до отказа, и ему пришлось обзвонить несколько мест, прежде чем нашелся номер, от которого
только что отказались. У него был выбор, где поселиться: здесь или в Нью-Берне, но
поскольку в Нью-Берне располагалась больница, решил, что лучше обосноваться где-нибудь
от нее подальше. Он собирался лечь на дно. Тед этого, конечно, так не оставит.
Как Доусон ни старался, не мог выбросить из головы темноволосого незнакомца. Если б он за
ним не пошел, не узнал бы об устроенной Тедом засаде. Призрак поманил Доусона, и он -как
в прошлый раз, в океане, после взрыва на платформе - двинулся на его зов.
Эти случаи не выходили у Доусона из головы - крутились один за другим, замыкаясь в круг, не давая покоя.
Одно чудесное спасение могло оказаться просто случаем. Но два? Доусон впервые задумался, не действует ли темноволосый незнакомец, спасая его с каким-либо дальним прицелом,
возможные мотивы которого Доусону неизвестны.
Пытаясь прогнать от себя эти мысли, он прибавил ходу. Воздух вырывался из легких с
трудом. Не сбавляя темпа, Доусон снял с себя рубашку и, как полотенцем, обтер потное лицо.
Затем он, сфокусировав взгляд на маячившей вдалеке пристани, решил бежать к ней, еще
увеличив скорость, и через несколько минут мышцы его ног горели. Он хотел достичь
предела своих физических возможностей, при этом глаза его продолжали бегать по сторонам: сам того не замечая, он сканировал людей на пляже в поисках своего темноволосого
незнакомца.
Добежав до пристани, Доусон, однако, не остановился, но продолжил бег в том же темпе до
самой гостиницы. Впервые за долгие годы к концу пробежки он чувствовал себя хуже, чем в
ее начале. Он согнулся, не в силах отдышаться. В ответах на свои вопросы он не продвинулся
ни на йоту и не мог не ощущать кардинальных перемен, произошедших в нем с момента
приезда в город. Все кругом теперь казалось иным, и причиной тому были не темноволосый
незнакомец или Тед и не кончина Така. Все изменилось из-за Аманды. Воспоминание,
живущее в его памяти, вдруг стало реальностью, вибрирующей, живой версией прошлого, которое никогда не отпускало Доусона. Юная Аманда снилась ему не раз. Интересно,
подумал он, какой она будет в его снах теперь? Чем она станет для него? Этого он не знал. Но
в одном он не сомневался: когда Аманда с ним, ему ничего больше от жизни не нужно. Мало
кому доводится пережить такое.
Жизнь на пляже наконец стихла. Люди после раннего моциона возвращались к своим
машинам, в то время как отдыхающие еще не расстелили свои полотенца. Ритмично, наводя
дремоту, о берег плескались волны. Доусон, прищурившись, смотрел на море. Размышления о
будущем приводили его в отчаяние. Нельзя было сбросить со счетов тот факт, что у Аманды
муж и дети. Некогда пережитое расставание с ней навсегда оставило в его сердце глубокую
рану, и мысль о том, что придется снова пережить все это, внезапно стала Доусону
невыносима. Ветер набирал силу, шепча на ухо, что время, отпущенное ему с Амандой на сей
раз, истекает. Доусон направился в холл гостиницы. Осознание печальной реальности лишало
его сил. Как жаль, что ничего нельзя изменить.
Пропорционально выпитому кофе 8 Аманде росла готовность для разговора с матерью. Они
расположились на задней веранде, выходящей в сад. Мать в безупречной позе сидела в белом
плетеном кресле, одетая так, словно ждала в гости самого губернатора, и разбирала события
прошедшего вечера. Ей, по-видимому, доставляло удовольствие разоблачать бесконечные
заговоры и скрытую критику в тоне и словах подруг за ужином и игрой в бридж.
Из-за долгой игры в карты вечер вопреки ожиданиям Аманды, надеявшейся на то, что он
продлится час, ну максимум два, затянулся до половины одиннадцатого. И даже тогда, судя
по всему, расходиться по домам никому не хотелось. К тому времени Аманда уже зевала и не
могла припомнить, о чем говорила мать. Разговор, кажется, ничем не отличался от их
обычных разговоров, которые, впрочем, можно услышать в любом маленьком городке.
Разговор, начавшийся с обсуждения соседей, перешел на внуков, потом на ведущих занятия
по изучению Библии, на рост цен на ростбиф и на то, как правильно вешать занавески, и все
это приправлялось щепоткой безобидных сплетен. Словом, разговор был как всегда, однако
мать, хлебом не корми, любила все поднимать до уровня государственной важности, хоть это
и было нелепо. Она придиралась ко всему и все умела драматизировать. Аманда радовалась, что мать начала свои бесконечные жалобы лишь после того, как она допила первую чашку
кофе.
