Но вот, как-то раз Алина Николаевна на радость всего класса внезапно заболела. ОРЗ – это кашель, чихание, насморк и плохое настроение. Диагноз вполне позволял отлежаться дома несколько дней. Как ни странно для «комисарши», ни при какой погоде не покидавшей свой пост, Белкина на этот раз «больничный» всё-таки взяла.
Почему сегодня так рано? – спросила мама, не отрываясь от замечательной «Семьи и школы».
– Нас раньше отпустили, химии не было, – Аделаида снимала с распухших ног туфли. К концу занятий от сиденья в классе ноги всегда отекали и ныли. Они становились похожими на подушечки. Аделаида с нескрываемым удовольствием поставила ногу прямо на холодный пол.
Не стой босиком! Тапочки одень! Простудишь свои яичники, и воспаление придатков начнётся! Знаешь, что такое простуженные придатки для девушки?!
Аделаида знала, кто такие «придатки» и «что они для девушки», но от одного только менторского тона, каким мама о них говорила, она готова была вырвать их из собственного живота без наркоза своими руками! Аделаида медленно встала и пошла в коридор за тапочками. Чтоб раздутые, горящие ноги хоть немного отдохнули, она надела папины.
У неё последнее время всё чаще и чаще стало возникать ощущение товарно-денежных отношений, как учили они по новому предмету. Товаром, конечно, была она. Товар необходимо было продать. И чтоб его продать подороже, надо было придать ему максимально товарный вид, чтоб на него был спрос. Разрекламировав качество товара, вполне можно было устраивать аукцион, то есть свободный рынок. Под словом «продать» подразумевалось «отдать» в богатую, уважаемую и «хорошую», «интеллигентную» семью. Поэтому и папа, и мама любили повторять:
О-о-ф! Какое тебе время болеть?! – как бы убеждая всех вокруг, и себя, прежде всего, что их «товар» «экстра» – класса!
Исключительно для возможности попасть в будущем в «харошую семью» Аделаида должна была быть очень здоровой, образованной, умной и воспитанной девочкой, как гипотетически выражался папа – «кристаличэскои» (кристально чистой). Странно и удивительно, когда Аделаида объявила родителям, что будет поступать в Мединститут, мама, хоть ничего и не сказала, но по её лицу явно поползло выражение удовольствия. Единственное, что маму ошарашило – большое и корявое слово «судмедэкспертиза».
Это ещё что за глупости?! – удивилась мама. – Ты что, в мёртвых кишках ковыряться будешь?! Чтоб надо мной смеялись?! Спросят: «Кто твоя дочка по специальности?» Я скажу: «Врач!» А они спросят: «Какой врач?» Что я людям отвечу?! Ты подумала о том, что я людям отвечу?!
Аделаида чувствовала, что когда «о ней» «будут спрашивать» представители «той», пока неопределённой «харошей семьи», первым и очень весомым доводом «за» будет словосочетание «диплом мединститута», что, по большому счёту, является синонимом слова «не вертихвостка». «Здоровая»! Конечно, здоровая! Чтоб сидела дома и каждый год рожала по поросёнку. Вон какая здоровая, что все платья только на заказ сшиты, потому, что её размеров вещи не продаются. Правда, мама как-то обмолвилась, что ей сказали, дескать в Большом Тороде есть специальный магазин «Богатырь», где продаются вещи огромного размера. Видно, маме очень понравилось название, так как она действительно была уверена – её дочь – «богатырь», и она даже собралась было поехать поискать этот магазин вместе с Аделаидой, чтоб потом рассказывать: «Моя дочка покупает вещи в магазине „Богатырь“»! Только при мысли о возможности такого позора Аделаида бы на всю жизнь готова была отказаться от любых нарядов и согласилась бы ходить в пододеяльнике, проделав дырку для головы посередине. Или вообще в ватно-марлевой повязке ходила, или голой, чем «одеться» в магазине «Богатырь»! Быть «здоровой» было ещё обязательней, чем умной. Вон тётя Тина так вытолкала невестку, у которой обнаружила шрам от операции, что она вообще из Города исчезла! Если б она была даже полнейшей дурой, не отличавшей гайморит от геморроя, её бы ни за что не выгнали! Жила бы у тёти Тины и жила, родила бы пятерых детей, а все вокруг были бы счастливы. Поэтому, босыми ногами не надо становиться на пол, а то можно «простудить яичники и придатки». Тогда она не сможет родить, и вот тогда её саму вытолкают взашей. А на родителей-то на всю жизнь «ляжет пятно» и будет «стидно» за то, что свой «червивый товар» рекламировали как «прекрасный», и как им после всего этого людям на глаза показаться! Поэтому, чтоб у Аделаиды не возникло каких-нибудь дурацких мыслей о болезнях, папа любил повторять:
– Какой тэбэ время балет?! (Какое тебе время болеть?!)
Мама, если б у Аделаиды даже началась проказа, так сказать – цветущая лепра с «львиным лицом», ни за что бы не обратилась за помощью ни к кому, параллельно доказывая окружающим:
– Ни-эт! Что вы?! Она очень здоровая! Это лёгкая аллергия на авокадо!
