С получением приказа Керенского раскол между солдатами обоих лагерей стал еще более глубоким. Контрреволюционное руководство бригадного комитета принимало все меры к тому, чтобы возбудить у солдат 3-й бригады непримиримую вражду к «мятежникам» Куртинского лагеря. Комитет проводил одно собрание за другим, [138] требуя от солдат безусловного подчинения Временному правительству, и призывал их к беспощадной расправе с «бунтовщиками», которые якобы являлись виновниками всех бед, постигших 3-ю бригаду.
Во всех ротах, батальонах и полках 3-й бригады, на заседаниях комитетов и офицерских собраниях контрреволюционное руководство комитета требовало одного: «Смерть мятежникам!», «Мятежники должны быть наказаны по заслугам!»
— Военный министр возмущен поведением кучки изменников. Дальше терпеть нельзя такого позора! И нам, не расправившимся с кучкой авантюристов, такой же позор! — говорили руководители бригадного комитета на солдатских собраниях.
— Мы должны с часу на час готовить удар по куртинцам и нанести его, как по врагам народной революции, как по изменщикам! — кричали их единомышленники.
— Мятежники бродят по деревням, грабят крестьян, насилуют женщин, а среди нас есть сочувствующие им, они выражают свое сожаление преступникам! — говорили пособники контрреволюции, пробравшиеся к руководству бригадным комитетом 3-й бригады.
— Куртинские главари продались немцам, как большевики в России. Они сознательно привели солдат на гибельный путь. От них отвернулось правительство! Отказался русский народ! Разгромить врагов революции, как они были разгромлены в России третьего июля! — кричала свора пьяных провокаторов.
Тринадцать тысяч русских солдат в лагере ля-Куртин, твердо стоявших на своих революционных позициях, сформулированных ими в одном лозунге «За буржуазию, за чужие интересы воевать не будем! Защищать родину и революцию будем только на своей земле вместе с революционным народом!», вызывали бешеную ненависть и у русской и у французской реакции.
Ультиматум Занкевича и слухи о подготовке контрреволюционных сил для нападения на Куртинский лагерь взволновали куртинцев. Солдаты собирались группами и оживленно обсуждали создавшееся положение: «Неужели приказ Керенского будет выполнен?» — спрашивали одни. «Неужели и французы вмешаются в нашу справедливую борьбу и повернут оружие против русских [139] солдат, своих верных боевых товарищей?» — говорили другие.
— Силы контрреволюции готовятся обрушить на нас свой удар, — говорил один старый солдат, — а мы одни, Россия далеко, нас никто там не слышит, никто не придет и на помощь оттуда, а помощь может быть только с родины, — заключил он.
— Как избежать кровопролития? — спрашивали многие солдаты. — Подчиниться и воевать за капиталистов? Так лучше смерть здесь за правду, чем в окопах за врагов!
— У нас есть оружие, а в нем — сила. На оружие изменников ответим оружием, на смерть — смертью, и дело с концом, — резюмировали наиболее решительные.
Ни один солдат не высказался за выполнение приказа генерала Занкевича. Единодушно был отвергнут этот приказ и на ротных собраниях. 2-я пулеметная рота, например, после всестороннего обсуждения приказа вынесла такое решение: «Мы считаем бесполезным продолжать, здесь войну. К тому же чувствуем полную усталость. Мы отказываемся подчиниться приказу и сложить оружие и требуем отправить нас в Россию, чтобы стать в ряды революции».
Так же категорично было и решение 3-й пулеметной роты: «Приказа не выполнять. Мы требуем, чтобы Временное правительство немедленно созвало Учредительное собрание и как гарантию революционных завоеваний прекратило войну и вернуло нас в Россию».
В то время когда солдаты единодушно голосовали за отклонение всех требований Занкевича, руководство отрядного исполнительного комитета заколебалось, а затем раскололось. На последнем заседании комитета, где присутствовали и представители рот и команд, приказ-ультиматум обсуждался так, как не обсуждался ни один приказ Занкевича.
За выполнение приказа-ультиматума, за разоружение и вывод бригады из лагеря высказалась вся руководящая головка комитета — Волков, Оалтайтис, Грахно, Валявка и другие, которые до последнего дня держали в своих руках дивизию. Воля и авторитет этих людей признавались всеми солдатами-куртинцами. Против подчинения высказались: Баранов, Ткаченко, Глоба и подавляющее большинство представителей полков и рот.