Сосредоточиться на чем-либо Аманде было тем более трудно, что ее мысли постоянно
крутились вокруг Доусона. Она все пыталась убедить себя, что контролирует ситуацию, но
почему тогда она снова и снова вспоминает его густые волосы над воротником, его тело, их
такие естественные объятия в первые минуты встречи? Правда, имея уже достаточный опыт
семейной жизни, она вполне отдавала себе отчет, что подобные вещи на самом деле
оказываются гораздо менее важны, чем просто дружба и доверие, порожденные общими
интересами. Несколько дней, проведенных вместе, после более чем двадцатилетней разлуки -
срок слишком маленький, чтобы можно было надеяться на зарождение подобной связи.
Настоящими друзья становятся, лишь выдержав испытание временем. Женщины, думала
Аманда, имеют склонность видеть в мужчинах то, что им хочется, по крайней мере поначалу, и теперь она спрашивала себя, а не совершает ли и она ту же ошибку. Так она размышляла
над этими вопросами, которые не имели ответов, в то время как мать все зудела и зудела, не
умолкая ни на минуту...
- Ты меня слушаешь? - прервала она поток мыслей Аманды. Аманда опустила чашку.
- Ну конечно, слушаю.
- Я вот говорю, что тебе нужно вспомнить бридж.
- Я давно не играла.
- Советую тебе вступить в клуб или открыть свой, - сказала она. - Или ты не слышала меня?
- Прости. У меня сегодня голова забита всякой всячиной.
- Понимаю. Все думаешь о церемонии?
Аманда проигнорировала саркастическое замечание: спорить и пререкаться не хотелось. А
именно этого, она знала, добивалась мать. Она накручивала себя все утро, муссируя про себя
существующие только в ее воображении стычки прошлого вечера в качестве оправдания
неотвратимого нападения.
- Я же тебе говорила: Так пожелал, чтобы его прах развеяли, - пояснила она, не повышая
голоса. - Его жена, Клара, тоже была кремирована. Возможно, он видел в этом способ снова
соединиться с ней.
Но мать как будто не слышала ее.
- И что можно надеть по такому случаю? При этом, наверное... можно сильно испачкаться.
Аманда, отвернувшись, уставилась на реку.
- Не знаю, мама. Я об этом не думала.
Лицо матери застыло, сделав ее похожей на манекен.
- А что дети? Как они?
- Я сегодня еще ни с кем не разговаривала: ни с Джаредом, ни с Линн. Но, насколько мне
известно, все с ними в порядке.
- А Фрэнк?
Аманда сделала глоток кофе, оттягивая время: говорить о Фрэнке не хотелось. Особенно
после вчерашней ссоры, один в один повторявшей все предыдущие. Фрэнк скорее всего уже
давно забыл о ней. Удачный и неудачный браки имеют лишь то различие, что в жизни
каждого из супругов преобладает бесконечно повторяющийся свой собственный мотив.
- С ним все в порядке.
Мать кивнула, ожидая продолжения, но Аманда молчала.
Прежде чем нарушить наступившую тишину, мать расправила на коленях салфетку.
- Ну и как это делается в наши дни? Просто вывалишь пепел там, где он хотел?
- Вроде того.
- А для этого нужно разрешение или что-то подобное? Мне неприятно оттого, что люди могут
это делать везде, где вздумается.
- Адвокат ничего такого не сказал, значит, все в порядке. Я чрезвычайно благодарна Таку за
то, что он выбрал меня для выполнения своего наказа.
Мать с усмешкой слегка подалась вперед.
- Ну да, - проговорила она. - Потому что вы с ним дружили.
Аманда резко обернулась. Ей внезапно осточертели и мать, и Фрэнк, и вся эта окружавшая их
ложь, которая стала определять ее жизнь.
- Да, мама, потому что мы дружили. Мне нравилось его общество. Он был одним из самых
благородных людей, что я знала.
Мать, кажется, в первый раз смутилась.
- Где пройдет церемония?
- А какая тебе разница? Ведь тебя все это раздражает.
- Я спросила просто так, для поддержания разговора, - фыркнула мать. - Незачем грубить.
- А тебе не приходит в голову, что мне больно, и я не могу ответить иначе, потому что ты не
сказала ни одного теплого слова. Хотя бы дежурное: «Сожалею о твоей утрате. Знаю, что он
много для тебя значил». Ведь именно это обычно говорят, когда кто-нибудь умирает.
- Возможно, я и сказала бы это, знай я о ваших взаимоотношениях. Но ты мне постоянно
