Не привыкший к праздности, проводивший все время в бесконечных репетициях, Аника неуютно чувствовал себя, бездельничая целый день. Он намеренно не возвращался в свою комнату, чтобы не разочаровываться. Если она уйдет — он будет разочарован, но как ей не уйти, ведь он сам дал ей четверть часа на сборы и прогнал, значит обязательно уйдет. Совсем ведь девчонка, неужели и в правду лиходейка? Глазищи большие, серые, коса — как в русских сказках! Взгляд совсем детский, не может быть такая девушка преступницей. Она не выходила у него из головы. Редкая красота. Он не встречал таких, совсем еще девчонка. А если все же? Если она, вопреки его словам останется, испугается, ведь идти ей некуда — повсюду облава. Останется, но окажется, что все, о чем пишут газеты и о чем кричат объявления на столбах — все правда. Тогда разочарованию не будет предела.
Аника зашел в трактир на площади. Смеркалось. Мысли о Насте не оставляли его. Куда она пошла? И пошла ли? Халдей принес вина. Аника прислонился к стене и закрыл глаза. А ведь он поначалу не сразу разглядел, какая она красивая. Стараясь не чувствовать себя неловко, снимая мокрое грязное платье и переодевая её в свою рубаху при тусклом свете свечи, он не подозревал, что утром, глядя на её неспокойный сон, прерывающийся вскриками и бормотанием, поразится её правильным чертам лица и нежному румянцу щек. Она спала ночь, день и потом еще всю ночь — значит, ей что-то подсыпали. Она что-то бормотала во сне, как будто отбивалась от кого-то. Может, она сказала правду, может быть, действительно она пыталась защититься. Тогда откуда деньги?
Трактир понемногу наполнялся публикой. Рядом, за соседним столом сидел бородатый, щуплый мужичишка с всклокоченными волосами. Неожиданно в двери буквально ввалился холеный упитанный господин. Что-то привлекло внимание Аники, он никак не мог понять что, потом понял: голова господина была перевязана так, что из-под котелка был виден край повязки. Господин сел спиной к Анике. Расстояние было так невелико, что невольно было слышно даже негромкие фразы, которыми обменивались вошедшие.
— Доброго здоровьичка, Акакий Петрович! — Бородатый явно заискивал.
— Тише ты, тише, принес?
— Попервой вы, господин хороший доложитесь, где деньги?
— Сначала я должен увидеть, она это или нет, не думаешь же ты, что я весь капитал буду с собой вечером по трактирам таскать.
— Э! Акакий Петрович, так не годится. А может, и нет у вас никаких денег, — он достал из-под полы газету, — уж не вас ли это на днях ограбили?
— Прохвосты! Щелкоперы! Уж на весь город раззвонили! И девка эта куда-то запропастилась! Надо ж было быть такой дурой! Ухватить вместо своего саквояжа мой! И чего кобенилась, жила б сейчас как сыр в масле, даже еще лучше. Милость ей хозяйская не по душе… — словно задумавшись, он смотрел в одну точку и костерил Настю, на чем свет стоит, потом, очнувшись, схватил за ворот бородатого и зашептал:
— А ты, Лука не беспокойся, чай ты не думаешь, что все мое состояние сотней тысяч ограничивается, небось, и другие доходы имеются. Я за ценой не постою, лишь бы это была она! Давай сюда, я гляну!
Лука засопел:
— Не извольте гневаться, барин, Тимоха что-то задерживается, у него она! От самого Тобольска у него. Здесь мы разделились — больно на то, что хвост за нами было похоже, думали, шпики следят, да сговорились в этот самый час здесь встретиться. Вот нет его что-то.
— Идиоты! Её покупатель ждет, уж которую неделю, через три дня её за границу должны вывезти! Уж и документы все куплены!
Аника понимал, что девушка сказала правду. Хозяин действительно её домогался, и деньги оказались у неё случайно. Где она сейчас? Что если её схватила полиция?
Не дожидаясь конца разговора, он вышел на улицу и быстрыми шагами направился по тускло освещенной мостовой к дому. Он почти бежал с теплившейся надеждой, что она ждет его, сидя на кровати и завернувшись в одеяло. Несколько кварталов, два лестничных пролета, дверь… комната пуста. На столе в свете уличного фонаря блестят металлические заклепки на боках саквояжа. Она не взяла денег! Где она? Что с ней? Как он был несдержан, как спор на расправу! Он сел на кровать и обхватил голову руками. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась Настя, сгорбленная под тяжестью здоровенного мужика, еле передвигавшего ноги.
— Помогите, прошу вас! Мне некуда больше было его привести. Помогите!
Аника ошеломленно глядел на обоих. Потом подхватил мужика под руки и усадил в кресло. Тот стонал. Аника обернулся к Насте:
— Ну, знаете, мадемуазель, с вами не заскучаешь!
— Пожалуйста, не прогоняйте! Мне некуда больше идти, меня везде ищут. Я правда, ни в чем не виновата!
— А это, он кивнул на мужика, — ваш родственник?
— Нет, я не знаю, кто это, просто…ну не могла же я его бросить на улице, он очень просил помочь!
— И вы не нашли ничего лучшего, кроме как привести его ко мне!
— Я не знала, что делать. Я бродила по улицам, не зная куда идти, потом появился он. Вырос, словно из-под земли, просил помощи. Сказал, что его преследуют, и что у него отнимаются ноги…
Мужик в кресле захрипел, руки и ноги свело судорогой. Он вытянул из-за пазухи сверток:
— Подойди! Подойди, дочка!
Настя подбежала и наклонилась к нему.
— Я проклят, это она меня наказывает, нельзя было её красть. Я уже не чувствую тела, руки, ноги, все будто каменное. Дышать тяжело. Вот! Возьми! Верни её на место! Верни, не то худо будет всем. Она чудотворная! Огромных денег стоит, — он сунул Насте в руки сверток, — ты её не крала, тебе ничего не будет, только надо вернуть её на место, слышишь, иначе будет беда.
Настя развернула сверток. В руках, струился слабым светом отраженных уличных фонарей образ божьей матери. Видно было, что ему не одно столетие. Воздев к верху руки, Богородица держала на коленях младенца и святой Николай со святой Марией Египетской дополняли рисунок иконы. Мужик дернулся и прохрипел:
— Стена! Стена необоримая! Верни… в Тобольск…
Он вытянулся, и голова его поникла. Аника стоял, не веря своим глазам. Сначала закрыли цирк, потом в его квартире девушка с явно непростой биографией. Потом краденые деньги, теперь еще какая — то невероятная икона и труп в его комнате. Это было слишком. Настя обернулась и вопросительно смотрела на него:
— Простите ради бога, я причинила вам столько беспокойства. Что же теперь делать?
Он видел тоску и мольбу в её глазах. Они сражали его наповал. Он не мог прогнать её, не мог отказать ей:
— Ложитесь спать!
— А он? — Она кивнула на мертвого, — что с ним?
— Я справлюсь!
Взвалив тело на плечо, Аника взял саквояж с деньгами и вышел из комнаты.
