В комнате, отведённой гостю из Москвы, было просторно и на удивление светло. Дощатый пол и стены не были окрашены и излучали приятный запах свежей сосновой древесины. Кровать заправлена, на тумбочке лежат ключи от комнаты и от общей двери при входе. Умывальник с буржуйкой, стол: на нём керосинка, пепельница, письменные принадлежности и стопка книг. Перед столом два стула, ближе к окну двойной шкаф: слева полки для вещей, справа перекладина и несколько вешалок. На стене портрет Сталина в профиль, напротив карта СССР, вытравленная на деревянном прямоугольнике.
Яков Иосифович прошёлся вдоль стены, развернул стул и грузно сел, оперевшись руками на спинку. Взглядом указал на дверь — Глебов плотно закрыл её за собой.
— Слушай, можно «на ты»?
— Без проблем.
— Хорошо. Я закурю?
Клим кивнул. Агнаров достал трубку, насыпал туда пару щепоток махорки и задымил.
— Я вообще сам с Одессы. В семнадцатом году, значит, на войну отправился. Ну, на империалистическую, Румынский фронт. Потом уже мы Революцию делали, офицеров свергали. Под Орлом был, под Царицыном, донцев стрелял. С белополяками было дело, саблей меня там рубанули хорошечно… Ну, потом «Выстрел», после имени Фрунзе, сам понимаешь. Сюда попал впервые в двадцать девятом — басмачей гоняли. Были ещё две командировки, в тридцать первом и тридцать третьем. Вторая уже по партлинии — коэров вычисляли, чистили ряды. Местность знаю, вот и назначили три месяца тому как… Сам воевал?
— Было дело. В царской ещё, до прапора дошёл с Брусиловым. Затем всяко судьба кидала: Киев, Харьков, Ростов. В тылы зачислен после Вислы, контузило там сильно. Затем тоже «Выстрел», пошёл по линии следствия — следователь по важнейшим делам ГУГБ НКВД.
— Знаю, я о таком и телеграфировал…
Яков Иосифович поправил пенсне, как будто собираясь с мыслями.
— В общем, к чему это я. Первый раз я убил человека в июле семнадцатого — заколол немца штыком на своей «трёхлинейке». Дальше по-разному бывало: и с винтовки бил, и с «нагана», и в подворотне нож под лопатку загонял… С товарищем «Маузером» мы неразлучно с двадцатого года, ни разу не подводил. И, казалось бы, меня хрен чем удивишь — сам такое делал, что у других волосы дыбом встанут. Но чтоб люди попросту исчезали — такое впервые.
— Как это «исчезали»?
— А вот так. Трилович этот. Два дня тому назад не вышел на работу. Пришли в комнату — я послал Самуила и с ним начкараула, мало ли, может, плохо человеку. Стучат — не открывают, тишина. Ну, дверь сам видел — высадили. Никого. Комната пустая, как мои карманы в семнадцатом. Ни следа от человека. При этом вещи все на месте. Ни записки, ни следов борьбы, только пятнышко это на полу. И всё.
Глебов вытащил из портсигара «Герцеговину Флор» и закурил.
— Постель смята. Пиджак на плечиках, под ним брюки — как будто человек снял одежду и лёг спать… Дверь изнутри была заперта?
— Да. Ключ, когда выбивали, под стол отлетел. И ключ был в замке — пробовали вторым открыть, не влез в скважину. Ключей два: один выдали лично в руки, другой у меня в сейфе, как лежал так и лежит. Ключ от сейфа у меня один, ношу на шее на цепочке, даже в бане не расстаюсь. Копию чтоб сделать, надо в скобяную лавку идти на полустанке.
— Допросили? Розыск проводили?
Агнаров укоризненно посмотрел на следователя.
— Обижаешь. В то же утро владельца лавки вытряхнули из постели. Никто из наших не был, за все три месяца делал пять ключей — всех проверили, всё сходится. Караул ни Триловича, ни кого ещё не видел, тишина. С собаками прочесали вдоль периметра — на полосе ни следочка. Обыскали весь полигон, склады, баню, конюшню — вообще все постройки, от нежилых к жилым. Пустота.
— Когда его видели последний раз?
— В ночь перед исчезновением. Он и американец этот, Ефроим, вместе шли, о чём-то на своём беседовали. Самуил не очень уверен, но, вроде, обсуждали наши эксперименты и какую-то формулу… Вошли трое: Самуил, Ефроим и Трилович. Кебучев остался у входа покурить, подышать воздухом. Гавриила опросили: покурил до полуночи, сверил время по часам — привычка такая — затем пошёл к себе спать. Латыгин обошёл караул и вернулся к себе около половины первого, почти сразу уснул. Никто ничего ночью не слышал. А утром уже Трилович исчез. Черти взяли, не иначе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Клим поскрёб ногтем зарождающуюся на щеке щетину.