Отход от революционной линии значительной части [140] руководителей отрядного исполнительного комитета не был случайным. В течение нескольких дней (до получения ультиматума) в лагерь ля-Куртин часто приезжали члены эмигрантского комитета в Париже, «революционные» оборонцы — Морозов, Смирнов, Русанов, Иванов; журналист Туманов, уполномоченные Совета рабочих и солдатских депутатов Эрлих, Гольденберг и многие другие. Все они вели соответствующую работу и среди солдат и среди членов солдатских комитетов. Они-то и подготовили почву для капитуляции части руководителей солдатских комитетов куртинцев. Оборонцы и журналисты убеждали солдат и комитеты, что дальнейшее сопротивление бесполезно, что их требования противоречат интересам революции и народа, а потому русский народ не признает и не поддерживает куртинцев. Эта насквозь лживая и антинародная пропаганда, к сожалению, нашла сторонников среди части представителей солдатских комитетов.
Следует сказать, что капитулянтские настроения некоторых руководителей отрядного исполнительного комитета проявились особенно после того, как члены эмигрантского комитета начали свою контрреволюционную работу. Эти капитулянтские настроения выражались на встречах, которые устраивали эмигрантам руководители отрядного комитета. По случаю приезда каждого из этих представителей куртинский комитет организовывал встречу. Люди выстраивались на плацу; подавалась команда «Смирно»; полковые оркестры исполняли встречный марш, затем «Марсельезу», а председатель комитета или товарищ председателя по всем правилам устава брал под козырек и отдавал рапорт прибывшему. Только после этого начинался митинг, где первое слово принадлежало прибывшему в лагерь эмиссару Временного правительства.
Длинные и нудные речи представителей Керенского к солдатам сводились к одному:
— Вы находитесь далеко от России, — говорили они, — не знаете хода событий, поэтому вы заблудились и идете по неправильному пути. Ваше поведение наносит вред родине. Россия истекает кровью! Подчинитесь Временному правительству! Подчинитесь своему командованию! Просите своих офицеров вернуться к вам. Обещайте в знак покорности сложить оружие, чтобы затем достойно, получить его. Вы, доблестные солдаты, покрывшие себя вечной славой, не потерпите такого позора, каким вы покрыли себя и доверенное вам оружие... [141]
Эти речи встречались солдатами неизменно холодно. Солдаты продолжали верить в правоту своего дела. Но яд сомнения стал проникать в руководство.
Прения в отрядном исполнительном комитете по поводу ультиматума продолжались около суток. Вначале спокойные, они вылились наконец в бурные споры. В заключение выступил с капитулянтской речью руководитель комитета Волков.
— Всем вам известно, — сказал он, — что наша последняя поездка в Париж ничего не дала. Генерал Занкевич в приеме нам отказал, военный комиссар Рапп — также, заявив, что с представителями мятежного лагеря он говорить не желает. Эмигранты Иванов и Смирнов ответили: «Ничем помочь не можем»; журналист Туманов отказался дать о нас корреспонденцию в Россию... Мы ничего не добились. Все провалилось. Наши планы на возвращение в Россию разрушены. Теперь нам ничего не остается, как изменить тактику — подчиниться приказу, сложить оружие, вывести бригаду и оставить лагерь...
Волкова горячо поддержал член отрядного комитета Оалтайтис:
— Я разделяю точку зрения Волкова и высказываюсь за то, чтобы подчиниться, сложить оружие и вывести людей. Я имею все основания думать, — наивно заявил Оалтайтис, — что нас сольют с третьей бригадой. И так как первая бригада численно превосходит третью почти в три раза, а политически она стоит выше, третья бригада быстро растворится в составе первой. Таким образом, нам легко удастся вырвать солдат противного лагеря из рук начальства и привлечь их на свою сторону.
Точку зрения Волкова, Оалтайтиса и других поддержали также члены комитета Валявка и Грахно.
Наступили тяжелые минуты. Солдаты с волнением слушали своих руководителей, которые в самый критический момент стали на путь капитуляции. Многие солдаты были потрясены. Затаив дыхание, они внимательно вслушивались в каждое слово членов комитета — капитулянтов, удивляясь их столь резкому повороту.
Кроме официально приглашенных лиц, на этом расширенном заседании комитета присутствовало много солдат, окруживших помещение, где шло заседание. Здесь решалась судьба 13 тысяч человек. Каждое слово, сказанное на совещании, тут же передавалось солдатами друг другу. [142]
