Ирене еще не заводила разговор о том, что случилось прошлой ночью, но Эджитто от этого не легче: наоборот, он с каждым часом все сильнее нервничает. Когда он проснулся утром, ее уже не было. Полковник сказал, что Ирене уехала в патрульный объезд вместе с солдатами, ей хотелось увидеть базар и обсудить кое-что с информаторами. Появилась она на обеде, в столовой они сидели за одним столом. Эджитто смотрел, как она развлекает офицеров рассказами об одном сослуживце, которому не понравилось то, что она сообщила о нем в Генеральный штаб. Он шел за ней до самого дома, а потом избил, да так, что у нее треснули два ребра. Все смеялись и возмущались: чтобы военный избил коллегу-женщину, где же это видано, что за мерзкий трус! Эджитто, чтобы не выделяться, тоже улыбался. Она все это не выдумала? И почему Ирене решила рассказать именно эту историю? Может, хочет дать ему понять, что с ней шутки плохи? После ночного происшествия (теперь ему хочется называть его именно так — происшествие) он чувствует нечто похожее на опасность. Он даже не исключает, что это шантаж: если он не послушается, Ирене достаточно пальчиком шевельнуть, и вся его карьера полетит к чертям. Вот что она хочет ему сказать: теперь ты должен будешь повиноваться, станешь моим любовником — это куда более тонкая стратегия, чем симуляция беременности. Эджитто почти ничего не съел, только нехотя поклевал жареный картофель.
Баллезио приглашает его к себе на традиционную послеобеденную беседу — вернее, даже не приглашает, а принимает, как само собой разумеющееся, что Эджитто последует за ним, однако тот находит невнятную отговорку. Он возвращается в медпункт — Ирене там нет. Лейтенант заходит на половину, отгороженную занавеской, и разглядывает узурпированную часть комнаты. Рюкзак Ирене лежит на полу — небольшой, как раз для тех, кто привык путешествовать налегке. Эджитто оглядывается — никого нет. Он опускается на колени и расстегивает молнию.
Острожно, чтобы не помять и потом сложить все обратно в прежнем порядке, он начинает выкладывать одежду из рюкзака. Почти одни свитера и черные брюки, а еще флисовая толстовка — значит, она у нее все же была. Он засовывает руки глубже и вдруг нащупывает совсем другую ткань. Достает то ли вечернее платье, то ли комбинацию — что-то невесомое, наверное, шелковое, с кружевными лямками.
— Видел бы ты меня в нем! Мне очень идет.
Эджитто замирает.
— Извини, — бормочет он, — я просто… — Обернуться он не решается.
Ирене осторожно берет платье у него из рук и складывает. Поднимает рюкзак и засовывает платье обратно.
— Надо быть ко всему готовыми.
Эджитто поднимается.
— Я страшно устала. Не возражаешь, если я немного посплю?
— Нет. Конечно, нет. Бога ради.
Но лейтенант не двигается. Пока они так стоят, лицом к лицу, на месте преступления, им нужно выяснить отношения.
— В чем дело? — спрашивает Ирене.
— Слушай, — говорит Эджитто. Останавливается, набирает воздуха, потом начинает снова: — То, что случилось прошлой ночью…
Она с любопытством глядит на него:
— Ну?
— Случилось, именно так. Но я дал слабину. Это больше не должно повториться.
Ирене минуту размышляет. Потом говорит:
— Ничего обиднее мне никогда ни один мужчина не говорил.
— Прости! — Странно, но ему действительно жаль.
— Слушай, кончай извиняться, черт побери! — Тон Ирене внезапно меняется. — Алессандро, за такое не извиняются! Отнесись к этому как к шутке, игре, подарку старой подруге, как к чему угодно! Но, пожалуйста, не извиняйся! Давай будем вести себя как взрослые люди, ладно?
— Я просто хотел быть уверен, что…
Ирене закрывает глаза.
— Да. Я все прекрасно поняла. А сейчас иди, я устала.
Униженный, Эджитто отступает. Все, что он натворил за последние двое суток, было ошибкой, полной ерундой. Похоже, он вообще ничего не понимает в жизни.
Старшему капралу Митрано не раз доводилось просыпаться и видеть у самого носа волосатую задницу Симончелли — даже дышать было трудно. Неприятное ощущение. Во-первых, потому что когда на тебя плюхается бугай весом девяносто килограммов, кажется, что вот-вот задохнешься. Во-вторых, ему не нравится подобная близость с другим человеком, тем паче с обезьяной, умеющей пукать по команде. Но главное — ржание, которое раздается вокруг, пока ты не можешь пошевелиться (кто-то привязал тебя за запястья к спинке кровати, а из-за того, что твои веки придавлены чужими ягодицами ты ни черта не видишь), — ржут твои товарищи, твои сослуживцы, твои друзья. Смех причиняет еще более сильную боль, чем удары, которые тебе методично наносят по голым бедрам и мизинцу левой ноги.
