Если Флаа будет угрожать жизни Граува, Ларский получит сигнал. Но наблюдать рабскую покорность и сочащиеся кровью объятья более не намерен. Уж лучше самому отправиться в когтистые лапы — на новую встречу с союзником. Полет на Луну для Ларского почти подвиг. Он покрылся пылью в этом дерьмовом комитете расследований. Живет в клетке привычных и одинаковых перемещений, чужих, далеких от него трагедий и запутанных, но совершенно неинтересных событий. И рассказать не о чем. И некому.
Вот Лиза умела его слушать. Смотрела в глаза, смеялась и обнимала за шею. В редких случаях отмахивалась, будто не верила ни одному слову. Или говорила, что он невыносимый зануда, и прерывала долгие рассуждения:
— Говори по сути, Ник. У тебя слишком много лирических отступлений.
— У меня нет никаких лирических отступлений. Я вообще не привык отступать. Если требуется, — просто отхожу в сторону.
Жена улыбалась, чуть откидывая голову. В эти моменты казалось, что их совместная жизнь будет вечной. Как ее красота.
Ларский тоже любил брести за блуждающими болотными огоньками.
Интерком в нагрудном кармане мягко завибрировал. Кому-то не отдыхалось по вечерам. Он вытащил бублик и бросил его перед собой. Тот повис и развернул выпуклую картинку. Кто бы сомневался! Контрразведка тут как тут.
Ларский не любил таскать на руке браслеты, не любил планшеты с плоскими экранами за их бессмысленную выпендрежность. Прямоугольники и рамки, вырастающие перед лицом в подносы, ему тоже не нравились. В древности считалось, что подкова приносит счастье, но подкова — это слишком мелодраматично. А вот с бубликом в кармане, легко послать до звезды любого умника. Даже генерал-лейтенанта от контрразведки.
Четкое изображение Марры выросло из интеркома. Тот, судя по трансляции, восседал в собственном служебном будуаре, облачившись в мягкий фланелевый комплект со знаками воинских различий.
— Так и думал, что ты на работе, — добродушно хмыкнул Марра.
Ларский пожал плечами. Марра открыл на столе тяжелый витой портсигар и вытащил табачную соску. Сигара не выглядела бы здоровенной разве что в морде у носорога. Видимо, контрразведчик настроился на длинный разговор. Пришлось плеснуть из бутылки еще коньяка, удивительно, что тот не закончился. Впрочем, можно успеть выхлебать остатки в ожидании, пока Марра раскочегарит свою сигару. Как всегда, не спеша. Любил, гад, роскошь и ритуалы.
Такие слабости не для сторожевых псов планетарных интересов. Вернее сказать, не для их гончих. Контрразведчику по всем канонам полагалось быть худосочным и нервным, предпочитать техностиль и простую мебель из псевдовещества. Не иметь маленьких пристрастий. Тогда есть надежда, что ненадежные члены Федерации не проникнут незамеченными, не пустят корни в потаенных местах крошечной планетки Земля. Не внедрятся в портсигары, лаковые шкатулки, в бесчисленные выдвижные ящики окованного потемневшей медью бюро. Не поселятся в карманах фланелевого кителя, из которого, докурив сигару, Марра с предсказуемостью комедианта извлечет крошечную золотистую чашечку.
Ларский вздохнул.
— Значит, сидишь на потолке, — глубокомысленно умозаключил Марра и выпустил дым.
— Хотелось бы скоротать вечерок не с тобой, а с дамой. Хотя бы нарисованной.
Ларский оглянулся на Данаю, грудь у той была кругла и доверчива, а глаза — печальны.
— Врешь. Ты расстроился и решил напиться.
— С чего мне расстраиваться? Я просто поддерживаю непринужденную беседу с портретом. А без порции доброго коньяка боюсь скатиться к отчетам и аналитическим запискам.
— Оставь даму. Я вижу, она готова на все и способна чуток потерпеть. Лучше побеседуй об этих скучных материях со мной.
Ларский рассмеялся. Хитрый лис звонил не для того, чтобы просто поболтать или позвать его на рыбалку.
— Что ты от меня хочешь?
— Сам знаешь. Я утром описывал, как у нас горит задница. Ты отпустил изоморфа, хоть и под мобильным контролем. Сдал ему Граува, а я не получил ни строки.
