— Серьезно? Что именно?
— Я не в курсе. — Сьюзан краснеет. — Я просто знала, что что-то происходит. Я не хотела быть любопытной, я просто замечала некоторые вещи.
— Не беда, даже если ты и была любопытной.
Она кивает и продолжает расчесывать. Интересно, что же лидеры Отречения, включая моего отца, планировали? Я не могу не поражаться уверенности Сьюзен в том, что что бы они ни делали, это должно было быть чудесно. Жаль, что от моей веры в людей ничего не осталось.
Если вообще во мне была вера.
— Бесстрашные ходят с распущенными волосами, верно? — спрашивает она.
— Иногда, — отвечаю я. — Ты умеешь заплетать?
Ее ловкие пальцы собирают пряди моих волос в одну косу, которая доходит до середины спины. Я смотрю на свое отражение, пока она не завершает прическу. Затем благодарю ее, и она уходит, закрывая за собой дверь с легкой улыбкой на губах.
Я продолжаю смотреть, но не вижу себя. Я все еще чувствую ее пальцы, прикасающиеся к моей голове, такие похожие на пальцы мамы в то последнее утро, что я провела с ней. Мои глаза наполняются слезами, я качаюсь вперед-назад на табуретке, пытаясь забыть. Боюсь, что если начну плакать, то не смогу остановиться, пока не сморщусь, как изюм.
Мои глаза останавливаются на швейном наборе на комоде. Там нитки двух цветов — красного и желтого — и пара ножниц.
Я успокаиваюсь, расплетаю волосы и снова их расчесываю. Потом расправляю их, чтобы убедиться, что они лежат ровно. А затем поднимаю ножницы на уровень подбородка.
Как я могу выглядеть так же теперь, когда ее больше нет и все изменилось? Я не могу.
Я режу по прямой линии, насколько это возможно, используя скулы, как ориентир. Самым сложным участком оказываются волосы сзади, которые мне толком не видно, поэтому я делаю, что могу на ощупь. Светлые локоны на полу образуют вокруг меня полукруг.
Я выхожу из комнаты, даже не посмотрев на свое отражение.
Когда позже Тобиас и Калеб приходят, чтобы встретить меня, они смотрят на меня, как будто я не тот человек, которого они знали еще вчера.
— Ты подстригла волосы, — говорит Калеб, приподнимая брови. Попытка найти рациональную сторону в состоянии шока, это так «по-эрудитски». Его волосы стоят торчком с той стороны, на которой он спал, а глаза покрасневшие.
— Да, — соглашаюсь я. — Для длинных волос слишком жарко.
— Справедливо.
Мы идем вместе по холлу. Пол скрипит под ногами. Я скучаю по отголоскам эха моих шагов в здании Бесстрашных, скучаю по прохладному подземному воздуху. Но больше всего я скучаю по своим страхам последних пяти недель, которые кажутся такими незначительными по сравнению с нынешними.
Мы выходим из здания. Воздух снаружи давит на меня со всех сторон, душит, как подушка. Пахнет зеленью: так пахнет листок, если разорвать его.
— Все знают, что ты сын Маркуса? — спрашивает Калеб. — Я имею в виду, в Отречении?
— Понятия не имею, — отвечает Тобиас, бросая взгляд на Калеба. — И я был бы благодарен, если бы ты об этом не упоминал.
— Мне и не нужно об этом упоминать. Любой, у кого есть глаза, и так это увидит, — хмурится Калеб. — Сколько тебе лет, кстати?
— Восемнадцать.
— А тебе не кажется, что ты слишком взрослый для моей младшей сестры?
Изо рта Тобиаса вырывается короткий смешок.
— Она уже не маленькая.
— Перестаньте оба, — говорю я. Толпа людей в желтом обгоняет нас и идет по направлению к широкому приземистому стеклянному зданию. Солнечный свет, отражаясь от его стен, бьет в глаза. Заслонив лицо рукой, я продолжаю идти.
Двери здания широко открыты. Вокруг круглой оранжереи цветы и деревья растут в ванночках с водой или небольших бассейнах. Дюжины вентиляторов, расставленных по залу, служат исключительно для разгона горячего воздуха, поэтому я уже вспотела. Но когда толпа передо мной расступается, и я вижу остальную часть зала, мыслей об этом не остается.
В центре комнаты растет огромное дерево. Его ветви раскинулись по всей оранжерее, а корни выглядывают из-под земли, образуя толстую паутину из коры. В промежутках между корнями я вижу не грязь, а воду и металлические прутья, удерживающие корни на месте. Мне не стоит удивляться — Дружелюбные всю свою жизнь создавали шедевры растениеводства подобные этому с помощью технологий Эрудитов.