У шутки с удушением задницей существует бесконечное множество вариантов — Митрано испытал на своей шкуре все до единого. Заткнуть рот кляпом и склеить лодыжки упаковочным скотчем. Засунуть лед в трусы (а ты не можешь пошевелиться). Эпиляция рук воском, классическая шутка «мешок из простыни», когда не можешь нормально лечь и приходится перестилать постель, волосы, измазанные зубной пастой, которую, когда она высохнет, уже не отмыть, единственный выход — ножницы. Видео с зубной пастой обошло всю часть, а теперь его выложили на YouTube с тэгами «будильник», «казарма», «особый шампунь», «придурок». Первую часть снимали в темноте, у полуголых ребят глаза зеленые, как у привидений. Четко видно Кампорези, выжимающего пасту из тюбика, кто-то — видимо, Маттиоли — его подзадоривает: еще, еще! В то время у Митрано было дурацкое прозвище «хуевые кудри»: ребята вырывали у него с головы пряди волос и клали на стол, под лампу — показать, что они похожи на волосы с лобка. Зубная паста спасла его от этого прозвища: после того как ему пришлось побриться под ноль, Митрано больше не отращивал волосы.
Теперь все это не имеет почти никакого значения. Он привык. На службе по призыву бывало и хуже: там его мучили на самом деле, использовали ремни, свинцовые пластины из пуленепробиваемых жилетов и унитазные ершики, мочились ему в рюкзак или на голову. Так уж устроена жизнь: один бьет, другой терпит — так всегда. Митрано из тех, кто терпит, как и его отец, которого даже мать поколачивает — такой он низенький и щупленький. Ну и ладно. Хороший солдат — тот, кто все стерпит.
Вообще-то он больше любит не людей, а животных. Особенно собак. Ему нравятся здоровые, сильные, злобные псы. Они не добрее людей, в их мире тоже жесткие отношения — достаточно взглянуть, как ведут себя собаки при встрече, как обнюхивают друг друга, рычат, утыкаются лбами, но все равно они честнее, они просто повинуются инстинкту. Митрано знает о собаках все и очень их уважает. Здесь, на базе, он проводит почти все свободное время у кинологов, рядом с Майей — бельгийской овчаркой с черными водянистыми глазами, которую научили по запаху обнаруживать взрывчатку. Хозяин Майи, старший сержант Санна, пускает Митрано: пока собака под присмотром, он может заняться своими делами, заключающимися главным образом в тщательном изучении автомобильных журналов. Митрано отдал бы руку за то, чтобы его перевели в часть Санны, но он с треском провалил психологические тесты. Учиться он всегда ненавидел.
Он играл с Майей до самого ужина. Устроил для нее в одной части плаца дорожку с препятствиями, туннелем из шин и мячом. Почти целый час он объяснял Майе, что нужно делать, но она умная и в конце концов поняла. Проходившие мимо солдаты останавливались, глядели с восторгом и аплодировали. Митрано доволен собой. Он, конечно, не гигант мысли (все вокруг — мать, учительницы, инструкторы и приятели — беспрерывно твердили ему об этом, так что он давно смирился), но в дрессировке собак ему равных нет. Он приготовил Маейе поесть и сразу с легким сердцем направился в столовую — поесть самому.
Вечер он проводит в Развалине, вместе с остальными, но сидит в сторонке, играет на портативной консоли. Ребята возбуждены из-за пропажи змеи. Митрано нет дела до этого, и вообще он рад, потому что ему было противно глядеть на змею даже издалека. Он любит всех животных, кроме рептилий. Их он на дух не переносит. Маттиоли говорит, что это Митрано выбросил змею (разве могут они к нему не цепляться?), но у него на лице, вероятно, написано такое изумление, что когда он спрашивает «Что вам от меня нужно?», его даже не трогают, понимают, что он ни при чем, и оставляют в покое.
В полночь он заходит в палатку, голова гудит, глаза болят — он провел перед маленьким дисплеем «Нинтендо» не один час. Многие уже легли спать, другие раздеваются. Митрано снимает брюки и куртку, засовывает ногу в теплое трико.
— Эй, Ровере! — окликает он соседа.
Ровере натянул спальный мешок почти по самый нос. Он открывает глаза и враждебно глядит на Митрано.
— Чего тебе?
— Тебе интересно, чем сейчас занимаются талибы?
