Купец снова надолго замолчал, собираясь с силами, его губы дрожали, а слова иногда вылетали слишком тихими, но Захар внимал ему практически не дыша.
Тем временем Григорий и Митрофан совместными усилиями ухитрились снять одну из веревок, крестообразно перепоясывавших бочку сверху. Нужно было снять еще одну, но для этого требовалась помощь Захара или купца.
– Хватай здесь и тяни одновременно со мной, – твердил ему с одной стороны Григорий.
А с другого бока купец снова завел свой рассказ:
– Саму-то икону я дома оставлять не стал. Передал на хранение надежному человеку, который через день после меня в путь двинулся. По тракту еще едет, поди… Но самое-то главное не это, а то, что остатки старого жемчужного оклада я спрятал да никому про то не сказывал. Так и пропадет добро!
– Зачем икону-то повез куда-то? – прохрипел Захар, занятый тем, что вместе с паломником изо всех сил тянул веревку в сторону и вниз. Она постепенно продвигалась.
– По обету, еще моим дедом данному, нужно ее было в монастырь передать, коль скоро внук его единственный выздоровеет и дело продолжить сможет. Вот я-то выжил и решил дело сделать, как дед обещал. Коли обещаешь мне, что икону в монастырь отдашь, то укажу, где она спрятана. Оклад давно уже мои родные по жемчужинам разбирать стали. Как трудные времена настанут, так и отщипнут одну, продадут и выкарабкаются из долгов.
– А сам-то чего себя хоронишь? – удивился Захар.
– Мы тут такие же покойнички, как и ты! – усмехнулся студент.
Наконец веревка слезла с крышки бочки – самое сложное было позади. Теперь если четверо пленников вместе начнут продвигать обвязку бочки, к которой они все примотаны, вверх, то смогут совсем ее снять!
– Больно болтливые покойнички! Быстрее тащите веревку вверх, может, успеем до стрельбы! – поторопил пленников Григорий.
– Ой, не могу, ребятушки! – застонал купец. – Что хотите делайте, но только этого не смогу!
Его вывернутые суставы не позволяли поднимать руки без страшной боли, пронизывающей все тело.
– Тогда вниз! – решительно приказал Распутин. – Снимем через низ, а бочку в воду сбросим.
Мужики начали опускать связанные кисти рук, для этого им приходилось и самим сползать все ниже на дно лодки. Перекрученные веревки поначалу двигались с трудом и застревали. Купец стонал и скрипел зубами – вывихнутые суставы превращали для него это в очередную пытку. Его рассказ был, разумеется, прерван.
Разбойники наконец обратили внимание на странные движения на спасательной шлюпке. Недолго думая, они открыли стрельбу. Пленникам помогло то, что лодку сильно кружило течение, и несколько пуль просвистело мимо, одна впилась в борт, и наступило недолгое затишье – разбойники перезаряжали ружья.
В эти краткие мгновения веревка наконец соскользнула с сужающегося книзу бока бочки, и пленники смогли освободиться.
Конечно, они по-прежнему были связаны все вместе, но от опасного балласта они избавились.
– Давайте вместе! – снова скомандовал Григорий и, ухватив бочку, попытался сбросить ее в воду. Захар и Митрофан тут же последовали его примеру, а купец неожиданно грузно осел на дно лодки.
– Что с тобой? Живой? – заволновались его товарищи по несчастью.
– Ой, не могу больше, – простонал тот. – Моченьки моей нет… Сердце болит…
– Ты, милой, дыши, дыши. А мы тут сами справимся, – подхватывая безвольную голову купца, паломник осторожно опустил его на доски.
И тут со стороны разбойничьего катера грянул следующий залп. Бочка с плеском погрузилась в мутную речную воду, а по-прежнему связанные мужики попадали на дно лодки вслед за свалившимся раньше купцом.
– Ну, и что теперь? – зло дергая связанными руками, буркнул Митрофан.
– Меня не обыскивали, в сапоге ножик остался, – осторожно переворачиваясь на спину, ответил Захар. – Сейчас попробую достать.
Но как только он попробовал согнуть ногу в колене, которое показалось над бортом лодки, катер вновь разразился серией выстрелов.
– Лежи уж, я сам, – Григорий осторожно пополз на нос лодки, куда вытянул длинные ноги ямщик.
Студент чертыхнулся, ударившись носом о днище, когда из-за движения паломника его собственные руки дернулись следом. Ладонь Григория быстро нащупала в захаровском сапоге деревянную рукоятку ножа.
– Ну, подставляй руки, – велел он ямщику.
Освободить кого-то другого ему было проще, чем самого себя, а время было дорого – одного меткого выстрела будет достаточно, чтобы вывести из строя кого-то из беглецов. Освобожденный Захар быстро помог остальным.