На пучке переплетенных корней стоит Джоанна Рейес, ее волосы закрывают перечеркнутую шрамом половину лица. Из истории фракций я узнала, что Дружелюбные не признают официального лидера — они голосуют по каждому поводу, и обычно результат близок к единогласию. Они как части единого разума, а Джоанна — их глашатай.
Дружелюбные сидят на полу, большинство со скрещенными ногами, на узлах, которые смутно напоминают мне корни деревьев. Отреченные сидят плотными рядам в нескольких метрах слева от меня. Мои глаза бегают по толпе несколько секунду, прежде чем я осознаю, что ищу своих родителей.
Я тяжело сглатываю и стараюсь забыться. Тобиас касается моей спины, ведя меня к группе Отреченных. Прежде, чем мы садимся, он наклоняется к моему уху и шепчет:
— Мне нравится твоя прическа.
Я одариваю его робкой улыбкой и сажусь, опираясь на него.
Джоанна поднимает руки и наклоняет голову. Все разговоры прекращаются прежде, чем я делаю следующий вдох. Все Дружелюбные вокруг меня сидят в тишине: одни закрыли глаза, другие бормочут какие-то слова, которые мне не разобрать, а третьи уставились вдаль.
Каждая секунда выматывает. К тому времени, как Джоанна поднимает голову, я чувствую себя изнуренной.
— Сегодня перед нами стоит важный вопрос, — говорит она. — Как мы, люди добивающиеся мира, поведем себя во время конфликта?
Каждый Дружелюбный в комнате поворачивается к соседу и начинает разговор.
— Интересно, как они действуют? — говорю я, когда время пустой болтовни затягивается.
— Им плевать на действия, — отвечает Тобиас. — Их волнует только согласие. Смотри.
Две женщины в желтых платьях в метре от нас поднимаются и присоединяются к трем мужчинам. Молодой человек перемещается к соседней группе так, что его маленький круг становится большим. Все небольшие группки в комнате растут и расширяются, все меньше и меньше голосов заполняет комнату, пока их не остается три или четверти. Я могу слышать только отрывки из того, что они говорят:
— Мир. Бесстрашные. Эрудиты. Безопасное место. Вовлечение.
— Это странно, — произношу я.
— А по-моему, это удивительно, — отвечает Тобиас.
Я смотрю на него.
— Что? — Он немного посмеивается. — У всех равная роль в правительстве, каждый в равной степени ответственен. Это заставляет их быть заботливыми, это делает их добрее. По-моему, это прекрасно.
— Я считаю, что это не уместно, — говорю я. — Конечно, это работает среди Дружелюбных. Но что случится, если не все захотят бренчать на банджо и выращивать урожай? Что будет, когда кто-нибудь совершит действительно ужасный поступок, и слова делу не помогут?
Он пожимает плечами:
— Сейчас узнаем.
В конце концов, от каждой большой группы встает представитель и подходит к Джоанне, осторожно выбирая путь среди корней огромного дерева. Я думаю, что они обратятся ко всем нам, но вместо этого они формируют круг с Джоанной и тихо разговаривают. У меня появляется чувство, что я никогда не узнаю, о чем они говорят.
— Они не позволят нам вступить с ними в спор, так ведь? — говорю я.
— Сомневаюсь, — отвечает Тобиас.
Наша судьба решена.
После того, как каждый высказался, все возвращаются на свои места, оставляя Джоанну одну в центре. Она наклоняется в нашу сторону и складывает руки перед собой. Куда мы направимся, если они скажут нам уходить? Назад в город, где никто не будет в безопасности?
— Сколько мы себя помним, наша фракция всегда состояла в близком родстве с Эрудитами. Мы нуждаемся друг в друге, чтобы выживать, и мы всегда сотрудничали, — начинает Джоанна. — Но у нас были и крепкие связи с Отреченными в прошлом, и мы думаем, было бы неправильным отдернуть руку дружбы, протянутую так давно.
Ее голос сладок, как мед, а движения аккуратны и заботливы. Ладонью я вытираю пот со лба.
— Мы чувствуем, что единственный путь сохранить отношения с обеими фракциями — придерживаться нейтралитета, — продолжает она. — Ваше присутствие здесь, хоть оно и приветствуется, осложняет ситуацию.
«Ну, вот и оно», — думаю я.
— Мы пришли к выводу, что сделаем из нашего штаба убежище для членов всех фракций, — продолжает Джоанна. — При следующих условиях. Во-первых, никакого оружия в здании. Во-вторых, при возникновении какого-либо серьезного конфликта, словесного или физического, все участвующие стороны будут изгнаны. В-третьих, вы не должны обсуждать конфликт в этих стенах, даже в частных беседах. И, в-четвертых, все, кто останется здесь, должны внести свой вклад в улучшение окружающей среды посредством работы. Мы передадим эту информацию Эрудитам, Искренним и Бесстрашным, как только сможем.