— Так, а чем вообще он занимался? Мне перед отправкой сказали, что на месте расскажут, что исследуют, дело особой важности, военный проект.
— Ну… Чуть больше полугода назад с нашими военными связался один американец, некий Никола Тесла. Я мало знаю, но Гавриил говорит, что личность чуть ли не легендарная, с электричеством много экспериментов очень делает. И вот этот вот Тесла предложил некий проект оружия. Рабочее название — «лучи смерти».
— Так и называется? «Лучи смерти»?
Яков Иосифович кивнул.
— Не уверен, в чём там суть, если в физике смыслишь — поговори с Кебучевым, он тут реально голова… В общем, сам Хозяин лучами этими заинтересовался. Ну, и не только он: Тухачевский, говорят, на пару с Блюхером чуть ли не лично рвались на испытания, что это за штука такая и правду ли американец в письме набрехал.
— Ну так а что за штука? В чём принцип?
— Не знаю. Из штатов ихних прикатил этот Ефроим, четыре месяца назад. Он от фирмы «Телефорс», фирма эта самому Тесле принадлежит, и официально американец к нам по следам ГОЭРЛО приехал, консультировать и помогать восстанавливаться после разрухи Гражданской войны и голода. Но в реальности меня к нему сразу приставили, и сюда, дескать, обеспечь все условия. Генрих Григорьевич лично к себе вызвал, приказал глаза не спускать, всё в строжайшей тайне, деньги не считать. Самуила сюда сразу по партийной линии, а за нами следом поезд с ВОХРой в полное моё распоряжение, да ещё с Семипалатинска прислали Романа с чекистами. Как ты понимаешь, объект в степи вырос меньше, чем за месяц. Привезли ещё катушки какие-то, провода, не пойми что ещё. Всем этим Кебучев занимался — его из Ленинграда в Москву, инструкцию в зубы и на заводы, затем со всем необходимым сюда.
Следователь в задумчивости выпустил колечко ароматного дыма.
— Я так понимаю, что Кебучева сюда, по сути, тоже назначили?
— Да. Он в своё время проводил эксперименты с профессором Филипповым, в Петербурге ещё, в начале века. И вот этот Филиппов что-то похожее изучал, Ефроим сразу сказал, что Тесла велел найти его учеников, кто остался, и сюда, в полную свободу. Собственно, Александр Трилович этот оказался тоже учеником, то ли самого профессора, то ли кого-то из его подопечных. Кебучев вообще его не встречал раньше, но Александр лет десять назад пытался что-то похожее изучать в Лондоне. Я уж не знаю, что ему Тесла наговорил, сколько заплатил, но приехал Трилович сам, с горящими глазами и чертежами. Вот, работа и закипела.
— Получается, Триловича взяли со слов Теслы, и познакомился он со всеми уже здесь?
НКВДшник кивнул. Немного поёрзал на стуле.
— Самое главное, что сказать хочу. Понимаешь, штука эта, «лучи смерти», реально работает… В общем, был у нас уже эксперимент. Жахнули мы по дыне — вдребезги, как будто с хорошей винтовки. Взорвали уже так пять дынь и три арбуза, мешок с луком разнесли в хлам, деревянную мишень девять дней как прожгли.
— Прожгли? Это огнемёт что ли?
— Да нет. Это… трубка такая, с катушками, которая электрический ток в энергию превращает. Можно залп сделать, а можно выжечь. Мишень, вот, насквозь прожгли за три секунды, хотя толщина доски была двенадцать миллиметров. Завтра испытания будут, посмотришь… В общем, ты уж постарайся, выясни всё. У нас через пять недель отчёт, всё идёт к тому, что замнаркома будем на комиссию звать и начальника Генштаба. Сам понимаешь, какая ответственность…
Глебов хмуро кивнул: мало того, что исследовали невесть что в обстановке особой секретности, так ещё и торопятся с отчётом для начальства. А по ночам у них люди исчезают…
***
Проснулся Глебов с зарёй. Размялся по методике «боевой самозащиты», которую им преподавали на курсах «спецфиза». Прошёлся по комнате, пока чистил зубы, перебрал книги на столе: Горький, Островский, Бабель, кое-что из Гоголя и Толстого.