– Теперь-то что? – растирая запястья, обратился Митрофан к Григорию, которого признавал за главного.
– Как только разбойнички поймут, что мы освободились от веревки, они катер к нам направят, чтобы подплыть и расстрелять. Значит, надо быстрее до берега добраться.
– И как?! Как!
Захар постарался быстро оглядеться, не слишком высовываясь из-за борта лодки, и предложил:
– Мы ближе к правому берегу будем. Значит, туда нам и плыть. Сейчас нужно разом лодку перевернуть и плыть всем дружно к берегу, за лодкой при этом укрываться.
– Хорош! Лучше не придумаешь, – одобрил Григорий. – Ты, купец, живой еще? Тогда сигай в воду. Захар, следи, чтоб за лодку держался и не потонул, а мы будем грести изо всех сил.
Раздумывать да собираться с силами было некогда, и в следующее мгновение Захар уже по самые уши ушел в холодную, не прогретую весенним солнцем воду. Тут же последовал мощный залп – теперь, похоже, уже все разбойники принимали участие в отстреле беглецов.
Проморгавшись, ямщик прилепился к борту перевернутой лодки, где ни одной пуле его было пока не достать. Купец барахтался тут же. Захар помог ему, забросив слабую руку на деревянный борт, и принялся грести вместе с Григорием и Митрофаном. Берег был не близко, а катер уже завел свой мотор…
Прибрежные кусты ракитника и ивы приближались пугающе медленно. Не будь катер уже достаточно далеко, их бы непременно нагнали. Беглецам помогало еще и течение, относя их все дальше без всяких усилий.
– Как доплывем… Тут же бежать и прятаться!.. – отфыркиваясь и не поворачивая головы, прокричал Распутин.
Их несло за небольшой изгиб русла. Это было очень удачно – появлялась возможность незаметно выбраться на берег, не подставляясь под пули. Захар удвоил свои усилия, он чувствовал, что купец сейчас старается только не пойти ко дну и остальные тащат его вместе с лодкой.
Дно появилось еще далеко от берега, но оказалось илистым и зыбким, так что все предпочитали плыть, пока было возможно. Когда кусты и деревья скрыли ненадолго беглецов от бандитов на катере, они повскакивали на ноги и побежали, разбрызгивая взбаламученную воду.
Только купец, весь красный, как вареный рак, шатаясь, выбрался последним и буквально рухнул на сырую прибрежную землю, покрытую невысокой травой.
– Не могу, ребятушки! Бросьте меня здесь, а сами бегите! – прохрипел он с трудом. – Ноги не держат!
Мужики растерянно переглянулись – что делать с эдакой тушей? На плечах не утащишь…
– Лодкой его накроем, – предложил Григорий. – Авось не приметят…
– Я с ним останусь, – решительно заявил ямщик. – Может, вместе судьбу обманем… Под лодкой схоронимся.
– Давай! – легко согласился паломник. – Только сапоги свои снимайте. Живо!
Захар, не зная почему, безропотно повиновался. Стянув с себя и с согласного на все купца обувь, он протянул ее Григорию. Тот вместе с Митрофаном уже принес поближе перевернутую лодку.
– Сейчас они из-за поворота покажутся! Прячьтесь живее! – поторопил его Митрофан.
Захар помог неуклюжему и слабому купцу, но сам прятаться не спешил – его чрезвычайно занимало: зачем же понадобилась крестьянину их обувь?
Увиденное заставило ямщика почувствовать легкий укол зависти к фантазии паломника. Тот отдал одну пару Митрофану, а другую надел себе на руки и, вернувшись к самой кромке воды, встал на четвереньки. Пробежавшись таким образом до твердой земли, он оставил на сыром берегу две цепочки следов: за себя и за купца.
Понявший все без слов студент повторил то же самое с сапогами Захара и перебросил обувь обратно ее владельцам.
– Коли все благополучно кончится, мы к вам вернемся, – пообещал Григорий и вместе со студентом скрылся в густой прибрежной растительности.
Захар скользнул под опрокинутую лодку, и вовремя: шум тарахтящего мотора катера приближался. В лодочном чреве ничего не было видно, а тяжелое мучительное дыхание купца мешало даже прислушиваться. Вся одежда была мокрой насквозь, с волос текло в три ручья, но времени отжать или хотя бы снять одежду не было, и приходилось терпеть. Разве что из сапог Григорий воду вылил…
– Ты почто со мной остался? – прохрипел купец.
– Сам не знаю, – прошептал молодой человек. – Вот рассказ твой не дослушал еще.
– Ну да, я же историю тебе недорассказал. Про икону, – опомнился купец. – Слушай: с иконой и старым окладом поехал в Казань мой приказчик. Человек неплохой, но я ему не сказывал, чего он везет. Ему же лучше. Но теперь, коли я помру, а сердце мое что-то совсем из груди выпрыгивает…