— Из дырки от бублика ни строки не получается. Я просто позволил капитану поиграться в героя. С непредсказуемыми последствиями. А нужной тебе информации у меня нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но… хотя бы точка встречи, маршрут движения. Где они с инсектоидом вообще столкнулись?
— Это же растение! Оно не разбирается ни в картах, ни в звездах, ни в кораблях. Оно и к беседам не расположено. Просто куда-то летит, давит на красивые кнопки, дергает большие рычажки, напяливает на себя мишуру вместо одежды и жрет вкусняшку. Я допью коньяк и пришлю тебе отчет, Марра.
— Когда допьешь? Уж я-то знаю, что коньяк у тебя не кончается.
— Только это и радует в последнее время.
Контрразведчик пыхнул в задумчивости несколько раз, потом взялся рассматривать дымящуюся сигару, медленно поворачивая ее в пальцах.
— Жаль, что ничего у нас с тобой не вышло.
У нас. Как же! Таким тоном, наверное, говорили утомленные инквизиторы перед тем, как отправить ведьму на костер. Все-таки хорошо, что он встретил Марру в светлые времена космической сопричастности, планетарной безмятежности и торжества разума. А то бы горел сейчас в очищающем огне.
— Я удивился, Никита, что ты позволил изоморфу уйти с капитаном.
— Но ты сам…
— Я просил тебя вытрясти Флаа, Совбез велел держать его под колпаком и допрашивать. Они запретили сдавать землянина. Но ты все равно выбрал свой вариант. У тебя будут проблемы.
Марра держал руку с дымящейся сигарой на столе и, прищурившись, смотрел на Ларского. Ответа не было, оставалось только пожать плечами.
— Или не только твой вариант, но чей-то еще…
— Что ты хочешь сказать?
Контрразведчик пожевал губами и вдруг резко бросил:
— О чем ты говорил с Треллином на Канаверале?
— Что? При чем здесь Треллин?
— Не знаю. Ты скажи. Вы практически незнакомы, но болтаете перед отлетом. Потом Граув мчится к этой занозе в Дублин, болтается над океаном и приезжает к тебе. А ты нарушаешь распоряжение Совбеза. Интересная история, правда?
— Бред. Алексей Треллин не причастен к моему решению.
Марра затушил сигару в изысканной малахитовой пепельнице и покачал головой.
— Ошибаешься. Генерал-интендант причастен практически ко всему. К проблемам Штрауса, к капитану Грауву и изоморфу. Даже к запредельщикам.
— К Майклу Стэнли? — вспомнилась короткая история поножовщины, рассказанная Алексу им самим. — А к нему-то как?
Контрразведчик тяжело и печально вздохнул:
— Вопрос не как, а зачем. Пришли мне отчет о допросе до утра, Никита.
Изображение пропало.
Алексей Треллин и Майкл Стэнли. Ядовитая неугомонная задница и романтик, мечтающий отдать жизнь во имя величия человечества. Что может быть общего между ними? И при чем здесь Тим Граув?
Чем лучше и безопаснее чувствовало себя человечество в космосе, тем чаще появлялись такие люди, как Майкл Стэнли. Для них уют планеты, мощь Федерации, защищенность Дальних Пределов, возможность остаться в живых даже после самой кровавой мясорубки — признак деградации общества. Грядущей гибели человечества. Которое потеряло великую цель своего существования. Безоглядные максималисты.
Ларский мог понять, как они думают, но все их рассуждения казались бредовой горячкой романтиков. Папочки и мамочки не научили детей получать удовольствие от кинофильмов, книжек и водных каруселей. И те записывались в прогрессоры и отправлялись в жуть запредельного космоса. К горизонтам разума.
Конечно, своеобразная правда в их суждениях существовала. Долгие тысячелетия человечество занималось выживанием. Сначала расчищало место в природном мире на одной из самых уютных планет. Затем народы и государства дрались друг с другом за главенство и единоличное право на существование. Не имея возможности дотянуться до космоса, люди находили угрозы и опасности на собственной планете. Если не находили, то создавали сами.
Позже технологии шагнули вперед, давая возможность высунуть нос из атмосферы и освоить солнечную систему. В двадцатом веке древний мир кончился, и наступила эпоха вычислительных машин и античности — самое сумбурное, кровавое и фантастическое время. Время великих трагедий, ярчайших открытий и бесконечно долгого топтания на одном месте. Даже прорывные технологии не могли тогда сдвинуть с места махину человеческой ограниченности.