«Балная» у нас только мама, и это её святая привилегия. Всех остальных болящих папа тупо презирал.
– Тебя спрашиваю: что значит «химии не было»? – мамин голос возвращает к действительности. – Вообще не было? И не было замены?
– Химия по расписанию последний урок. Алина Николаевна заболела и взяла больничный, – Аделаида рапортовала чётко, кратко и полно.
– На бюллетени, ты хочешь сказать? – Мама не могла слышать, когда кто-то употреблял слова не из её лексикона. Начало рапорта было хорошим, но мама всё же нашла, где подправить. Она делала вид, что не понимает, что такое «больничный» и вынуждала собеседника сказать именно так, как говорила она.
– На ней, – Аделаида кивнула, – на бюллетени.
– И в какой она больнице? – Мама тоже говорила чётко и внятно.
– Она не в больнице, она дома. У неё что-то вроде гриппа. ОРВИ..
Вот и хорошо! – Непонятно чему обрадовалась мама. Может она тоже не любит Белкину? – У тебя есть возможность с ней встретиться, поговорить. Пойди и навести её. Ей будет приятно!
– Мы пойдём её навещать? – Аделаида не поняла: как это мама, которая синела при одной только мысли, что Аделаида хочет выйти из дому, вдруг воспылала неукротимым желанием навестить больную коллегу.
– Не «мы», а ты! Чего это я пойду? Это твоя учительница, вот ты и иди.
– Так она ж вирусная…
– А что: человек обязательно должен умирать, чтоб о нём позаботились? – мама проявляла поистине чудеса кротости и душевного тепла. – Подумаешь, «вирусная»! Близко к ней не подходи, и всё! Возьмёшь апельсины, вон папа недавно купил конфеты, печенье и пойдёшь! – мама выказывала неимоверное сочувствие Алине Николаевне Белкиной, обнаруживая в себе целые кладези нерастраченной нежности. – Ты знаешь, где она живёт?
– Нет! – Аделаида не врала. Она правда не знала адреса.
– Ничего! Я сейчас Береговой позвоню, она где-то в их районе живёт.
Береговая оказалась дома, но адреса не знала.
Людочка! – пела мама. – Ну, я вас очень прошу! Просто умоляю: найдите для меня адрес! Понимаете, Алина Николаевна очень тяжело заболела! Вы же знаете – она живёт одна, у неё никого нет. Стакан воды подать некому! Аделаидочка бы сходила, супик бы ей сварила, или ещё чем помогла. Мы же коллеги! Мы должны поддерживать друг друга!
Когда через полчаса позвонила Береговая и, растроганная почти до слёз маминой добротой, продиктовала адрес, свет померк в Аделаидиных глазах. Последняя надежда рассосалась, как хвост у головастика! «Как это я пойду навещать Белкину домой?! – думала Аделаида. – Что ей скажу? И вообще – о чём с ней говорить?! Она ж меня терпеть не может. Да, хотелось бы, чтоб она ко мне относилась совсем по-другому. И вовсе не из-за оценки но химии. Она вроде и сама ничего… Только какая-то странная, как робот…»
Учителя периодически болели, и они всегда всем классом ходили их навещать. Во-первых, это было интересно – всем классом, вместе идти куда-то пешком, или на автобусе. Поорать по дороге, повеселиться. Вот они недавно навещала в больнице учительницу географии Наталью Владимировну. Так она лежала такая бедненькая в палате, так искренне обрадовалась, что они все к ней пришли, что аж расплакалась от умиления и подарила им все свои конфеты, которые ей принесли другие навещатели. И они от радости шли домой пешком через весь Город, ставя друг другу «подножки» и старались попасть друг другу в маковку жёванной конфетной обёрткой. Весело вышло, прямо как целая экскурсия. Но идти одной? Сходить в Наталье Владимировне или Нине Левановне, учительнице национального языка, Аделаида могла даже без подсказки. С ними было интересно. Они умели рассказывать, умели слушать, шутить. Они даже по-своему любили Аделаиду.
Алина Николаевна жила очень далеко от их дома, туда ходил единственный автобус, и то нерегулярно. Аделаида, даром проторчав на остановке битый час, решила пойти пешком. А что? Была в этом походе своя какая-то прелесть. Идёшь себе один, думаешь о чём хочешь, вспоминаешь что-то.
Ветер поднялся неожиданно. Небо стало чёрным, как ночью, и пошёл крупный, тяжёлый дождь. Прятаться под балконы или навесы было противней и хуже, потому что под ними уже стояли какие-то дядьки, а это значит, что они начала бы приставать и противно спрашивать всякую ерунду. Лучше было идти дальше, хоть сильный ветер и колол лицо. «Ничего! – решила Аделаида, пряча глаза от ветра и стараясь подставить спину. – Ещё всего один квартал, и я на месте!» Но пришлось немного покружить и по микрорайону. Дома стояли не друг за другом, а как-то странно. Были корпуса «32А», просто «32», были дома с двумя цифрами, то есть «34–36». Это было вообще чем-то немыслимым. Аделаида привыкла, что на их улицах в Старом районе просто чётные и нечётные дома идут друг за дружкой.
