сбегались слуги.
Юноши отнеслись к этому радостному переполоху довольно сдержанно.
Одному из них было пятнадцать лет, другому — шестнадцать, но их часто принимали за близнецов, так как они были одного роста и похожи друг на друга. У обоих — матовый цвет лица, серые глаза, чёрные прямые волосы, свисавшие на стандартную чёрную форму учеников лицея. Отличало их только выражение лица: у Жослена оно было более жестокое, у Раймона — более скрытное.
Жослен и Раймон.
Пока братья односложно отвечали на вопросы старого барона, кормилица Фантина, сияя от счастья, постелила на стол красивую скатерть, принесла горшочки с супом из водорослей и котелок с каштанами нового урожая. Глаза юношей заблестели. Не дожидаясь приглашения, они уселись за стол и принялись есть — жадно и неаккуратно, что привело Лику в восторг.
Она заметила, что братья худы и бледны, что их костюмы из чёрной саржы сильно вытерты на локтях и коленях.
Разговаривая, они опускали глаза. Ни тот, ни другой, казалось, не узнали её, а вот она помнила, как стреляла вместе с Жосленом из рогатки, как играла в прятки с Раймоном.
У Раймона на поясе висел какой-то прибор с кнопками. Лика спросила, для чего он.
— Это механические чёты, не прикасайся к ним, ещё испортишь работу шестерёнок, — высокомерно ответил он.
— А я свой выбросил, считать давно уже нечего, — сказал Жослен.
— Почему вы здесь, а не в лицее, мальчики? Вы ведь даже на каникулы не приезжали. Начало зимы — несколько необычное время для каникул, не правда ли? — спросил барон.
— Летом мы не приехали потому, — начал объяснять Раймон, что нам не на что было нанять почтовый фургон, не говоря уже о дизельном плацкарте.
— И если мы сейчас здесь, тосовсем не оттого, что разбогатели… — продолжал Жослен.
— … А потому, что преподы посчитали за мудрость выставить нас вон, — закончил Раймон.
Наступило тягостное молчание.
— Какого чёрта, Раймон, скажи, что же вы натворили, судари мои, коль скоро вам нанесли такое оскорбление? Воскликнул старый барон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ничего. Просто уже почти два года лицей и преподы не получали платы за наше обучение. Наши карты заблокированы. Вот они и дали нам понять, что вместо нас хотят принять учеников, чьи родители щедрее…
Барон принялся ходить взад и вперёд по гостиной, что было для него признаком крайнего возбуждения.
